Пустыня после дневного зноя остывала. Стремительно упала ночь. На густо-синем небе зажглись звезды, и полная луна властно поглядела с высоты.

Старик-отшельник направлялся к каменистому уступу. Наступал его любимый час, час ночных, проникновенных молитв, когда само дыхание Создателя жизни касается кожи и каждая песчинка тут, в горячем, выжженном краю ощущает его. Старик жил тут давно, так давно, что из памяти уплыли подробности прежней жизни. Он не помнил, почему покинул родное селение — то ли обида, то ли страсть послужили тому причиной. Прошлое изгладилось из его памяти, ибо его теперешняя уединенная жизнь была прекрасна. Свое жилище он сложил из камней, вернее, это был просто козырек над норой. Источник воды находился в трех часах ходьбы, неподалеку от селения. Кто-то из его родных помнил о нем, ибо, путешествуя за водой, отшельник всякий раз обнаруживал несколько пресных лепешек, завязанных в обрывок ткани, — большего и не требовалось его иссушенному зноем и ветром легкому старческому телу.

Единственным достоянием его была старинная книга: Библия на арабском языке в великолепном кожаном переплете, пять драгоценных камней украшали его. За годы, проведенные вдали от людей, старик забыл, какую ценность имеют камни, его интересовало то, что заключалось внутри. Каждый день он читал по нескольку стихов, зная многие места наизусть. Но всякий раз, приближаясь к тайне воскресения, отшельник испытывал восторг и ужас.

Вот и сейчас книга покоилась среди камней в его убежище, а он, бредя к утесу, все твердил про себя слова о том, как женщина стояла у гроба, и свитые пелены лежали в нем, как Господь явился ученикам, и Фома вложил персты в язвы. Старик вздрогнул, ощутив прикосновение живой плоти под пальцами. Он стоял на вершине, коленопреклоненный. Камни хранили дневное тепло, и от этой пустыни, от селения, спящего вдалеке, от источника, от таящейся в расселинах живности, — старик вознес первую молитву сегодняшней ночи.