Неизвестно каким образом, но я попал в комнату. Ко всему прочему было еще и непонятно, я это или нет... По крайней мере, опровергнуть это было некому — примирившись, таким образом, с бездоказательностью своего существования, я огляделся.
Вокруг находился интерьер. Он состоял из пола, стен и потолка, а так же из различной мебели, в беспорядке нагроможденной на них. Все это чего-то ждало, томительно замерев в обманчивом покое часовой стрелки. "А стены-то, кажется, вытягиваются... " Вздохнув, я поперхнулся и чихнул — прямо мне в... ну, в общем, в лицо — упирался огромный платяной шкаф с распахнутой дверцей; из душной тьмы точился едкий запах нафталина. Скривившись... лицом, лицом, конечно! — я пригляделся. Шкаф стоял неправильно. Потом я понял, что он перевернут вверх дном. Шкаф. А может... Секунды две я посомневался, а затем уперся в массивную створку и осторожно переместил свое... ну да, тело — переместил его, значит, на потолок, оказавшийся полом. Крашеные доски тоскливо заскрипели, приняв новую тяжесть — кинув мимолетный взгляд наверх, я различил на тусклой побелке отчетливые следы подошв. "Чьи бы это?" — рассеянно думал я, пробираясь между тем в направлении двери через завалы потускневшего от времени барахла...
Дверь при ближайшем рассмотрении оказалась фальшивой — грубо намалеванная на штукатурке рама с петлями. Снисходительно усмехнувшись, я подергал ручку — та даже не шелохнулась. "Х-художник!" — с отвращением подумал... опять же я — кроме меня ведь некому? Прислушался — дробящиеся отзвуки мыслей тихо бродили в мебельных джунглях, глушимые мягкой обивкой бесчисленных диванов и канапе. Прямо туда уводила цепочка белых следов... Кажется, стало темнее — видимо, стены комнаты потихоньку смыкались. Потолок стал совсем уж недостижим и тонул в сизых сумерках; лишь теперь я различил на нем люстру — неказистое сооружение из бутылок и консервных банок. Вскоре она тоже пропала и стало темно.
Кое-где синеватыми бельмами засветилось дерево... Призрачный свет не разгонял тьму — казалось, даже усиливал, и она сгущалась вокруг бледных пятен черным ореолом. Ориентироваться приходилось на ощупь — протянув вперед... ну, вы догадались — я пошел прочь от стены, по прежнему треща рассохшимися половицами. Где-то должна быть дверь...
Растопыренные пальцы то и дело натыкались на твердую поверхность дерева, ощущая то гладкую, чуть липнущую полировку, то шероховатость доски — один раз попалась даже неоструганная. Щекотнула бахрома неизвестной занавеси — рука огладила скользкие бугры плюша; покатость витых столбцов сменилась мелкими острыми выступами резьбы; снова гладкое дерево — и жесткая щетка коврового ворса! Ощущения менялись, как в калейдоскопе... Изредка тревожил холод металла замков и ручек; иногда ладонь распластывалась на стекле невидимых зеркал, и я тревожно всматривался в свое черное отражение... Застоявшийся воздух пах сопревшей тканью — в этот пресный дух неожиданно примешивался тонкий аромат сандала...