Год вне Земли

Рюмин Валерий Викторович

Книга — космический дневник Валерия Рюмина, трижды слетавшего в космос и проведшего вне Земли в общей сложности почти год.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Несколько лет прошло с момента окончания моего последнего полета в космос. И сейчас кажется, что многое уже забыто из этой космической Одиссеи. Но когда я беру свои полетные дневники, перечитываю их, перебираю в памяти дни, события — нет, все осталось. Только одно помнится ярко, словно высвечено из всего остального, а до другого добираешься как по цепочке. Удивляешься: надо же, не забыто!

Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось в полете, начинаю думать, а если вот так сразу, то наверное: неяркое солнце, белые облака, небо над нами, и облако не внизу, как уже привык их видеть за долгие месяцы полета, а над головой. Сидим в шезлонгах и видим: идет девушка с ромашками. И запах полыни, а рядом спускаемый аппарат, еще горячий, и оранжевый с белым шелк парашюта.

Наверное, я был счастлив в этот момент. Радость встречи с домом после долгой разлуки знакома многим. Но лишь около двадцати пяти лет назад человек ощутил то, что сегодня довелось испытать и нам, — радость встречи с Землей. А первым на этой дороге был Гагарин. Он начал космический полет человечества, и память о нем — в свершениях нынешнего дня.

Но так я думаю сейчас, а тогда не укладывалось в голове, что мы уже на земле. Еще в глазах, в уме — орбита, а то, что происходит, казалось сном, только уж очень реально притягивает к себе Земля. Мы выполнили свой долг, отработали программу. Как же долго мы летали. Зима, весна, лето, а мы все над Землей. Мы делали виток и, пожалуйста, все времена года за полтора часа. Но жили-то мы по московскому времени.

ПЕРВЫЙ МАРАФОН

25 февраля 1979 года

Это был день нашего с Володей Ляховым старта. А начался он с того, что врач экипажа Роберт Дьяконов, разбудив нас без всяких церемоний ровно в восемь, сказал: «Мужики, у меня к вам предложение — работенка есть суток этак на сто семьдесят, там, где, говорят, есть какая-то сенсорная депривация, невесомость. Все время вдвоем будете. Ну, гости разок прилетят. Еще можно отказаться, но, я думаю, вам стоит попробовать. Если согласны, сейчас мои коллеги вас слегка осмотрят, потом позавтракаем и вперед». Мы рассмеялись. Врачи были уже тут. Осмотр действительно много времени не занял. Измерили температуру тела, артериальное давление, частоту пульса, дыхания. В заключение показал врачу язык и был отпущен с миром. Проделав то же самое, Володя также освободился, и мы отправились на завтрак. Он был легким, но сытным. После завтрака я позвонил из нашей гостиницы «Космонавт» домой, поговорил с женой, как мог, успокоил ее. Предстоящая долгая разлука со мной восторгов у нее не вызывала. Чтобы подбодрить сына (у меня двое детей: дочь Вика и сын Вадим), я назначил его, как единственного оставшегося дома мужчину, на время моего отсутствия «главой» семьи, чем Вадим очень гордился впоследствии.

А накануне шел сильный снег, в ста метрах ничего не было видно. Мы боялись, что старт, если он состоится, будет невидимым. Сегодня погода была чуть лучше. Дорога на специальном автобусе от гостиницы до стартовой площадки, длиною в час, мне хорошо знакома. Много ездил, когда еще работал здесь специалистом по наземным испытаниям. Проехал по ней и с Володей Коваленком к первому своему старту. Тогда мы оба рвались в космос и не знали, какой горький сюрприз он нам приготовит. Не смогли мы состыковаться со станцией, возвратились на Землю ни с чем. Судьба развела нас потом. Как людей, имеющих опыт, пусть небольшой, зато поучительный, нас включили в разные экипажи. Володя к этому времени закончил свой второй, чрезвычайно успешный 140-суточный полет, а теперь предстояло лететь мне, уже с Володей Ляховым, на 173 земных дня и ночи.

На Земле немногие тогда себе представляли, возможно ли так долго быть вдвоем. Вот в рассказе американского писателя О. Генри «Справочник Гименея» есть такая просто трагическая фраза: «Если вы хотите поощрить ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого не выдержит». И написано это всего-навсего 70 лет назад. Всерьез такое обвинение человеческой натуре, естественно, принимать сейчас смешно. Однако длительное пребывание с глазу на глаз, даже с самым приятным тебе человеком, само по себе — испытание.

26 февраля 1979 года

Вообще-то этот день не стоило бы описывать. Но лично для меня он был трудным чисто психологически. Я помнил, как полтора года назад я вместе с Владимиром Коваленком на корабле «Союз-25» уже летел к этой станции. Мы были совсем рядом с ней, было даже касание, но стыковки тогда не получилось, и мы не попали в наш космический дом. Те, кто связан с техникой, знают, что порой и новый агрегат или машина не всегда работают. Тем более сложнейшая космическая техника. Да и человек, впервые попадая в такие необычные условия, бывает не всегда точен в своих действиях. Поэтому для меня это была как бы вторая попытка. Я понимал, что третьей уже может не быть. Это ведь не спорт...

16 часов 29 минут. Мы состыковались со станцией. Трудной была стыковка, она проходила по границе света — тени. Касание произошло тогда, когда день сменился ночью. Если на Земле темнота наступает сравнительно медленно, то в космосе это занимает считанные секунды, и нет времени на процесс адаптации, приспособления наших зрительных анализаторов.

27 февраля — 7 марта 1979 года

Этот период — отрезок времени — я бы назвал периодом привыкания. Наш организм осваивался с новыми неестественными для землян условиями. Кроме того, мы обживали станцию. Похоже на то, когда человек из своей квартиры, где все знакомо и понятно, переезжает жить на новое место. И хотя он в общем знает, где что должно лежать, какие вещи для чего предназначены, сам еще все не пощупал, не покрутил все ручки и краны... И здесь лишний раз убеждаешься в правильности старой русской пословицы: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Надо было осмотреть каждый уголок, чтобы запомнить, что где лежит и для чего это может пригодиться. Кроме того, станция к этому моменту отработала в космосе более полутора лет, и кое-что требовало ремонта. Надо было разработать стратегию проведения ремонтных работ. Этим мы в основном и занимались.

Другая проблема, стоявшая перед нами, заключалась в том, что в этом доме мы должны были научиться жить вдвоем. И если Робинзон Крузо, очутившись на необитаемом острове, решал вопросы только за себя одного, то каждый из нас должен был их решать, учитывая и мнение и характер своего напарника. До полета мы вместе готовились, но вся подготовка велась в окружении людей, а это совсем не то же, что очутиться вдвоем. Здесь каждое слово имеет значение, даже тон важен. Надо было научиться чувствовать своего товарища как себя, даже лучше...

Что я знал о своем партнере? Володя был младше меня на два года. Опыта конструкторской работы не имел. Он родился за один день до начала Великой Отечественной войны в шахтерском городе Донбассе. Отец, работавший на шахте, через месяц ушел на фронт и погиб, защищая Родину. Мать вынуждена пойти работать на шахту. Все в поселке работали там. Трудное детство было у Володи. Вместе со своей страной пережил он голод, послевоенную разруху. Но все эти трудности закалили характер. В старших классах школы увлекся музыкой. Играл в школьном оркестре. А после окончания школы неожиданно для своих близких поступил в летное училище. Закончив в 1964 году Харьковское училище, служил на Сахалине, летал на истребителях. К моменту окончания им училища уже существовал отряд космонавтов. Уже побывали в космосе Гагарин и Титов, Николаев и Попович, Терешкова и Быковский. В 1967 году Володя попал в отряд космонавтов. И вот двенадцать лет подготовки к полету. Пришлось переучиваться. Ведь существующие сейчас космические корабли ничего общего с самолетами не имеют. Значит, надо было изучить космическую технику, сдать бесчисленное количество экзаменов и завоевать право на полет. По характеру он человек общительный, быстро сходится с людьми. Всем видам отдыха предпочитает рыбалку. Вот с таким парнем мне и предстояло пролетать полгода вместе.

В эти дни мы много работали. Вставали в 8 часов утра, а ложились не раньше часа ночи. Мы ведь попали в дом, где до нас уже жили и кое-что переставили, перевесили по-своему. Поэтому нам, образно говоря, пришлось переклеивать обои на свой вкус.

Много занимались ремонтными работами. Нельзя было откладывать опыты с живыми организмами. Мы привезли с собой восемь перепелиных яиц и одну из установок приспособили под инкубатор. Это оказалось не так-то просто. Дело в том, что термостат, в который я поместил перепелиные яйца, запитывался от шин, которые по условиям безопасности на ночь обесточивались, и, естественно, температура в инкубаторе за ночь падала. Это не способствовало выведению перепелок. Земля же не одобряла мои предложения по доработкам на борту. Поэтому пришлось решение принимать самостоятельно. Я нашел недалеко от месторасположения термостата разъем, через который подавалось питание на вентилятор обдува иллюминатора. Вентилятор можно было не включать, а с разъема я подал электропитание на термостат. Земля по данным телеметрии видела, что температура в термостате ночью не снижается. Специалисты правильно предположили, что его куда-то переключили. Но мы от прямого ответа на вопросы уходили и, отшучиваясь, разговор переводили на другую тему. Так приблизительно в течение месяца и поддерживали температуру в инкубаторе, но птенцы так и не вывелись.

8 марта 1979 года

Сегодня на Земле праздник — Международный женский день. А у нас на борту день ремонтных работ. Заменили несколько приборов и впервые в космосе опробовали пайку. Хорошо, что мы взяли с собой паяльник, очень он нам пригодился и не раз выручал. Паяльник в составе инструмента предусмотрен не был. Никто не знал, как будет вести себя расплавленный припой, и поэтому боялись класть опасный инструмент. Уже перед самым стартом, где-то за день, я попросил у Главного конструктора разрешение взять дополнительно на борт паяльник и несколько сверл для универсального инструмента. Главный немного подумал и согласился. И вот первый эксперимент.