В середине XI столетия, когда, собственно, и произошла та история, которую мы намереваемся рассказать, Германия напоминала бурное море, чьи бушующие волны грозили захлестнуть все прочие земли Европы: трон Священной Римской империи шатался и, казалось, готов был рухнуть; соперники вели борьбу за престол святого Петра; указы, исходившие от одной власти, тотчас опровергались властью другой; народы становились игрушками в руках вечно ссорившихся баронов и, повинуясь чужому честолюбию, истребляли друг друга; знатные князья не гнушались грабить ни путешественников на больших дорогах, ни крестьян, что трудились на окрестных землях. Незаконные поборы, вооруженное насилие, лихоимство, беспричинное взимание податей, бесчинства и грабежи вкупе с неправедными законами препятствовали торговле, животворно влияющей на общество, а о безопасности, без коей человек нигде не сможет обрести ни покоя, ни счастья, и речи не было.

Император Генрих IV, уже в отрочестве проявивший себя и полководцем, и политиком, иначе говоря, обладателем способностей, необходимых для удержания трона, постоянно вынужден был подавлять своих противников, что наступали на него то с одной стороны, то с другой.

Необузданное и мужественное племя бруктеров, предков саксонцев, чьи владения простирались от берегов Везера до моравских истоков Эльбы и от полноводного Рейна до побережья Балтики, неукротимый и дерзкий народ, одержавший победу над варинами, под предводительством прославленного Витикинда долго и успешно сопротивлялся Карлу Великому, победившему только при помощи коварства и кровопролития. Исконные язычники, насильно приведенные в христианство, опустошители английских земель, коим захватчики с гордостью дали собственное имя, они, будучи не слишком просвещенными, вошли в союз племен, именуемых франками, и ко времени, когда настало правление принцессы, историю которой мы намереваемся рассказать, настолько почувствовали свою силу, что, высвободившись из-под власти Генриха, даже осмелились диктовать ему свою волю, призвав его изменить царящие при дворе порядки и покинуть их земли, кои, в отличие от иных провинций, в его заботах не нуждаются.

Пораженный столь неслыханной дерзостью, к тому же исходившей от женщины, Генрих воззвал к Папам. Однако подобное малодушие, из-за которого ему вскоре пришлось преклонить колени перед наследниками тех, кто правил в годы его юности, не принесло ему удачи ни сейчас, ни в дальнейшем.

Напрасно Папы Николай II и Александр II метали из Ватикана молнии против воинов, признававших лишь свои обычаи и презиравших — без сомнения, более мягкие — заповеди Евангелия: Генрих уговаривал, папы отлучали, а саксонцы вместо ответа бунтовали и сражались.

Как-то раз принц Саксонский призвал графа к себе в кабинет.

— Мерсбург, — начал он, — освободилось место первого камергера, и я решил предоставить его вам. Принцесса поддержала мое решение, равно как и маркиз Тюрингский, а так как оба советчика моих высказались в вашу пользу, я полагаю, что могу полностью доверять вам; должность, вам дарованная, подкрепляет искренность моих слов. Мне также хотелось бы женить вас, граф; я добился для вас руки дочери маркиза Рохлица; она молода, красива и богата, и полагаю, устроив ваш брак, я поспособствую счастью вашей жизни.

— Простите, ваша светлость, — ответил Мерсбург, — но мне кажется, ранний брак не сделает меня счастливым, как того желает ваше высочество. Я слишком молод для брачных уз и могу подождать, а потому умоляю ваше высочество отложить ваши старания на будущее. Приближенный к вашей особе, осыпанный благодеяниями, за кои я вам искренне благодарен, я прошу у вашего высочества дозволения высказать вам свою признательность за все то, что вы соблаговолили для меня сделать, и убедить вас в том, что вы один являетесь предметом забот моих, единственной моей привязанностью. Я не желаю, чтобы иные обязанности отвлекали вашего верного вассала от службы, а служить я хочу только вам.

— Одно другому не мешает, — отвечал Фридрих. — Признайтесь лучше, друг мой, что вы не уверены, что в браке вас ожидает счастье.

— Напротив, сударь, мне кажется, что узы брака, заключенные по обоюдному согласию, являются наиболее верным средством сделать человека счастливым; но если согласия нет, тогда, по мнению моему, они становятся истинным наказанием.

Едва правительница Саксонии обустроилась в замке Мерсбург, как ей доставили письмо следующего содержания:

«Мой паж рассказал мне обо всем, что с вами случилось, и я похвалил его за оказанную вам помощь и за выбранное им для вас убежище.

Поверьте, вам совершенно необходимо провести в замке несколько дней, так как опасность подстерегает вас повсюду. Принц в отчаянии, он во что бы то ни стало хочет отыскать вас. Но кто может поручиться, что намерения у него добрые?.. Поэтому располагайтесь у меня, как дома; слуги будут оказывать вам почтение, подобающее вашему званию. Ни в чем не нуждаясь, вы будете жить у меня, и я постараюсь как можно чаще сообщать вам новости о маркизе Тюрингском. Возможно, мы даже посетим вас… Как только волнения утихнут, я немедленно извещу вас. Я бы охотно отвез вас в Брауншвейг, но гнев и ревность вашего супруга найдут вас и там. Мои же владения являются для вас наиболее безопасным убежищем. Не благодарите меня за услугу, ибо это я должен благодарить вас за оказанную мне честь.

Доставивший вас ко мне слуга, за рвение и сообразительность коего я ручаюсь, останется с вами, готовый в любое время исполнить любые ваши приказания; если потребуется, он передаст ваши распоряжения мне».

Такой план пришелся Аделаиде по душе, и она на время успокоилась.

— Не думаю, сударыня, — с сомнением молвила Батильда, — что здесь мы можем чувствовать себя в безопасности. Несчастья приучили меня не доверять людям, а потому скажу вам, что хозяин наш кажется мне очень подозрительным. Давайте воспользуемся отсутствием его и осмотрим дом.

— Не лучше ли просто бежать отсюда? — спросила Аделаида. — Вон дорога, у нас есть деньги; доберемся до Франкфурта, купим там одежду, подобающую нашему полу, а затем отправимся дальше.

Слушая госпожу, Батильда полезла в карман за кошельком, но не обнаружила его.

— Вы говорите, у нас есть деньги? — горестно воскликнула она. — Увы! У нас их больше нет!

— Праведное Небо! — ахнула принцесса, также шаря рукой в кармане. — У нас ничего не осталось! Все украли, и теперь нас ждут нищета и смерть. Старец оказался негодяем, он обокрал нас, пока мы спали… Что же нам делать?

Вскоре принцесса Саксонская обнаружила, что скромная сумма, полученная от отца Батильды, не может поддерживать их существование вечно, гордыня же ее отказывалась хладнокровно ожидать неумолимо надвигавшуюся на них нужду. Рожденная в роскоши и изобилии, принцесса не намеревалась соглашаться с уготованной им незавидной участью и, не заботясь о том, что уже завтра, быть может, ей не на что будет пообедать, на последние средства сняла во Франкфурте роскошные апартаменты.

Однажды, когда нужда грозила предстать пред ними во всем своем ужасе, Аделаида и ее спутница отправились погулять в ту часть города, которая благодаря ярмарке стала самой красивой и оживленной. Заметив, как какой-то человек внимательнейшим образом ее разглядывает, принцесса вгляделась в него, и лицо его показалось ей знакомым.

— Ах, сударь, — подошла она к нему, — вы ли это? Неужели это вас видела я при дворе отца моего, герцога Брауншвейгского? Само Небо посылает вас мне на выручку!

— Сударыня, вы не ошиблись, — ответил Бундорф. — Однако позвольте спросить, почему вас, дочь повелителя моего, нынешнюю принцессу Саксонскую, вижу я в столь простом платье? Надеюсь, ваше высочество не откажется принять мое приглашение, дабы мы могли подробно обо всем побеседовать. У меня вы найдете жилище гораздо более удобное и приставшее вашему высочеству, нежели то, кое, полагаю, вы сняли в одном из домов, где сдаются меблированные комнаты.

Почтительно припав к протянутой в знак согласия руке Аделаиды, Бундорф повел принцессу вместе с Батильдой к себе домой, где супруга его оказала им великолепный прием. Выслушав историю принцессы, Бундорф, до глубины души растроганный горестной участью дочери повелителя своего, сообщил, что в Саксонии идет война, а посему возвращаться сейчас туда было бы неразумно, и лучше всего принцессе либо остаться на время во Франкфурте, либо продолжить свой путь.

Мы оставили повелителя Саксонии в крепости Альтенбург, вдали от его друга Мерсбурга, умчавшегося, по его словам, ради того, чтобы спасти своего повелителя из темницы, где того обрекли томиться.

Благодаря воинской доблести маркиза Тюрингского саксонцам удалось отбросить войска императора от столицы; как только Альтенбург освободили, граф и маркиз помчались выручать своего повелителя; затем они разместили в покинутом врагом городе свой гарнизон. Невозможно вообразить себе что-либо более трогательное, нежели встреча этих трех сеньоров. Но если маркиз Тюрингский, недовольный поведением Фридриха по отношению к Аделаиде, был слегка холоден, а Мерсбург слегка фальшивил в проявлениях радости, то принц был искренен и от всего сердца обнимал своих освободителей. Не было таких похвал, которые он бы не расточал Людвигу, а молодой герой делал все, чтобы родственник его вновь взял в руки бразды правления государством. Мерсбург придерживался такого же мнения, однако никому не удалось убедить принца; он горько сожалел, что неподобающим образом вел себя по отношению к Аделаиде, и жаждал отыскать ее, чтобы попросить прощения, необходимого ему для обретения спокойствия: ничто не могло отвратить его от продолжения поисков. Он предложил графу вновь последовать за ним, и тот согласился, впрочем, не по велению сердца, а из политических соображений: продолжение странствий Фридриха входило в его планы. Друзья расстались. Людвиг Тюрингский снова взял в руки доверенный ему на время скипетр, а оба наших рыцаря в сопровождении известного нам оруженосца отправились на поиски.

Как было решено ранее, отважные рыцари поехали в сторону Майнца.

После окончания Франкфуртской ярмарки многие, чей путь лежал через Майнц, рассказывали историю про маркграфа Баденского и красавицу саксонку, которую, судя по слухам, он похитил. И хотя никто не мог вспомнить имени саксонки, в сердце Фридриха тотчас пробудилась ревность, и он захотел во что бы то ни стало узнать, кто такая эта прекрасная саксонка.

— Друг мой, — обратился он к графу, — не сомневаюсь, речь идет о моей жене; она уступила этому мелкому князьку; она его любовница, я это чувствую; так мчимся же в Баден и бросим вызов неверному подданному, осмелившемуся сделать меня несчастнейшим из смертных.

Усилия графа Мерсбурга, пытавшегося убедить принца, что анонимные письма не заслуживают доверия, оказались напрасны. Фридрих твердо решил не покидать Венецию до тех пор, пока не найдет супругу, и сделать все, что требовал от него неизвестный автор загадочного письма.

Поэтому в урочное время оба саксонца сели в гондолу и отправились к месту встречи. Едва они приблизились, как на ожидавшей их гондоле запели баркаролу, и их собственные гондольеры подхватили ее. Сблизившись, гондолы соприкоснулись бортами… Боже! Какая страшная картина предстала перед глазами влюбленного супруга! В гондоле стоял гроб, над которым молились двое священников; какой-то человек, лица коего разглядеть не было никакой возможности, бросил в гондолу принца записку; Фридрих развернул ее и с дрожью в голосе прочел:

«Такова участь принцессы Саксонской и всех, кто плетет заговоры против Республики. Вчера я в последний раз видел супругу свою; ее арестовали и доставили к месту казни. И запомни: обвинение, предъявленное жене, вполне может быть предъявлено и мужу. Скорее покинь Венецию, и знай, что, ежели ты желаешь уничтожить Республику, приходи с войском, а не злоумышляй против нее».

Пока Фридрих читал, гондолы быстро удалялись друг от друга.

Мерсбургу пришлось употребить силу, дабы помешать Фридриху броситься в воду. Принц кричал, что хочет умереть на гробе своей единственной любимой жены.

Желая облегчить сердечную печаль, принц Саксонский послал за маркизом Тюрингским.

— Дорогой кузен, — начал он, — вы видите перед собой несчастнейшего из людей. Я отыскал жену, но обрек себя на муку до конца жизни. Как я был бы счастлив, если бы она осталась в отцовском доме, если бы вы никогда не привозили ее сюда! Она вот-вот сделает позор свой достоянием общества: в ответ на мои упреки она не оправдывается, а лишь краснеет, и искренность ее, единственная оставшаяся у нее добродетель, только преумножает терзания мои.

— Но где доказательства вины ее, в чем вы ее подозреваете? — спросил маркиз.

— Когда я спрашиваю, сумела ли она соблюсти честь свою, она смущается и умолкает.

— Ах, государь, где тут доказательство измены? Неужели вы не знаете, что выяснение отношений всегда заставляет женщину краснеть? Ни одна женщина, услышав подобные обвинения, не сумеет сохранить хладнокровие! Если в свое время у вас действительно имелись подозрения относительно молодого Кауница, то кого вы подозреваете сегодня?.. Послушайте, принц, что я вам скажу: вы сами придумали себе неприятности, они существуют исключительно в вашем воображении. Отбросьте заблуждения, порожденные мнительностью, и вы станете счастливейшим из людей.