В старину в Москве говорили, что в переулках между Арбатом и Пречистенкой заблудиться ничего не стоит. Идёшь, например, с Пречистенки к Арбату, по Староконюшенному переулку, повернул направо — и опять попал в Староконюшенный.

А ты не поворачивай никуда, иди прямо — и выйдешь на Арбат или на Пречистенку.

Да и вообще не будь разиней, а соображай, что у тебя слева, справа и за спиной. А то ведь и на Красной площади заблудишься.

Запомни только, что в наши дни Пречистенка называется улицей Кропоткина. Но в этой книжке говорится о том, что было более ста лет тому назад.

Пошли в прошлый век! Мы историки, мы не заблудимся. Раз!

Трофим провёл рукой по лбу и вздохнул. Человек он был молчаливый, и так много говорить ему давно уже не приходилось. Но мальчики жадно на него смотрели, и он продолжал:

— Всё поле, ребята, было в дыму, словно пожар лесной. Из этого дыма, глядим, выползла словно жёлтая змея и вокруг нашего холма завилась. И клинки сверкают, переливаются, как искры. И ничего не кричат, только топот слышен, земля гудит…

— Кавалерия? — предположил Мишель.

— Да, кирасиры, — сказал Трофим, — то есть тяжёлая кавалерия, которую Наполеон только к концу боя всегда пускал.

— II это был конец? — спросил Мишель.

Самым примечательным предметом в кабинете полковника Карабанова были часы. Это были старинные часы, узкие, высокие, с узорными стрелками. Они показывали не только часы и минуты, но и дни, и месяцы. Каждые четверть часа они напоминали о себе беспощадным металлическим звоном. Внизу, сверкая, как топор, качался маятник. Налево-направо, налево-направо… При каждом взмахе раздавалось чоканье, похожее на удар в барабан.

Чок-чок. Чок-чок.

Маятник вспыхнул — погас, вспыхнул — погас.

Вместе со стуком часов стучали по кабинету сапоги полковника — он не любил сидеть на месте. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Человек он был высокий, статный. Его белое, гладкое, холодное лицо было поднято кверху. На этом лице тонкие бакенбарды соединялись с усами. Подбородок был тщательно выбрит и решительно выдвинут вперёд.

В углу кабинета, вытянув руки по швам и так же выставив вперёд подбородок, стоял дворецкий Захар. Он смотрел неподвижным взглядом на лицо хозяина.

— …«И не вводи нас… во искушение, но избави от… как его… этого… от лукавого…»

Мишель уже поднял правую руку, чтоб перекреститься, но маменька остановила его:

— Что ты забыл, Мишель?

— Кажется, ничего не забыл, — скучным голосом отозвался Мишель.

— Ты забыл слово «аминь». Произнеси его и тогда осеняй себя крестным знамением.

Новый жилец появился в доме Карабановых незаметно. Поздно вечером во двор тихо въехала кибитка, вся запушённая снегом. Из неё вылез высокий, сутулый человек с тонким, изогнутым носом. Дворник Никифор закрыл ворота и подошёл помочь отнести вещи, но их оказалось немного — старый чемодан да сундучок, обвязанный верёвками. Трофим, который весь вечер расхаживал по двору, бросился к приехавшему. Тот обнял его и, как говорили, даже поцеловал. Сам он был в какой-то длинной, нескладной шинели и меховой шапке с наушниками. Поместили его во флигеле, где жил Трофим. Туда прошла, закутавшись в шаль, сама барыня. Барин навстречу гостю не вышел.

Мишель всего этого не видал. Было темно, Мишель уже спал и узнал об этом утром от няни Насти. Няня сказала, что это родственник барыни и приехал он из имения, а сам из себя видный, только очень худой.

— Молодой? — спросил Мишель.

— Ай нет, батюшка, старый, в руке палка, усы седые висят, все замёрзли. А бороды нету, не носят.

— Почему же его во флигель поместили, а не в доме?