Как пишущий по религиозным вопросам, я  н у ж д а ю с ь  в свободе. Было бы странно спрашивать, ж е л а ю  л и  я  е е. Мы

нуждаемся

в хлебе и

желаем

его. Богослов, рецензент моей книги «В мире неясного и нерешенного», предпосылает разбору ее  у д и в л е н и е, как она прошла через цензуру. Стало быть, в свободе я

нуждаюсь

и свободу я

люблю

. Но одно дело — любить, а другое — понимать. На вековечную жажду свободы Церковь вековечно отвечала отказом. Легкие передышки в смысле свободы длились минуты, и на минуту свободы приходилось столетие несвободы.

Есть, кажется, тенденция объявить это «случаем». Таково было настроение на Рел. фил. собраниях 1903—1904 гг., и его провозгласителем тогда торопливо заявил себя Д. С. Мережковский. Но я позволяю себе сказать, что таковое пожелание теперь уже несколько поздно, и нравственное чувство солидарности человеческой требует признать, что в самом корне веры нашей не содержится принципа свободы этой веры; что мы действительно «понуждаемся войти», compellimur intrare, на «вечерю» Жениха, и только перед дверью входа делаем «bonne mine au mauvais jeu»

[1]

и заявляем, что это мы «сами» и без понуждения идем. Но обратимся к разбору.

* * *