Признаю, критиковали меня правильно. Действительно, нельзя тратить средства впустую — на удовлетворение неистовых желаний. Как говорил академик Томчаний, силы и средства необходимо распределять в строгом соответствии с важностью задач. А ведь я, руководитель лаборатории генной инженерии, потратил на эксперимент не только свои, но и государственные деньги, я использовал лабораторию, оборудование, электроэнергию, сотрудников для выведения нового вида волка, который, по утверждению маститых оппонентов, никому не нужен, ни для каких целей не пригоден. Пожалуй, это так, если иметь в виду немедленную практическую пользу…

И всё же… признаюсь самому себе, что оппоненты меня не убедили до конца, и я ни о чём не жалею, хотя понимаю, что толчком к эксперименту послужили не насущная необходимость, не вывод о целесообразности опыта, не раздумия о пользе науки, а эмоциональный порыв — именно то самое, против чего я предостерегал своих учеников. Но вот теперь мне кажется, что бывают порывы, которые оказываются мудрей раздумий и вычислений. Порой выясняется, что мы так же мало знаем свой эмоциональный, мир, как и свою подкорку, в которой объединены и спрессованы в непонятных нам сочетаниях жизнь и опыт тысяч поколений предков. Слышите их невнятные властные голоса? Попытайтесь же, пока не поздно, понять, куда они зовут…

Волчицу и двух полуярков убили охотники. В логове у старого дуба я нашёл полуторамесячного волчонка. Он пытался удрать от меня, царапался, кусался, а потом лизнул мой палец и слегка подобрел, будто признал во мне опекуна, — тыкался в ладонь холодным носом и тихонько скулил.

Я привёз его на дачу и пытался поить молоком из соски, но он предпочитал слизывать его с пальца. Через несколько дней волчонок освоился, приветствовал меня повизгиванием, тёрся головой о мою руку, забирался на колени и сворачивался калачиком. Он изучал сначала комнату, затем — весь дачный участок, замирал от ужаса перед большим жуком и заигрывал с собачатами. Любил он притаиться где-нибудь в кухне за табуреткой, дождаться меня и, резко выпрыгнув, с радостным визгом ухватиться за брючину — и ну трепать её из стороны в сторону, изо всех сил упёршись в пол задними лапами и зажмурясь в благостном обожании. Мы мечтали в будущем окончательно одомашнить серого и уже загодя для полноты перевоплощения назвали его Джеком.

Он рос значительно быстрее соседских собачат, вскоре подружился с козой Нюркой, чьим молоком его поили, мог подолгу наблюдать, как она безмятежно щиплет траву, и даже пытался подражать ей в этом. Однако трава пришлась ему не по вкусу, хотя я вычитал в книжках, что серые любят посещать летом бахчу и лакомиться арбузами и дынями. Но мой подопечный этих статей, конечно же, не читал и не желал питаться растительной пищей. Едва не подавившись и выплюнув траву, он с изумлением взглянул на Нюрку. Весь его вид словно говорил: и как ты ешь такую гадость?

По мере того, как Джек подрастал, его взаимоотношения с внешним миром становились всё сложнее. Соседские собаки, естественно, невзлюбили волчонка, и все попытки подружиться с ними кончались для него укусами и царапинами. Вскоре я стал замечать, что и волчонок начинает проявлять агрессивность. Если вначале он только скрёб задними лапами землю, выражая таким образом своё презрение, то затем уже ощетинивался и предостерегающе лязгал бритвенно-острыми зубами. Когда же собаки одолевали, он изо всех ног мчался во двор под защиту кормилицы Нюрки, выставлявшей рога навстречу его преследователям, и отсюда рычал, посылая проклятия свирепым гонителям.

Так продолжалось довольно долго, и все мои попытки примирить его с собаками ни к чему не приводили. Однажды Джек показал характер — беззвучно бросился на молодого добермана-пинчера, сшиб его и едва не загрыз.