Всем известно, что большинство животных не различает цветов. Но у животных дальтонизм успешно компенсируется обостренным слухом, обонянием и другими органами чувств.
А каково человеку жить в мире, лишенном красок? Жить – будто в рамках черно-белого фильма, не имея возможности оценить во всей полноте красоту окружающего мира – багряный закат, бирюзовое море, поля золотой пшеницы?
В своей работе «Остров дальтоников» Оливер Сакс с присущим ему сочетанием научной серьезности и занимательного стиля отличного беллетриста рассказывает о путешествии на экзотические острова Микронезии, где вот уже много веков живут люди, страдающие наследственным дальтонизмом. Каким предстает перед ними наш мир? Влияет ли эта особенность на их эмоции, воображение, способ мышления? Чем они компенсируют отсутствие цвета? И, наконец, с чем связано черно-белое зрение островитян и можно ли им помочь?
Серия «Шляпа Оливера Сакса»
Oliver Sacks
THE ISLAND OF THE COLORBLIND
Перевод с английского
А. Анваера
Предисловие
Эта книга состоит из двух независимых повествований, описывающих два моих путешествия в Микронезию. Посещения островов было кратким и неожиданным; у этих путешествий не было ни определенной цели, ни программы; я не собирался ничего доказывать и хотел только наблюдать. Однако впечатления, полученные на островах, пусть хаотичные и бессистемные, отличались богатством и насыщенностью и были на удивление многообразными.
Я отправился в Микронезию как невролог или, скажем точнее, нейроантрополог, чтобы увидеть, как индивиды и целые сообщества приспосабливаются к редким эндемическим заболеваниям – наследственной полной цветовой слепоте на островах Пингелап и Понпеи, а также прогрессирующему нейродегенеративному заболеванию на островах Гуам и Рота. Однако в то же время я был захвачен культурой и повседневной жизнью этих островов, их историей, уникальной флорой и фауной и своеобразным геологическим происхождением. Осмотры больных, посещение археологических раскопок, походы в чащи тропических лесов, плавание с маской между рифами – все эти занятия, казавшиеся вначале не связанными между собой эпизодами, слились в конечном итоге в одно нераздельное ощущение, полное погружение в островную жизнь.
Но, возможно, только по возвращении домой пережитый опыт был по-настоящему осмыслен и прочувствован, и только после этого у меня возникло желание взяться за перо. Литературная работа нескольких последних месяцев позволила мне снова мысленно посетить тихоокеанские острова, вспомнить связанные с ними переживания и картины. Но поскольку память – если верить Эдельману – является не просто записью и воспроизведением, а активным процессом классификации, реконструкции и воображения, определяемым и направляемым нашими ценностями и взглядами, постольку я, вспоминая, можно сказать, по-новому увидел свое путешествие – и это был очень личностный, уникальный и даже, пожалуй, эксцентричный взгляд, порожденный в какой-то мере моей давней любовью к островам и растениям.
С самого нежного возраста я испытывал жгучий интерес к животным и растениям. Эту биофилию воспитали во мне сначала мама и тетя, а потом поддерживали любимые учителя и школьные товарищи, разделявшие со мной эту страсть – Эрик Корн, Джонатан Миллер и Дик Линденбаум. Вооружившись ботанизирками, мы собирали растения; на рассвете мы часто устраивали «охоту» на пресноводные водоросли, а каждую весну уезжали на две недели в Миллпорт, изучать биологию моря. Мы откапывали редкие книги и делились ими друг с другом. Мою любимую книгу, «Ботанику» Страсбургера (смотрю на форзац), я получил в подарок от Джонатана в 1948 году; великое множество книг подарил мне Рик, уже тогда ставший ненасытным библиофилом. Мы провели сотни часов в зоопарке Кью-Гарденса и в местном музее естественной истории – там мы воображали себя натуралистами и путешествовали по экзотическим островам, не покидая Ридженс-парк, Кью-Гарденс и Кенсингтон.
Много лет спустя, в одном из своих писем, Джонатан вспоминал нашу тогдашнюю страсть и ее, в какой-то степени, викторианский характер. «Я испытываю настоящую ностальгию по тому, окрашенному сепией, времени, – писал он. – Мне очень жаль, что люди и предметы, окружающие меня теперь, окрашены в разнообразные яркие цвета. Иногда мне страстно хочется, чтобы все вокруг вдруг утратили многоцветность и окрасились в зернистую монохромность 1876 года».
