Составлять списки бывших людиновских полицейских, да и других пособников немецко-фашистских оккупантов, сотрудники советских органов государственной безопасности начали по свежим следам сразу после освобождения города в сентябре 1943 года. Даже раньше, потому что многие фамилии, в том числе, к примеру, всех четырех начальников местной полиции, были уже давно известны здешним подпольщикам и партизанам.

Архивы полиции, к сожалению, захватить не удалось. Дело в том, что весь ее личный состав и вся документация были заранее эвакуированы в Минск еще в августе-сентябре. На этом следы архива теряются, скорее всего, он был уничтожен.

Кое-кого из предателей удалось арестовать еще во время войны, некоторых — вскоре после ее окончания. Во время допросов арестованных полицаев всплывали все новые и новые фамилии — как-никак в штатах Людиновской полиции числилось единовременно свыше ста человек. Называли фамилии полицаев, а также иных пособников оккупантов и местные жители.

О Дмитрии Иванове тогда было известно очень мало, о его подлинной роли в полиции стали догадываться не сразу, а постепенно, по мере прибавления материала. Поначалу помощник оперуполномоченного Управления НКГБ по Калужской области Александра Кожевникова 19 ноября 1946 года вынесла постановление о заведении розыскного дела № 64 на Иванова Д.И. как на человека, который в период временной оккупации Людинова немецкими войсками служил в полиции, а при отступлении ушел в их тыл.

К этому времени никто из родственников Иванова в Людинове не проживал. Сотрудники госбезопасности установили, что вроде бы старшие его братья Николай и Виктор, а также старшая сестра Раиса, медсестра по образованию, в начале войны были призваны в армию.

Первые две недели командир людиновского партизанского отряда Золотухин не предпринимал каких-либо шагов для установления связей с подпольем. Считал это нецелесообразным. Нужно было дать его разведчикам время, чтобы хоть как-то приспособиться к непривычным, более того, чуждым и враждебным условиям оккупации, освоиться с «новым порядком», просто прийти в себя. Сейчас они легко могли наделать грубых ошибок, разоблачить себя, а это означало бы верную гибель. Да и на сбор первой, пусть и небогатой разведывательной информации о положении в городе тоже требовалось время. А его у Золотухина просто не было. Кому-либо другому, по понятным причинам, он это поручение дать не мог.

Самим партизанам оно тоже требовалось, чтобы хоть как-то обустроиться в лагере, наладить какой-нибудь быт, отработать боевое охранение, пополнить вооружение и боеприпасы — в том была крайняя необходимость, а командирам, кроме того, присмотреться еще раз к людям, к каждому бойцу — как-то поведут они себя в новых условиях, в реальной партизанской жизни. Могло же быть и такое: в мирное время человек зарекомендовал себя вроде бы с наилучшей стороны, был хорошим товарищем, считался не трусом, но, оказавшись в бою или просто столкнувшись с трудностями лесного партизанского быта, теми же холодом, недоеданием, а то и настоящим голодом, предстанет в ином свете, даст слабину.

К тому же, когда отряд покидал город, Золотухин уже имел конкретное задание от своего командования.

Дело в том, что осенью 1941 года местные леса на территории, уже находящейся за линией фронта, были наводнены мелкими группами красноармейцев и командиров, оказавшихся в окружении. Некоторые такие группы образовали небольшие, чисто военные партизанские отряды, другие упорно пробивались к линии фронта, иные чуть не от самой границы, чтобы соединиться со своими. Кое-чего, растерявшись, утратив веру и надежду, пристроился во встреченных в скитаниях деревнях, подался, как тогда говорили, в «примаки», или в «зятья». Между тем сильно потрепанные в предыдущих боях части Красной Армии, оставившие Людиново и занявшие новые оборонительные рубежи, остро нуждались в пополнении.

Перед людиновским отрядом и была поставлена задача — вернуть, сколько возможно, этих бродивших по лесам людей в строй.

28 ноября 1941 года произошло событие, сыгравшее важную роль во всей последующей боевой деятельности брянских и калужских партизан: в районе Людинова появился прибывший сюда с белорусских земель отряд «Митя» под командованием капитана госбезопасности — что соответствовало званию полковника в Красной Армии — Дмитрия Николаевича Медведева.

Только немногие посвященные знали тогда, что это необычный отряд, каких на оккупированной территории действовали уже сотни и тысячи, а разведывательно-диверсионная резидентура (РДР) № 4/70 Особой группы при наркоме НКВД СССР, заброшенная в немецкий тыл со специальными заданиями. Отряд «Митя» в сентябре перешел линию фронта в Клетнянском направлении у деревни Белоголовль неподалеку от райцентра Жуковки в количестве всего тридцати трех человек, но очень быстро вырос до нескольких сот бойцов и командиров за счет присоединившихся к нему окруженцев, бежавших из плена красноармейцев и местных жителей. И это при том, что Медведев «отпочковал» от «Мити» несколько дочерних отрядов, назначив в них хорошо проявивших себя в боях командиров и начальников штабов.

В отличие от многих местных отрядов, «Митя» вел активную боевую, диверсионную и разведывательную деятельность. Его бойцы едва ли не ежедневно нападали на гарнизоны и автоколонны врага, сжигали и взрывали мосты, склады, узлы связи, уничтожали живую силу, в частности, на их счету было даже два убитых немецких генерала.

И, что весьма важно, всюду, где появлялся Медведев, он непременно встречался с командирами местных отрядов, помогал им практическими советами, порой боеприпасами и вооружением, когда требовалось — укреплял командный состав, наконец, что на этом этапе партизанской войны было новинкой, — координировал их деятельность по проведению совместных операций, что значительно увеличивало эффективность боевых действий. За короткий срок — всего несколько недель — Медведев, как это явствует из архивных материалов, активизировал деятельность около двадцати местных отрядов.

В одном из архивных документов, хранящихся в Брянске, отмечено: «В ноябре 1941 года через Дятьковский район проходил партизанский отряд особого назначения под командованием товарища Медведева. Этот отряд сыграл существенную роль в жизни Бытошьского отряда. Товарищ Медведев проинструктировал руководство Бытошьского отряда по развертыванию партизанской борьбы, он указал путь и методы расширения народного движения, порекомендовал создать группы сопротивления в деревнях и селах, подчинить действия этих групп руководству отряда. После этого были созданы боевые группы в населенных пунктах Немиричи, Будочка, Савчина, Старая Рубча и так далее. Всего было создано пятнадцать групп».

Читателю уже известно, что на каждом допросе Иванов вначале отказывался признать предъявляемое ему конкретное обвинение или говорил, что такого факта не помнит, а когда эта тактика не проходила, искал смягчающие, а то едва ли не оправдывающие его обстоятельства. Повторяем: осуждать его за это нельзя, Иванов боролся за свою жизнь, и это прекрасно понимали следователи. Впоследствии в обвинительное заключение не были включены эпизоды, в причастности к которым Иванова они не сомневались, но доказать это документами или показаниями свидетелей не смогли. Есть такое правило, и непреложное: каждое сомнение трактуется в пользу обвиняемого. Но и тех доказательств, что они сумели собрать, было достаточно, чтобы 29 января 1957 года предварительное следствие было закончено. В соответствии со статьей 206 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР все материалы были предъявлены обвиняемому.

Ознакомившись с двумя томами дела, Дмитрий Иванов заявил о своем нервном заболевании. В связи с чем по указанию прокурора Калужской области, в соответствии со статьями 63 и 171 УПК РСФСР, Иванов был направлен на судебно-психиатрическую экспертизу в Калужскую областную психиатрическую больницу.

Заключение врачей-специалистов было категоричным: признаков психического заболевания у Иванова Д.И. не обнаружено. Вменяем, влечении не нуждается.

11 февраля после всех положенных по закону процедур дело было передано председателю Калужского областного суда Елене Ивановне Куц, которая и назначила его к слушанию выездной сессией облсуда в Людинове на 10 часов утра 20 марта 1957 года.

А теперь вернемся на пятнадцать лет назад, в первые недели повторной оккупации города. Чудом спасшийся после расстрела, Иванов лечит раненую руку в городской больнице. Здесь теперь работают три военных врача, в результате стремительного наступления немцев наши не успели полностью эвакуировать госпиталь, и поэтому вместе с ранеными остались: Лев Михайлович Соболев, Евгений Романович Евтеенко и Хайловский (его имя и отчество остались неизвестными). Кто-то донес немцам, что Хайловский еврей, вскоре его забрали и, должно быть, расстреляли. Лечащим врачом Иванова был Евтеенко, до войны работавший на «Скорой помощи» в Днепропетровске. Лечение заняло около двух месяцев, что не помешало Иванову уже официально поступить на службу в полицию и в считаные недели сделать головокружительную карьеру — от рядового полицая до старшего следователя и компанифюрера.

Людиново снова стало советским… Увы, всего лишь на девять дней. Об этом, правда, никто 9 января 1942 года, когда вместе с частями Красной Армии в город вошли партизаны — несколько отрядов, не только Людиновский, — знать, конечно, не мог. Люди радовались, поздравляли друг друга, срывали со зданий доски оккупационных учреждений и таблички с немецкими названиями улиц. Вернулся в свой, показавшийся родным, словно отчий дом, райздравотдел лихой командир подрывников Афанасий Посылкин.

Хотя вроде бы никто не помышлял о возможности вторичной оккупации города, партизанский отряд решено было не распускать, предполагалось, что, когда прояснится военная ситуация, он уйдет на юг или юго-запад и продолжит борьбу с гитлеровцами на еще не освобожденной территории.

По этим соображениям Василий Золотухин разместил штаб отряда не в бывшем райотделе НКВД, а чуть в стороне от центра города, на сравнительно тихой улице Крупской.

Отряд «Митя» пробыл в Людинове всего три дня, а затем Дмитрий Медведев получил приказ из наркомата вернуться в Москву через Тулу, которую немцы, охватившие город русских оружейников с трех сторон, взять так и не сумели. Перед отъездом Дмитрий Николаевич провел совещание, а точнее — обстоятельный инструктаж командного состава Дятьковского, Бытошского, двух Орджоникидзеградских, трех военных и Людиновского партизанских отрядов.

Из той же предусмотрительности Золотухин встретился со своими городскими разведчиками поодиночке, по-прежнему соблюдая при этом все требования конспирации.

В годы Великой Отечественной войны подпольные организации и группы существовали в сотнях больших и малых городов и поселков. И все они, в отличие от партизанских отрядов, рано или поздно были разгромлены спецслужбами оккупантов, не уцелела ни одна. Спаслись лишь отдельные их участники, которым по разным причинам просто повезло. Видимо, существует какая-то скрытая закономерность, до конца еще исследователями не познанная. Трагический конец наступает, по нашему мнению, в силу сплетения ряда обстоятельств.

Гораздо реже, чем принято считать, провалы происходили из-за прямого предательства кого-либо из подпольщиков. При этом не следует считать предательством, когда арестованный, не выдержав изощренных пьпок или пыток членов его семьи, начинал давать показания. Об этом можно только горько сожалеть, но обвинять в этом никого нельзя. Видимо, существует предел мучений, которые способен выдержать человек, у каждого он свой, и предугадать его заранее невозможно.

Но куда чаще спецслужбы оккупантов, особенно СД и ГФП, использовали свои специфические контрразведывательные методы, вычисляли подпольщиков и разведчиков. Не следует забывать, что в этих спецслужбах работали не только садисты-костоломы, но и высококвалифицированные специалисты сыска.

В небольших городах была своя особенность. Здесь, повторимся, русские полицейские часто еще с довоенных времен лично знали многих местных жителей, а потому могли брать под наблюдение тех, кто, по их представлениям, мог стать подпольщиком.

Наконец, в жизни почти каждого подпольщика наступал критический момент невыносимой психологической усталости, когда от непрестанного нервного напряжения, мобилизации всех душевных сил выдержка сдавала и человек начинал совершать ошибки. Ослабевала бдительность, порой приходило обманчивое чувство собственной неуязвимости.