Я хотел наклониться, чтобы поднять уроненную кем-то пятирублевую монету. И в этот момент все понял. Начало движения в сторону меня спасло. Пуля, пролетающая расстояние, на котором сохраняется ее убойное действие, вообще-то летит без звука. Это только на излете она свистит или из какого-нибудь старенького оружия выпущенная, раритетного, тоже свистит… Я бы, конечно, не услышал полет пули, но она, пролетая мимо, обожгла мне горячим воздухом ухо. И в стену в трех метрах за спиной ударилась, штукатурку содрала, потом срикошетила и дальше ушла, по тротуару, кувыркаясь и подпрыгивая, и, слава богу, ни в кого больше не попала. Естественно, я не оборачивался. Некогда было, да и не было необходимости оборачиваться. Судьбу пули я привычно только по звуку определил. Хотя слово «определил» здесь тоже подходит мало. Такие вещи не определяются, они осознаются за мгновения, и тогда срабатывает рефлекс…

Стреляли сверху, под большим углом…

Стрелок, однако, был неважный… Руки, наверное, от нервного напряжения подрагивали, а это для снайпера все равно что свежий лимонный сок в глаза… В городе нет таких расстояний, когда следует обязательно рассчитывать скорость ветра, влажность воздуха и еще множество тонкостей иметь ввиду. А с небольшой дистанции стрелять снайперу полагается точнее… Но я быстро просчитал, что, поскольку выстрела слышно не было, значит, стреляли из винтовки с глушителем. Самая ходовая винтовка с глушителем – «винторез», стреляет только в полуавтоматическом и автоматическом режимах, то есть не надо затвор перед выстрелом передергивать. Следовательно, вторая пуля вот-вот полетит следом за первой с поправкой прицеливания. И потому я быстро скаканул в раскрытую дверь маленького кафе… Как оказалось, рассчитал я правильно, потому что второй выстрел последовал, хотя и с непростительным для снайпера опозданием, и разбил стекло в витрине этого самого кафе. Вообще-то пуля обычно стекло пробивает, оставляя дырку. Но она его разбила, и я, не видя, куда пуля попала, сделал правильный вывод – стреляли под острым углом к стеклу, таким острым, что пуля сумела его разбить. Остальное высчитывать было не надо – в голове все просчиталось само собой, выстроились геометрические углы, и я уже приблизительно знал, что стреляли с чердака здания, в которое упирается небольшая улица, по которой я шел.

Остальное было делом техники… Высокая и короткая стойка бара в кафе не могла стать для меня преградой. При всем своем солидном весе тела, раза в два с половиной, пожалуй, превышающем мой вес, не могла стать преградой и барменша, которая видела, как я вбежал в дверь, и видела, как затем сразу вылетело стекло, и потому решила, видимо, что стекло разбилось из-за моих телодвижений. Она благоразумно намеревалась проявить хозяйственную жилку и задержать меня, чтобы было кому заплатить за новое стекло. Проскочив мимо нее, я нырнул в подсобку…

Я внимательно наблюдал за ее реакциями. После того как я задал неожиданный вопрос, она растерялась, но быстро взяла себя в руки. Вопрос вызвал шок. И не удивительно. Первоначально женщине, по сути дела, и предъявить было нечего. Ну и что с того, что ей в руки сунули винтовку. Женщина могла испугаться и потому не отказалась ее взять. А испуг ей в вину не поставишь… И сына послала выбросить оружие – это тоже от испуга… Это в какой-то мере ее оправдывает… Но потом последовал вопрос о том, где она научилась обращаться с «винторезом», и этот вопрос выбил Зару Алиевну из колеи. Хотя ненадолго. В глазах уже через минуту появилась жесткое выражение. И слез на глазах не было. Более того, взгляд скоро стал надменным и высокомерным, с некоторой долей презрения ко всем нам, пожаловавшим в ее квартиру с какими-то наглыми претензиями. И это уже было интересно. Она вела себя, как крепкий, с характером боевик. И это, естественно, давало повод к размышлению.

На улицу мы вышли все вместе.

– Вам придется посидеть в горячей машине, пока не закончатся следственные мероприятия во дворе… – почти посочувствовал подполковник Капустин. – Старлей, конвойных приставь, пожалуйста, из своих… Мои пока все заняты… Потом, Зара Алиевна, как здесь закончат, мы к вам поднимемся и проведем обыск в квартире… В вашем, естественно, присутствии… – И он протянул женщине ключи от ее квартиры, чтобы не возникло вопросов к тому, что в квартире будет найдено, и не говорилось потом, что это следствие подбросило для предъявления обвинения.

– Ордер на обыск предъявите? – насмешливо спросила женщина, показывая, что в правовых вопросах она грамотнее, чем показалось вначале.

Я даже издали видел, как тяжело, натужно бежали боевики. Да, «дыхалка» у них такая, что я догнал бы и перегнал их трижды на любой дистанции, и вообще, имей я в руках автомат, я не позволил бы им бегать так свободно и дыхание сбил бы окончательно. Дыхание легко сбивается даже у тренированных людей, когда пули на бегу время от времени заставляют их лечь. Первоначально у меня появилось желание не преследовать противника, а добежать до «Газели», упавшей в котлован, и вооружиться. Но тогда бы я, скорее всего, уже не смог продолжать преследование, потому что остался бы оказывать помощь пострадавшим. Но сейчас на помощь ехала другая машина. Четвертый помощь окажет. А мне лучше время не терять, потому что машина с подполковником Капустиным может опоздать и беглецы достигнут жилого квартала, где стрельба среди жилых дворов может принести много бед. И я старался задержать их передвижение своим присутствием. И это удавалось, потому что то один, то другой из автоматчиков почти останавливался, чтобы дать в мою сторону очередь. Снайпер останавливаться не желал, он задыхался больше других и бежал последним. Смешно было бы смотреть, как он с таким дыханием прицеливается. Ствол обязательно будет гулять в такт дыханию. Да и автоматчики меткостью не блистали. Я видел и слышал, как пули ложились в щебень в стороне, в нескольких метрах от меня. И видел уже по направлению ствола, куда уйдет очередь.

Вообще-то эти, что бежали передо мной, на настоящих боевиков и не тянули. Характера не хватало. Те, кто характером обладают, в лесу чаще прячутся. Эти, видимо, давно город облюбовали. И стрелять привыкли исподтишка. Лесные боевики тоже такую стрельбу любят, но те меньше к панике склонность имеют. Постреляют из засады в спину и отходят разумно. Не все, конечно, но большинство из них. Эти же разумно отходить не умели, не хватало хладнокровия. Они просто бежали. И бежали не от вооруженных людей, бежали втроем от безоружного человека. Могли бы хотя бы задуматься, почему я не стреляю. Вывод естественен – не из чего мне стрелять. Но у них в голове, вероятно, не укладывалось, как может подполковник спецназа ГРУ, не имея оружия, преследовать их. Если так настойчиво преследует, если прилип, то желает уничтожить… И потому бежали от страха. Конечно, они стреляли еще и в «Газель» с «мигалкой», и понимали, что в преследовании не я один принимал участие. Но хотя бы остановиться на тридцать секунд могли бы себе позволить, чтобы основательно всем вместе накрыть меня «огнем». Однако явно сказывалось отсутствие опыта… Даже странно, что таких людей против меня послали. Но если таких послали, значит лучших нет…

Вскоре я увидел новую «Газель». Она как раз ехала туда, куда и следовало. Четвертый спешил на помощь Второму. И почти на ходу из машины выскочили два автоматчика и сбоку присоединились к преследованию. Теперь уже беглецам останавливаться было просто опасно. А пара очередей, разрыхливших у них перед ногами землю, заставила их только сильнее петлять, следовательно, удлинять свой путь и более активно сбивать дыхание.

– Я – Первый, вижу вас…

– Уже наотдыхался? Быстро ты… – Полковник Баргузинцев встретил меня так, словно я час назад уехал в отпуск.

– Не дают, понимаешь ли… – вздохнул я, впрочем, не слишком с горестным видом, скорее, как мне показалось, с загадочным.

– Комары, что ли, мешают? – поинтересовался полковник, после рукопожатия снова уткнувшись в разложенные на столе бумаги и обращая внимания на мое присутствие не больше, чем на присутствие комара, что надсадно пищал над моим затылком. Вообще комаров в военном городке неимоверное количество – сказывается соседство болота, расположившегося сразу за забором городка. – Хотя ты, кажется, не рыбак?

– Я не рыбак… Но эти тоже… Жужжат, как комары, надоедают…

Я специально надел в эту поездку белый льняной костюм…

Вообще-то я этот костюм не люблю, потому что он слишком мнется и в машине, и без машины, а я человек военный и имею профессиональную склонность к постоянной аккуратности. В дороге я пиджак снял, потому что так у него меньше возможности превратиться в неприличный с виду. А брюки изомнутся все равно, однако это не так бросается в глаза. Но этот костюм – самый светлый из всей одежды, что у меня есть в гардеробе. А по боевому опыту я знаю, как трудно тщательно прицелиться во что-то белое или даже просто светлое и в жаркий солнечный день, и в морозный. Белый цвет почему-то всегда мешает прицеливанию. Такого утверждения нет ни в одном учебнике, никто ни на каких курсах обучения не скажет так, и тем не менее я берусь это утверждать. Если жив останусь и сведет судьба с каким-то шибко ученым человеком, обязательно задам ему по этому поводу вопрос…. Возможно, все дело просто в свойствах белого цвета. Он ведь солнечные лучи отражает. Может быть, так же отражает и взгляд?.. Или фокусировке взгляда мешает… Но даже если я и ошибаюсь, все же, пока я в противоположном не уверен, остается надежда, что белый костюм может меня спасти от очередного снайпера. И я свой шанс использую…

Мы выехали в заранее обговоренном порядке, который определили, как обычно это делается, только перед выездом. Первым, на километр опережая меня, выехал капитан Ламберт. Когда я, пользуясь преимуществом своей техники, приближался к нему, Толя, чтобы сохранить дистанцию, прибавлял скорость. Дистанция сохранялась. Замыкал нашу импровизированную мини-колонну старший прапорщик Волосняков. Олег от меня тоже на километр отставал. Но когда я прибавлял скорость, он, как подсказывало зеркало заднего вида, заметно отставал, потому что его старенький и побитый временем «Москвич» больше сотни не разгонялся при всем желании и опыте водителя.

Через пять километров пути мы уже знали возможности машин друг друга, как своих собственных, и дистанцию держали стабильную. С разрешения полковника Баргузинцева мы получили на складе стандартные коротковолновые радиостанции, обычно называемые у нас «подснежниками». Так сказать, материально-техническое обеспечение. Не полная экипировка, но все же помощь в работе существенная. Здесь, на равнине, переговоры можно было вести на расстоянии до пяти километров, в относительно высоких горах, где часто возникают экранные помехи, это расстояние обычно сокращается до двух-трех километров. Но мы из гор только недавно вернулись и пока снова туда отправляться не намеревались.

– Я – Немец… Буслай, у меня маленькая идея появилась….

Машины стояли достаточно далеко одна от другой. Чуть не доезжая кафе, на той же стороне устроился на своем «Мицубиши Лансер» капитан Ламберт. Перед ним газон со скошенной травой и тротуар, которые не закрывают обзора. Метров на сорок дальше, но на другой стороне улицы занял позицию заехавший на бордюр «Москвич» старшего прапорщика Волоснякова – через дорогу тоже хорошо просматривается прилегающая к кафе улица. Может быть, даже лучше, чем с близкого расстояния. Кроме того, Олег контролирует территорию за спиной у капитана. А я на своей заметной машине, чтобы не «светиться» раньше времени, отъехал подальше и встал в тени густых деревьев и кустов, которыми здесь засажен широкий газон. Очень скромно встал. Меня не сразу и заметишь. И в то же время мне нескольких секунд хватит, чтобы оказаться рядом с кафе. Плохо, что у меня обзор ограниченный: я контролирую только проезжую часть улицы. Но на этот случай полковник Баргузинцев и посоветовал нам вооружиться «подснежниками». Капитан со старшим прапорщиком держат меня в курсе событий…

– Я – Буслай, слушаю тебя внимательно…

– Я, Андрей Васильевич, детство провел почти в таком же доме и почти в таком же дворе, хотя и в другом городе…

Дорогу я переходил очень уж неторопливо, и своим поведением вызвал долгий и нервный сигнала автомобиля, в котором ехал чрезмерно нетерпеливый водитель. Пусть себе сигналит… Я имел право идти неторопливо, поскольку шел по «зебре», и водитель обязан был меня пропустить, как бы медленно я ни шел. Мало ли, может, я инвалид или после инфаркта погулять вышел, и мне быстро ходить здоровье не позволяет, а от торопливости и назойливых автомобильных сигналов у меня может новый инфаркт случиться…

И я не торопился, и на сигналы внимания не обращал. Обычно мне не нужно было настраиваться на определенный психологический ритм, как это делают спортсмены перед соревнованиями. Я – профессионал и психологически всегда готов к любым неожиданностям и любым действиям. Но сейчас идти медленно в начале дела мне было необходимо для того, чтобы смирить свое яростное желание действовать, и сразу действовать предельно жестко и безжалостно, так, как действовал старший прапорщик Волосняков несколькими часами раньше, чтобы не оставить противнику возможности к сопротивлению. Но я при этом знал, что, действуя таким образом, я могу оборвать, может быть, единственную нить, которая способна помочь мне найти брата. Скоро бандиты попадут в засаду. И кто-то успеет передать сигнал опасности Гочияеву, если тот сам не решится выехать на место. Тогда Антон будет обречен. Следовательно, мне нельзя обрывать эту нить… И необходимо смирить ярость, смирить справедливое желание работать на уничтожение…

И я шел медленнее, чем обычно…

Это помогло… Так же неторопливо я вошел в двери кафе. Прямо за дверью шел коридорчик, судя по указателям, ведущий в умывальник и в туалет. Направо вели двери в маленький полутемный зал, облагороженный природным камнем. Интерьер в самом деле горный. У одной из стен даже фонтанчик есть, стекающий по камням и журчащий, как ручей. Чтобы похоже было, фонтанчик подсвечивался розовым, напоминающим горный закат светом.

Дорога, бегущая под колеса машины, меня никогда не утомляет, если я сижу за рулем. Если меня везут – да, от такой дороги я устаю, как от любого бездействия, как, скажем, от долгого пути в поезде. Но когда еду сам, получаю только удовольствие, даже при высокой скорости на плохой дороге. Наверное, это оттого, что мне нравится любое дело делать так хорошо, чтобы любоваться результатами своего труда. Такое состояние всегда удовлетворяет. А водить машину я умею хорошо, лучше большинства профессиональных водителей. И оттого не устаю…

Возвращались в военный городок мы снова втроем, только теперь уже без прежних повышенных мер предосторожности. Конечно, я на своей машине имел возможность оторваться от сопровождающих, даже от капитана Ламберта на его раллийном «Лансере», и приехать в часть гораздо быстрее других. И Толя Ламберт, в свою очередь, мог бы раллийными качествами своего автомобиля воспользоваться и не дожидаться Олега. Но это было как-то неприлично по отношению к старшему прапорщику Волоснякову, и потому мы больше ста не разгонялись. А эту скорость «Москвич» с трудом, но поддерживал, и даже ни одно колесо за время пути у него не отвалилось. Олег за своей старенькой машиной всегда следил, иначе она давно бы уже ездила только от гаража до выездных ворот в гаражный кооператив, а обратно ее пришлось бы толкать. На машинах возраст сказывается, как на людях. За здоровьем машины следишь – живет дольше, как человек, которых свой организм бережет.

Я опять домой не заехал, потому что полковник Баргузинцев приказал сразу в штаб пожаловать. И не мне одному, а всем троим. Я предполагал, что он желал поблагодарить моих помощников за успешно проведенную операцию, о сути которой я предельно кратко уже доложил по телефону, когда просил полковника позвонить генерал-лейтенанту Рябушкину с просьбой обеспечить мне место в самолете вместе со сборным отрядом ФСБ. Но домой я все же позвонил, чтобы жена подготовила мне вещи для срочной командировки. Она к таким мероприятиям привычная с молодости и обещала к моему приезду все собрать в рюкзак в лучшем виде. На жену я всегда полностью полагаюсь, и командировочный рюкзак перед отъездом никогда даже не проверяю. Не было еще случая, чтобы она упустила какую-то мелочь. И лишнего не положит, потому что лишнее мне не нужно. Так воспитана, в том числе и мною… Сам, своими руками, я обычно собираю только парашют. В спецназе так положено, что все, даже офицеры, свой парашют складывают собственными руками. В десантуре, я слышал, это старое, раньше обязательное для всех правило давно забыто, и парашюты для офицеров, особенно старших, часто собирают простые солдаты. Потому там чаще случаются неприятности во время прыжков. У нас, слава богу, традиции поддерживаются…

Дежурный по штабу, встав из-за своей стойки, напоминающей стойку бара, сразу встретил нас сообщением:

Кажется, я своим предупреждением о гранатометчиках слегка подпортил Капустину настроение. Может быть, зря… В самом Грозном и в окрестностях, особенно в Ханкале, где каждый второй встречный носит погоны, сейчас относительно спокойно. Если кто-то и постреляет порой, то, чаще всего, из автомата. Автомат легко спрятать даже в легковой машине. Можно, конечно, и гранатомет «Муху» спрятать. Хотя у «Мухи» туба объемная и перевозить ее рискованно. Случайный взгляд за стекло машины, и все… Любой пост при виде гранатомета в гражданской машине будет сначала стрелять, а потом разбираться, в кого стреляли… А уж про, «РПГ-7» я не говорю… Такую громадину в машине спрятать трудно. Пешком по городу с таким гранатометом тоже не погуляешь. А другие опасности большой не представляют. Хотя и «подствольники» тоже не подарок, но все равно не «РПГ-7», способный снести башню танку…

По идее, здесь, в Грозном, и тем более в Ханкале, опасность покушения, как это ни парадоксально звучит, меньше, чем в любом российском городе. Все потому, что здесь сложнее покушение устроить и сложнее уйти от преследования, потому что город начинен военными, ментами и прочими служащими силовых структур. Где-то в сельских районах – там, да уж, и не только направленное покушение, но и случайное, от которого никто не застрахован. И разбирайся тогда, на тебя покушались или просто кто-то из бандитов вышел порезвиться и расстрелять лишние патроны, что в огороде завалялись. Конечно, каждый будет считать, что именно на него покушались. И, скорее всего, на девяносто процентов ошибается.

– Едем! – сказал я, заметив, что отряд Капустина уже устроился в автобусы.

– Андрей Васильевич… А если вашу машину, как вы и хотели, пустить вперед, а вам в автобус пересесть? Одно-то место мы всегда найдем… – Подполковника, видимо, иногда посещают довольно странные мысли. Мне бы такая, честно говоря, и в голову не пришла.

Подполковник Чередниченко руками развел:

– Ума не приложу, куда они могли запропаститься… Если бы возникла конфликтная ситуация, могли бы успеть доложить… Должны были бы успеть, поскольку на информатора выходит один, трое его страхуют с разных направлений… Ситуация стандартная…

Четыре офицера, что отправились на встречу с информатором, не успели вернуться. А мне пора уже было ехать, поскольку я по телефону предупредил о своем скором визите. Я еще раз повторил просьбу Чередниченко – передать мне сведения, как только сведения будут. В голове сидела нехорошая мысль и покоя не давала. И требовала проверки. И оттого я чувствовал себя не совсем уверенно. Почувствуешь, когда такие мысли в голове…

Я поехал на том же БМП, что был выделен для сопровождения колонны с вновь прибывшими сотрудниками ФСБ. Обратную колонну до аэродрома машина должна была сопровождать через четыре часа. Через четыре часа я уже должен был дважды вернуться, потому и не приказал подготовить другую машину. Но, чтобы не сидеть командиру отряда в неудобном положении на полу между ящиками с боеприпасами, поскольку больше в БМП-2 лишнему человеку поместиться негде, пришлось высадить одного из автоматчиков и занять его место. На командирское место я не претендовал, потому что командиру экипажа в случае какого-то обострения ситуации командовать своим отделением, а вовсе не мне. Следовательно, высаживать командира экипажа было нецелесообразно.