— Вертушка выбросит группу на относительно спокойной и безопасной площадке. От места десантирования до объекта останется один переход — километров двадцать. Выбрав время и наилучший маршрут, доберетесь до восточной окраины Теберды. Да… Теберды… отличный курорт когда-то был,

— прервав монотонное вещание, вздохнул командир бригады. Немного помолчав, видимо вспоминая молодые годы, встрепенулся и, многозначительно глянув на командира спецгруппы, продолжил: — Ледники старайтесь обходить стороной. Выполнив задание в окрестностях Теберды, радируйте и возвращайтесь на запасную площадку — вертолет будет наготове…

Перед озабоченным полковником стояли два офицера — тридцатилетний майор и молоденький, розовощекий лейтенант с бегающими от волнения глазами. Юный офицер, недавно окончивший Рязанское училище, был новичком в боевых операциях, посему старался держаться поближе к «пробитому боевику» — бывалому, опытному и известному в здешних краях спецназовцу, командиру особой группы головорезов, носившему странную кличку «Палермо».

— И последнее, майор… Оно же самое первое, — нехотя проронил комбриг, — просьба не забывать о главном: миссия сверхсекретна — ни один человек не должен знать о вашем появлении в том районе. Ни один! Надеюсь, понимаете. Всякий, кто случайно повстречается на вашем пути, должен будет…

— Понятно, — буркнул командир спецгруппы, не дожидаясь окончания фразы.

Едва солнце скатилось по небосклону к самой высокой вершине, двенадцать спецназовцев снова двинулись длинной цепочкой в путь. Воображаемая прямая линия, проведенная на командирской карте и обозначающая предстоящий на ближайшую ночь переход, составляла не более тридцати километров. Однако цифра эта соответствовала кратчайшему расстоянию между двумя точками, но абсолютно не отражала реальных обстоятельств. Группе Белозерова предстояло изрядно петлять, обходя несколько трехтысячников на пути к Российско-Грузинской границе. К тому же и крутые подъемы с опасными спусками отнюдь не ускоряли приближение бойцов к искомой цели…

— Привал тридцать минут, — объявил командир, едва забрезжил рассвет. Обернувшись к рухнувшему наземь лейтенанту, уточнил: — Все отдыхают, кроме Топоркова.

Молодой парень поднял на майора наполненный этакой смесью мольбы и ненависти взгляд; однако, не отыскал ни жалости, ни понимания…

— Сними ранец и с автоматом ко мне, — распорядился старший группы. Осмотрев его оружие с подствольным гранатометом, указал рукой куда-то вниз: — А ну, забрось-ка гранату вон в ту расщелину.

Расщелина темнела в конце пологого склона, метрах в двухстах от расположившейся на короткий отдых команды. Лейтенант сомнительно шмыгнул носом, опасливо повертел головой…

— Палермо, ответь Бивню, — внезапно ожила радиостанция.

— Палермо на связи, — моментально ответил майор.

— Один, три, пятнадцать.

— Понял, Бивень. Возвращайся. Всем первая готовность.

Командир группы спрятал радиостанцию в верхний карман «лифчика», поправил на лице повязку и поймал на себе вопросительный взгляд лейтенанта.

В серых сумерках наступавшей ночи спецназовцы услышали за спиной рокот вертолетных двигателей. Нырнув в полосу густого кустарника, росшего под нависавшим утесом, они наблюдали за эволюциями двух винтокрылых машин странной, непривычной формы.

— Не пойму, американские, что ли?.. — пробасил сержант.

— Похоже на то. Нас ищут, — нехотя отвечал майор. — Скоро умотают восвояси — к побережью. По ночам в горах они не шастают.

— Пару «Стрел» бы сюда!.. С детства мечтаю хоть одному ястребу башку снести.

— Нельзя. Нас здесь нет, и никогда не было…

— Сколько их?

— Трое. Два мужика и баба.

— Кто они?

— Журналисты. Один из мужиков похож на оператора.

— Камера?..

/14–15 июня/

Молодая темноволосая женщина шла по сумрачным, плохо освещенным городским улицам неторопливой и весьма неуверенной походкой. Развязно покачивая бедрами, она выкидывала далеко вперед длинные и немного худощавые ноги, как это делают модели, плавно дефилируя по узкому подиуму. Не замечая луж и асфальтовых неровностей, она оступалась; едва не падая, теряла равновесие, но тут же старательно выправляла нетвердую походку, одергивала подол светлой юбчонки. Затем, мимолетно оглядевшись по сторонам, давилась тихим смешком над собственной неловкостью и шлепала дальше дешевыми и давно потерявшими вид босоножками.

Вряд ли ее можно было назвать красивой. По крайней мере, сейчас. Сколько-то лет назад ее облик, вероятно, притягивал взоры и парней-сверстников, и зрелых мужчин. Как знать, возможно, так и было!.. Но ныне даже термин «привлекательная» едва вязался с внешностью одинокой запоздалой путницы. Так и не добрав к тридцати годам положенного веса, она казалась худой, длиннорукой и мосластой. Угловатые коленки смешно выпячивались из-под вызывающе короткой юбки; по бокам тонкой шеи остро торчали ключицы; маленькая, неразвитая грудь под свободной блузкой была почти незаметна. Изрядное опьянение добавляло сумбура в движения; лицо сохранило оттенки обаятельной детской простоты, но глуповатая улыбка стирала и этот невинный штрих, делая вид великовозрастной девушки отталкивающим.

Модная походка не удавалась, да и заинтересованных зрителей, способных оценить усердие, как назло не встречалось — улицы с проспектами в столь поздний час подолгу оставались пустынны — редкие авто проносились мимо, не притормаживая. Два часа она с курьерской настойчивостью следовала по давно заученному маршруту, а платежеспособные мужики, способные запасть на ее худосочное тело, притормозить, пригласить в авто — словно вымерли…

Спустя несколько минут дамочка свернула с улицы Герцена и заглянула в узкое окошко ларька на Московской, работавшего круглосуточно, без перерыва и выходных дней. Внутри вяло хозяйничала сонная продавщица. Протяжно вздохнув, жрица любви купила четвертую за сегодняшнюю ночь банку дешевого пива и направилась дальше.

/15 июля/

— Маньяк вытворяет бесчинства, — уверенно проинформировал водитель «уазика». — Шестой труп за семь месяцев этого года. И в прошлом — три или четыре женщины тем же методом жизни лишил. Поймать бы паскуду!..

Возрадовавшись обретению трупом имени, опер повелел сержанту отвезти Белозерова домой, сам же куда-то позвонил и остался у морга дожидаться приезда другой машины. Теперь майор спецназа сидел на мягком кресле справа от водителя и вспоминал последнюю встречу с Юлькой, состоявшуюся в далеком девяносто седьмом году — сразу после окончания им Рязанского десантного училища. Изредка бубнивший под нос сержант не сбивал и не тревожил ровного течения мыслей; бормотание ложилось вполне уместным фоном под сумрачные краски, рисовавшие в воображении Павла современный Горбатов.

— Бабы пропадают исключительно по ночам, в центральных районах города,

/18 июля/

Он отсыпался почти двое суток. Пробудившись на четвертый день отпуска, постоял под холодным душем, неспешно позавтракал. С той же ленивой медлительностью, которую позволял себе нечасто, подошел к окну; глядя на ребятню, гоняющую мяч по двору, задумался…

В бумажнике Белозерова хранился свернутый листок из блокнота Филатовой. На одной его стороне значился номер сотового телефона лейтенанта Топоркова, на другой — номер мобильника Ирины. Теперь было самое время объявиться, свалиться ей на голову и, не давая опомниться, куда-нибудь пригласить. Потом уж попытаться отыскать Бритого и остальных приятелей.

Палермо вынул из кармана брюк бумажник, отыскал заветный листок, подошел к телефонному аппарату и в нерешительности остановился, вспомнив причину их давней размолвки…

В день получения небывалого барыша, впервые «срубленного» с десятка владельцев ларьков, приодетый в новенький костюмчик Павел спешил в подвал, где Зубко задумал отметить славное событие. Но, выйдя из своего подъезда, внезапно столкнулся с Ириной…

/19 июля/

Он дежурил на исходной позиции девятый день подряд. Единственная брешь, обнаруженная им в охране известного уголовного авторитета находилась здесь — на узкой асфальтовой полосе, обозначенной специальными знаками «Стоянка для гостей ночного клуба». Если авторитет не подвисал в этом клубе с бирюзовым названием «Лагуна», то отправлялся коротать ночь в самые различные места города и его окраин. И предугадать его желания не смог бы, пожалуй, ни один даже самый маститый аналитик спецслужб. Зубко мог остановиться в дорогущей гостинице, мог заехать к одной из сотен любовниц или же мчался всей армадой своих сверкавших внедорожников набитых боевиками на какие-нибудь разборки…

Подрывник приложил немало усилий, прежде чем установил: в «Лагуну» Бритый наведывается чаще, чем навещает родителей, бывшую жену с двумя детьми или свою самую смазливую шлюху. Наверное, сие происходило вследствие заоблачной элитарности заведения, где он получал все удовольствия разом: и обильную выпивку с преотличной закуской, и сауну со всеми видами массажа, и девочек любых национальностей и оттенков кожи, и спокойный ночлег под охраной аж двух вполне сносных служб безопасности — своей и клубной…

Последнее исключало устранение клиента внутри «Лагуны», и Подрывник начал скрупулезно изучать диспозицию снаружи — требовалось неспешно и осторожно пролезть все чердаки, подъезды и подвалы в радиусе полквартала. Набережная всегда кишела народом; сталинские постройки лепились друг к другу, будто в сороковых и пятидесятых иных мест для строительства в Горбатове не существовало; почти все первые этажи зазывали броскими вывесками. И все же он нашел несколько отменных местечек для снайперов, но этот способ в итоге пришлось отвергнуть — на стороне заказанного авторитета выступала его же непредсказуемость. Он волен был отъехать от клуба в одном из трех направлений, и Подрывнику потребовались бы помощники, о которых не могло быть и речи.

Лишь к исходу третьих суток напряженного поиска надежного, эффективного и безопасного для исполнения варианта, он обратил внимание на канализационный люк, находящийся в пределах клубной стоянки для легковых машин. Вот за эту неприметную для простого смертного мелочь он и ухватился…

/19 июля/

Дверь была той же — металлической, массивной, с хитрым импортным замком. И ключ лежал на том же старом месте. И свет послушно залил внутренности подвального тупичка после щелчка расположенного справа выключателя. Вот только внутренности эти, приведшие Павла восемь лет назад в восторг, сегодня заставили покривиться.

Потемневший пластик на стенах пестрел безобразными черными дырами, некогда бывший белоснежным потолок сплошь покрылся пятнами, разводами и паутиной, мебель валялась раскуроченной, переломанной. В самом низу наваленной посреди помещения груды всевозможных обломков лежал японский холодильник без дверки, на полу не осталось ни одной целой плитки. На всем покоился толстый слой многолетней пыли…

Около четверти часа Палермо слонялся меж останков роскоши, спотыкался о мусор и опять вспоминал далекую юность. Стоя рядом с изуродованным диваном, он заметил оборванный телефонный шнур, еле заметно вилявший под ногами от дверного косяка; отсутствующий аппарат когда-то обитал здесь, рядом с диваном. Но ни его пропажа и не причины, превратившие обустроенный уютный уголок в хаос, интересовали сейчас Белозерова. Он не имел ни малейшего понятия, где скрывается Бритый, и где следует продолжать поиски лидера преступной группировки, чтобы исполнить просьбу Леонида Робертовича. Обойдя старые адреса приятелей, он не нашел ни их самих, ни их родителей; кто-то давно переехал, кто-то умер. В Солнечном при упоминании имени бывшего одноклассника, Павел натыкался на пугливые взгляды и желание поскорее завершить беседу. Полдня он потратил на бесполезные разъезды по Горбатову, на посещение мест некогда любимых Серегой. Побывал даже в старом спортклубе, где некогда вместе с ним «плел кружева» на ринге…

И ни одного намека, ни одного следа. Подвал, в этой тупиковой ситуации, виделся одним из последних шансов.