В канун Нового года Эрхард выпил три коктейля «Лумумба» и решил найти себе новую подружку. Впрочем, слово «новая» тут не совсем уместно. Его спутница жизни не должна быть ни новой, ни молодой, ни красивой, ни милой. Просто ему нужен рядом кто-то живой, теплый. Пусть в доме поселится женщина. Может быть, она будет постоянно мурлыкать себе под нос какую-нибудь песенку или ругать его за то, что он пролил на пол какао. О чем он может ее попросить? Почти ни о чем. А что он может ей предложить? Почти ничего. Ясно одно: жизнь ее не будет раем. Через несколько лет ей придется брить его и снимать с него туфли после долгого дня за рулем – если, конечно, тогда он еще сможет водить машину, – выносить его ночной горшок… Через несколько лет…

Горный склон рядом с домом невидим; он тонет в кромешной тьме. Если Эрхард долго сидит неподвижно, начинает различать звезды. А если просидит на одном месте еще дольше, он увидит, как звезды падают, становясь все ярче и ярче. Тишина разрастается, если можно так выразиться. Она вырастает, как вакуум, затопляя дневную жару, которая еще цепляется за скалы, неослабевающее завывание ветра в тональности до мажор, дальний прибой и бурление крови в его жилах. От такой тишины в канун Нового года хочется плакать. Тишина настолько всепоглощающая и полная, что сливается с ночью. Он не спит, но ему кажется, что его глаза закрыты. Вот почему ему так нравится здесь жить. Сюда никто никогда не приходит.

Здесь только он. А еще Лорел и Харди. И падающие звезды. Звезды, конечно, были всегда, но сейчас

он

их видит. Сначала множество ярких точек, потом он различает созвездия, Пояс Ориона и галактику, похожую на старомодную перфокарту. Привет от Большого взрыва…

С прошлого раза прошло семнадцать лет и девять месяцев. Он вдыхает аромат духов Беатрис, которыми пропахла его рубашка, – она обняла его после обеда, когда он собрался уходить. Беатрис пригласила его к ним встречать Новый год, правда без всякого воодушевления, и это еще мягко сказано.

– У меня на сегодня другие планы, – старчески сварливо ответил Эрхард.

Он поехал в город по тропе Алехандро.

Не надо бы ехать по этой дороге; она губит машину. Ему уже дважды пришлось ремонтировать передний и задний мост, и оба раза механик Анфил просил его не ездить по северной дороге и по тропе Алехандро. Он считает, что машина может не выдержать. По таким дорогам нужно ездить на внедорожниках типа «монтеро» или на новом мерсе. Даже если бы у Эрхарда были деньги, он предпочел бы сохранить свой «мерседес» марокканской сборки с желтыми сиденьями, который не любит разгоняться. И все-таки он едет по тропе Алехандро. Проехал мимо старого дома Оливии, где поселились серферы – их доски лежат на крыше, и в темноте он увидел их флаг: на верхушке высокого шеста, воткнутого в крышу, красуются розовые трусики. Там живут два парня со своими друзьями. Иногда по утрам, проезжая мимо, он видит их. Они сидят на крыльце, курят большие трубки, машут ему руками и истерически хохочут. Несколько раз он останавливал машину рядом с ними; но они были под таким кайфом, что не могли подняться со своих надувных кресел. Но сейчас в доме никого нет, свет не горит. Наверное, они на пляже или в центре.

Он приближался к своему любимому повороту. За ним виден океан. Вид фантастический – особенно когда «Лумумба» греет душу и коньяк доходит до кончиков пальцев. Тропа каменистая, в рытвинах, и вся машина вибрирует. На скорости выше ста километров в час ее занесло, Эрхард ощутил приятное покалывание во всем теле и широко улыбнулся. Кроме того, он пустил газы, что совсем не смешно; он просто ничего не может с собой поделать. Это началось несколько лет назад. Стоило ему чуть напрячь мышцы живота, как воздух выходил из кишечника. Несмотря на боль, он испытывает облегчение. Потом тропа пошла под гору; он приблизился к последнему повороту. В свете фар увидел козла, стоящего посреди дороги, и объехал его, а затем посмотрел в зеркало заднего вида; козел вроде похож на Харди, но Харди никогда не заходит так далеко от дома. Козел мгновенно скрылся в темноте.

Эрхард был настолько поглощен своими мыслями, что заметил встречную машину в самый последний момент, когда она едва не задела его на узкой дороге. Он вздрогнул от порыва ветра. Мимо его «мерседеса» пронеслась длинная тень; боковое зеркало прижало к стеклу.

– Проклятые дилетанты! – крикнул он, к собственному удивлению, по-датски. Значит, не забыл родной язык. Он завершил поворот. Встречная машина скрылась из виду, красные фонари исчезли в ночи. Нет смысла даже останавливаться, чтобы оценить ущерб. Эрхард опустил окошко и поправил зеркало. Стекло пошло трещинами, восемь тонких линий сбегают вниз.

До Нового года восемнадцать минут. На экране телевизора, который висит на стене за стойкой, показывают Таймс-сквер, салют над Сиднейским заливом. Длинная стрелка на Биг-Бене все ближе к двенадцати.

– Ну что, готовы к Новому году? – громко спрашивает бармен.

Его слова звучат так многообещающе, так просто. Как будто можно оставить в старом году все старое и взять с собой в новый год только новое. Но что такое «новое»? Бессмысленное слово для Эрхарда. Он сам далеко не нов. Ему не нужно новое. Он не хочет ничего нового. Он хочет только одного: чтобы его старое вело себя пристойно. Семнадцать минут. Еще можно успеть позвонить ей в дверь и поздравить с Новым годом. Может быть, она в неглиже – или как это называется. До его прихода она наверняка пила белое вино и пересматривала старый сериал «Семь жизней» – его все любят. Волосы у нее влажные; она приняла холодную ванну.

Посетители гурьбой высыпали на улицу. Эрхарда чуть не столкнули с табурета. Он расплатился по счету и вспомнил, почему нечасто посещает заведения для туристов: коктейль из виски и ликера «Драмбуи» обошелся ему в двадцать с лишним евро. Он смешался с толпой, вышел из бара и зашагал назад, к улице Палангре. Перешел дорогу и вошел в ее подъезд. Дом построили во времена Франко; лестница простая, темно-синяя. На дверях таблички с фамилиями жильцов. Из квартир доносилась музыка, но ни Луисы, ни хотя бы женщины, чье имя начиналось бы на «Л», он не нашел.

Он поднялся еще на один этаж. На площадке под лампой дневного света целовалась парочка; когда он проходил мимо, они смущенно разомкнули объятия и побежали вниз.