Мне довелось часто встречаться с дипломатическими курьерами. Я видел их в Министерстве иностранных дел, в международных аэропортах, в поезде, летал с ними самолётом. Наблюдал за ними со стороны, молча, так как знал: отвлекать их нельзя, а кажущаяся их замкнутость обусловлена долгом службы.

Дипкурьеры не каждому раскроют душу, ибо прежде всего они хранители государственного почтового груза, груза, как говорится, о семи печатях, особой секретности и важности. Они доставляют директивы правительства нашим послам за рубежом, инструкции главам советских делегаций на зарубежных совещаниях и конференциях, препровождают в Центр информацию советских дипломатов, развозят по разным странам служебную переписку, посольскую корреспонденцию.

Мне посчастливилось слушать беседы дипкурьеров старшего поколения — Владимира Урасова и Евгения Климека в школах, во Дворце пионеров, у них дома, когда к ветеранам приходили весёлыми стайками школьники. Говорили с ребятами Георгий Костюченко и его товарищи, которые и сейчас работают в отделе дипломатической связи Министерства иностранных дел СССР.

Беседы шли непринуждённо, интересно, горячо. С пионерами, комсомольцами, молодёжью — с теми, кто, став взрослыми, может быть, будет гонцом МИДа СССР, повезёт диппочту нашей Отчизны.

Словом, встреч таких у меня было много. Что же запомнилось? Например, рассказы о том, кто как рос, чем занимался в молодые годы. Начало биографии у Владимира Урасова и Георгия Костюченко одинаковое — рабочие парни. А где и как учились? В анкетной графе об образовании Урасов писал: «Тюремное». И это всерьёз. В царской тюрьме, якутской ссылке он учился у опытных, закалённых в революционной борьбе большевиков, в том числе у Емельяна Ярославского.

По брусчатке, отполированной несчётным числом подошв, подковами кавалерии, гусеницами танков, медленно двигалась к Мавзолею В. И. Ленина небольшая колонна людей. По два в ряд, молча, сосредоточенно… Передние несли венок. На алой ленте слова:

«

Любимому вождю и учителю Владимиру Ильичу Ленину от дипкурьеров МИД СССР

».

К Ленину шли дипкурьеры. Люди особой закалки. Крепкие, как брусчатка Красной площади. Они шагали к великому человеку, чья кипучая энергия направляла также и работу дипкурьеров только что родившегося Советского государства.

Сейчас Красную площадь пересекали не только те, кто сегодня колесит по планете с дипломатической почтой нашей социалистической державы. Казалось, в колонне слышится твёрдая поступь и тех, кто начинал дипкурьерскую службу под канонаду гражданской войны. Владимир Ильич лично давал им задания, знал по именам, в лицо. Первыми дипкурьерами были твердокаменные большевики, обладавшие большим опытом подпольной работы. После победы Великого Октября они по указанию Ленина связывали Смольный с В. В. Воровским, находившимся в Стокгольме — Боровский был полномочным представителем Советского правительства в Скандинавских странах. Рейсы, таившие в себе столько риска, опасности! Приходилось тайно пробираться и через линии фронтов, и через границы.

… Колонна приближается к Мавзолею. И кажется: в её рядах бесстрашные Теодор Нетте и Иоганн Махмасталь, словно явившиеся из метельной, простреленной пулями февральской ночи тысяча девятьсот двадцать шестого…

Вот он перед нами — светло-коричневый лист обыкновенной обёрточной бумаги. Нет, всё-таки это вовсе не обыкновенный лист. Это не просто обёртка. И не случайно, когда в архиве МИДа перебирались различные документы, шершавый и помятый лист был взят в руки с особенным волнением.

Это обёртка пакета, который везли дипкурьеры Теодор Нетте и Иоганн Махмасталь.

На обёртке — белая наклейка с надписью:

«

Дипбагаж Полномочному представителю СССР

Народный Комиссариат Иностранных Дел

»

В декабре 1906 года пермское полицейское управление было потрясено чрезвычайным происшествием: ночью на Большой Ямской улице у полицейского Еропкина неизвестные срезали револьвер. Даже сам Еропкин не мог толком объяснить, как он лишился «смит-вессона».

А дело было вот как: двое парней, входивших в состав боевой патрульной дружины большевиков, угостили озябшего Еропкина папиросами собственного изготовления. Папиросы были начинены снотворным. Когда блюститель порядка захрапел, парни спокойно перерезали ремни.

Одним из дружинников был Владимир Урасов. Тогда ему едва исполнилось шестнадцать. Но он, сын сапожника, ученик слесаря судоремонтного завода, уже был сознательным пролетарским бойцом. В том девятьсот шестом году Владимир стал членом Российской социал— демократической рабочей партии.

Школу Владимир посещал всего пять зим: нужда заставила пойти работать. Однако учёба продолжалась: более трудная, более сложная. Старшие товарищи по партии передавали свой опыт конспирации, показывали, как делать фитильные бомбы — «македонки», учили сооружать баррикады, советовали, как держаться на допросах…

Год 1907-й. Январь. В городском театре идёт спектакль. И вдруг откуда-то сверху полетели, мягко шелестя, белые листки. Листовки! Большевистские листовки! В зале экстренно зажгли свет. Полицейские бросились на галёрку — оттуда летела «крамола». Хватали всех подозрительных. Так Урасов был впервые арестован. Это он бросал листовки. Под его сиденьем нашли одну. Сочли достаточной уликой — ведь парень уже был на заметке у жандармов. В участке всех обыскивали. Владимир постарался оказаться в числе последних. Подошёл к полицейскому, распахнул пальто: «Ищите». Тот уже устал, сунул ладони в нижние карманы, махнул: «Проходи». А во внутреннем боковом кармане у дружинника был пистолет! Не обнаружили!

В самом начале декабря 1918 года Бела Кун вызвал Урасова:

— Посылаем тебя в Москву. Так как время смутное, с тобой поедет Лайош Немети — он знает дорогу, недавно пробрался из России в Будапешт.

В сущности, уже тогда и начал Урасов дипкурьерскую работу. Он стал курьером двух революций — венгерской и русской. А то, что он пока не имел дипломатического паспорта, делало его дороги ещё тревожней, рискованней.

И вот русский и венгр в пути. Поездами добрались до Брест-Литовска.

Здесь Владимир и Лайош не очень торопились выходить из поезда. Они покинули вагон, когда на перроне оказалась, по крайней мере, половина пассажиров —

в

большой толпе легче остаться незамеченными.

В Барановичи прибыли, когда едва начинало смеркаться. Вышли вместе с тремя бородачами.

— Где же вокзал?

— Вона обгорелки торчат. Пожар был.

— Извозчики тут есть?

— Как не быть. За бараками.

Наконец выехали из Барановичей. Дорога была плохая, заброшенная. Лошадь медленно тянула розвальни. Владимир и Немети время от времени спрыгивали, бежали, чтобы согреться: их тонкие пальто плохо грели.

Начинало вечереть. Ямщик, с присвистом погонявший лошадь, притих, лишь встряхивал вожжами. Приближение опасной зоны ощущали все. Владимир и Лайош с напряжением всматривались вперёд. Они волновались. Им даже стало жарко. Послышались звуки гармони, нестройные голоса тянули какую-то песню.

— Немец гуляет, — обернулся ямщик. — Тыловые крысы, отседова до Погорельцев недалече.

Проехали ещё сотню-другую метров и почти столкнулись с тремя солдатами. И хотя к этой встрече готовились, но она оказалась всё же неожиданной. Даже вздрогнули от окрика. Мужик резко потянул вожжи:

— Стой, окаянная! Господи, благослови!

Деревня показалась неожиданно. Владимир и Немети прямо-таки наткнулись на крайнюю хату: нигде ни огонька, всё заметено снегом. Даже собаки не брехали. Прильнули к занавешенному изнутри окну. Что-то едва— едва просвечивает. Постучали.

Дверь открыл мужчина, не спрашивая кто.

— Пустите малость обогреться.

— Заходите. У нас ноне людно.

В большой комнате вдоль стен на лавках сидели парни и девчата. В плошках горели лучины. Посиделки. Молодёжь вполголоса пела какую-то песню. Увидя незнакомых, прервали песню, ответили на приветствие, подвинулись, освобождая места. Две или три девушки сидели за прялками.