Честно сказать — достали меня. Этим и объясняю то, что сделал. Только не говори мне о предопределении или, чего уж хуже, детерминизме, терпеть этого не могу! Сделал и сделал, чего уж теперь... Сейчас вот сижу и не знаю, сколько мне еще осталось так сидеть. Но не жалуюсь — покайся, брат, коль сам виноват... В чем? Если б сказал, небось, решили бы, что сдурел, или лихой славы ищу — видано ль дело, брать на себя такое! Я бы и не брал — да больше, видать, некому. А почему так вышло... Что ж, могу и рассказать — не понаслышке, что ценно! Может, разберешься, раз уж мне не дано.

...А начну с того, что мне многое дано — как пить дать, божец горы своротил, чтобы в меня впихнуть побольше! Только не впрок — как селедка в арбуз. Ну и судьбина-мамочка не подкачала, выбрав родиться в самой что ни на есть пролетарской среде, да еще в этой пятимиллионной трущебине на болоте. Не надо было мне здесь появляться, ох не надо! И памятников этих не надо, и дворцов — прожил бы и без них где-нибудь в тундре или там в тайге, и чтоб до ближайшего жилья не меньше сотни верст. Да что говорить... Ладно, замнем. Дальше было детство. Не золотое, но и не сказать, чтобы совсем уж беспросветное — не хуже, чем у других. В школе перебивался с тройки на тройку, похерив домашние зады — лучше с приятелями пошататься или в футбол поиграть. Ни в каких-таких кружках не занимался, но и на учете в милиции не состоял... Существовал, в общем — серое на сером. Может, до времени это меня и спасало...

Сейчас вот думаю, а как бы все сложилось, родись я в семье, например, академика (ну, из тех, кто еще не совсем импотент)? Не знаю — может, еще хуже... Но почему-то я в это не верю. Ладно, хоть в школе тупицей не числили: иногда работал мозгами, а не той губкой, что у многих мозги заменяет. Знаешь, небось, процесс — рты-поры пораскрывают, как коралловые полипы, а педагоги эту ихнюю губку орошают знаниями, чтоб впитывала. Спросить бы, из какого места... Ну, орошают. Это место у них завсегда заместо мозгов — произросло, понимаешь, из той самой губки, разбухло — и ну давай! По себе знаю, как разберет охота поучать, тянет хуже, чем на баб, ей богу! Да нет, не хаю я учителей — им, бедолагам, не позавидуешь. С таким быдлом, как мы, любая поучалка виснет. Наверное, я еще и от той самой жалости из школы ушел — в путяге проще, там насильно не учат, ну и не достают любознательностью. А я еще в пацанах понял, что лучше не задевать других — тогда и они тебя не обидят. Короче — не высовывайся.

Но бог-то, он что, зря мне такой подарок сделал? Вот именно — божий дар. К чему вот только — если бы, к примеру, я считал, как машина, или сочинения строчил, или хотя бы прыгал дальше других... Вундеркиндам житье хорошее, позавидуешь. Я и завидовал, пока не скумекал — сам-то я не хуже, только тем, что я могу делать, лучше не хвастаться. Даже и названия этому нет — так, суеверия одни... Что могу? А вот как на духу — все! Не веришь? Конечно — вот и те мздыри не верили, пока не запузырились. Давняя история, и вспоминать неприятно — меня после этого в школе "колдуном" прозвали. Почтенное прозвище, не ко всякому пристанет... Что за мздыри? Ну, как их еще — трясуны, жималы... Трясут мелочь с младенцев, знаешь ведь, небось, не в гимназию эту ходил. Хотя, может, там свои гаврики есть, еще похуже наших. Но нам и наших хватало — дошло уже до того, что младенцев на правеж ставить начали — это их-то! В конце концов, когда за одним "скорая" приехала, терпение лопнуло — собрали мы шоблу человек десять и устроили самосуд посредством битья. Да только мздыри — не младенцы, и после той веселой ночки житья нам не стало. Обложили, как волков — со всей округи собрались, и не мелочь, а здоровые парни из тех, что по крупному трясут — решили, значит, защитить подрастающую смену. Не прошло и недели, как пятерым из нас рыло начистили, да так, что еще раз пришлось "скорую" вызывать. Тогда на меня в первый раз нашло...

Остался один в пустой школе — парня увезли, все разошлись, только где-то внизу уборщица ведрами гремит. А я сижу себе на ступеньках лестницы и думу думаю. Думаю? Куда там! В голове крошево из каких-то недомыслей, а главное — ненависть к этим подонкам. То есть ненавидеть-то я их всегда ненавидел, но тут... Не знал, что можно испытывать такое. Словно плотину прорвало, и затопило меня по самую макушку в этой самой ненависти — ни вздохнуть, ни охнуть. Если б я тогда догадался, откуда ее столько... Не догадался, не подумал, да и не мог. Поздно уже было.