Птица кричит пронзительно и властно. Даже обиженно и слегка разочарованно... И неторопливо взмахивает тяжелыми крыльями, словно вбирает в себя высоту и неразрывно соединяется с небом. Каждый взмах – мощный толчок о невидимый воздушный поток. Так человек толкается о склон горы ногами, взбираясь вверх.

– Что кружит... Сдаст нас, стерва... – говорит кто-то справа, из-за округлого и черного с одной стороны, словно неровно подкопченного, камня-валуна. – У «волкодавов» глаз наметанный... Сразу поймут...

– Эх, мать ее! Скарифанилась с «летучими мышами»

[5]

... Дать бы очередь, чтоб навсегда отлеталась. Чтоб перья в воздухе покружились. Чтоб вдрызг, – озлобленно и с непонятным восторгом добавляет другой из-за соседнего камня, еще более черного. Говорит так, словно уже видит, как летят, кружатся по воздуху перья убитого орла. По-русски говорит, без акцента.

– Еще один способ сдать, – холодно комментирует Аббас, не оборачиваясь на голос. Он и без того знает, кто единственный в его группе да и во всем отряде по-русски говорит без акцента, и сам дал бы туда, откуда голос этот раздался, очередь. Тоже – чтобы перья полетели, чтобы вдрызг... Дал бы очередь только потому, что у этого Николая глаза всегда гноятся, и умываться он не любит, но очень любит деньги... И вообще, потому что он Аббаса раздражает с первого дня их знакомства. И если бы не Руслан, не позволяющий в своем отряде внутренних разборок, не было бы сейчас слышно этого «вдрызг»...

– Чем они зимой кормятся? – зевнув, не спрашивает, а просто словами выражает птице сочувствие Анвар, долго глядя на поднимающегося к вершинам хребта орла. – Несладко, наверное, живется...

Дверь открывается с основательным скрипом.

Что уж только с этой дверью не делали! И петли по два раза в день смазывали, и косяки, и даже само дверное полотно с торцов подстругивали – результат прежний, скрипит, как заколдованная, раздражает начальство, и все тут...

Отдельная мобильная офицерская группа полковника Согрина прибывает в штаб группировки в полном своем малочисленном составе. Прибывает по срочному вызову, снятая вертолетом с поисковых мероприятий, что проводили спецназовцы в горах на границе с Ингушетией. А там места неспокойные, и разведывать есть что... Но спецназовцы не успевают даже добытые данные передать в оперативный отдел – их сразу по прибытии вызывают «на ковер». Единственное, сообщают, что для проведения срочной и вообще умопомрачительно секретной операции понадобились самые опытные спецы. А уж опытнее тех, кто начинал воевать лейтенантами в далеком Вьетнаме, сейчас во всей армии не сыскать...

Умопомрачительно секретная операция – это всегда не подарок. Опыт давно научил ориентироваться: чем больше тайны вокруг какого-то дела, тем больше людей про это дело знает. И потому работать бывает, как правило, гораздо труднее.

– Что там за чудики пожаловали? – вдохновенно почесывая свой многократно сломанный нос, спрашивает подполковник Сохно у дежурного по штабу. Сохно только что получил по дополнительной звездочке на каждый погон, и ему еще нравится показывать эти погоны знакомым.

Алексей Викторович Ангелов, а попросту Ангел, пенсионер по инвалидности в связи с контузией, бывший капитан спецназа ГРУ, с опозданием поднимается в офис российского бюро подсектора Интерпола по борьбе с терроризмом, где он в настоящее время числится в штатном расписании простым оперативником. Рабочий день уже начался. Офис у интерполовцев невелик, расположен в квартире жилого дома, не имеет публичного статуса, и не вывешивает над металлической дверью подъезда рекламную табличку с надписью о своем месторасположении. Более того, он даже зарегистрирован как помещение жилого фонда Москвы. Точно так же, как и квартира рядом, занимаемая руководителем бюро Александром Игоревичем Басаргиным с семьей, зарегистрирована на него, хотя куплена на деньги международной полицейской организации. Выгодное положение – и офис под приглядом, и квартира вроде как под охраной. В другой же квартире Басаргина, полученной им во время службы в республиканском управлении ФСБ, в настоящее время проживает с семьей другой сотрудник бюро – Зураб Хошиев, бывший чеченский милиционер.

– Вот и Ангел! – как слон трубит атаку, восклицает Доктор Смерть, сидя за компьютером. Он чему-то радуется, хотя и непонятно чему, со всей высоты своих двух с лишком метров роста, которые нетрудно определить даже тогда, когда Доктор сидит в любимом большом и глубоком кресле. – А Пулат где сегодня потерялся?

Виталий Пулатов, неразлучный друг Ангела еще по службе в спецназе ГРУ, обычно прибывает чуть раньше, даже раньше всех других, потому что электричка из Электростали, где «маленький капитан», как его называют товарищи, живет, позволяет ему или приезжать раньше, или опаздывать. Второе он по природе своей не любит и потому выбирает первое. Но сегодня по какой-то причине привычками пренебрегает.

– И не дождетесь, – добродушно посмеивается Ангел. – Он рядом, вокруг квартала круги наворачивает, но подниматься не хочет принципиально.

– Почему? – не понимает Басаргин, погруженный в свои раздумья и не очень вникающий в суть общего разговора.

– Юрий Петрович, ты понимаешь, что такое идти на серьезную операцию с мальчиками, которых я даже не знаю? – Полковник Согрин сжимает трубку телефона ЗАС

[10]

 так, что пальцы белеют, но лицо его по-прежнему остается невозмутимым. В трубке что-то булькает, как всегда бывает при разговоре через аппарат ЗАС. – Пять лейтенантов, судя по всему, необстрелянных...

– Понимаю, Игорь Алексеевич, – из Москвы отвечает полковник Мочилов, хотя слышно его, несмотря на бульканье, хорошо, словно полковник находится в соседней комнате. – И даже знаю, что группе по нормам положено два месяца на совместную подготовку. Но решение принято не моим личным желанием и без вопросов ко мне лично. Я даже не знаю, кто решение принимал. Это приказ. И я не могу его отменить и даже обсуждать... Так что бери этих пятерых лейтенантов и натаскивай по полной программе в боевых условиях. Как солдат когда-то в Афгане...

– С линейной части спецназа один спрос, с ОМОГ спрос будет совсем другой, и задачи будут ставиться другие. А я не уверен, что смогу с этими задачами справиться с необстрелянным молодняком. Более того, мне уже поставили задачу, от которой я сам слегка теряюсь. Но втроем мы справились бы гораздо лучше...

– Приказ, Игорь Алексеевич, приказ. Что касается новой операции, то ее, опять же скажу, разрабатывали не мы, и я вообще не в курсе дела.

– Я это понял. Потому и звоню. Может, сумеешь хоть чем-то помочь? Мне нужны все данные на полковника в отставке Руслана Ваховича Имамова. Знакомо тебе это имя?

Эмир Дукваха Басаров опускает бинокль.

– Вот так-так. Могу всех обрадовать. За нами не кто-то идет, а сам чеченский ОМОН... – Он не улыбается, а скалится, хотя самому ему этот оскал кажется, наверное, улыбкой. У Дуквахи челюсти так устроены, что верхний ряд зубов несколько скошен вперед. И при любой попытке улыбки это пугает людей. Должно быть, именно потому Дукваха любит улыбаться, что увереннее себя чувствует, когда его боятся. – Раундайк! Слышал?

Раундайк, несмотря на свой высокий рост и мощное телосложение, передвигается легко и быстро, словно журналист когда-то проходил квалифицированное обучение воинскому искусству. От камня к камню, пригнувшись, присев, прыжками... Можно даже сказать, что передвигается он профессионально. И через несколько секунд оказывается недалеко от Дуквахи.

Дукваха не говорит громко, хотя отряд ОМОНА, что вышел на тропу ниже по ущелью, еще так далеко, что не в состоянии услышать даже крик. И Раундайк не спрашивает, а задает вопрос простым поднятием тяжелого подбородка.

– Чеченский ОМОН, говорю, за нами увязался.

Ситуация однозначно кажется пробуксовывающей. Пулат, посомневавшись, вынужден сам позвонить в третье управление ГРУ полковнику Мочилову, чтобы попытаться навести справки о бывшем полковнике этого ведомства Руслане Имамове. Именно попытаться, потому что ГРУ неохотно дает справки о своих бывших сотрудниках любого уровня информированности, включая уборщиц помещений, которые знают только то, где они работают. О полковнике уже и говорить нечего. В отличие от Басаргина, Виталий не делает из своего общения с Мочиловым секрета и включает на аппарате спикерфон, чтобы разговор был слышен всем.

– Здравия желаю, Юрий Петрович. Пулатов вас беспокоит...

Легкая встречная пауза говорит о том, что полковник старается лихорадочно сообразить, чем вызван этот звонок и что он может нести.

– Рад слышать вас. Еще больше рад был бы увидеть, более того, продолжить то, что мы начинали с вами и с Ангеловым, и только жду, когда вы дадите согласие...

Несколько лет назад, когда ни Ангел, ни Пулат не имели еще статуса сотрудников международной полицейской организации, Мочилов согласия не спрашивал и действовал по своему усмотрению, сообразуясь только с графиком своего свободного времени и текущими планами ведомства. Использовал отставных капитанов, как ему было необходимо.

– Вот так... – планшет, как всегда, на боку. Раскрыть, развернуть, карты туда, под защитную пленку. И привычно на бок, чуть ближе к спине. Начало большому делу положено. Теперь и потянуться не грех, разогреть уставшую от долгого сидения за столом согнутую спину.

Полковник Согрин заканчивает персональную работу с картами, просит дежурного закрыть кабинет и идет в оперативный отдел, чтобы еще и там обсудить возможные маршруты отряда Руслана Ваховича Имамова. Он хорошо знает, что в отделе сидят опытные «горники», исходившие немало сложных маршрутов. И не однажды уже, перед предыдущими операциями, полковник просиживал в этом отделе часы, разбирая участок действия мобильной группы.

К его приходу оперативники готовы. Вместе они склоняются над другой картой, аналогичной. Рассматривают, похоже, уже не в первый раз, высказывают соображения и заново соображают, подбирают аргументацию, просчитывают наиболее вероятное использование существующих скотоперегонных троп и предположительную возможность прохода вообще без троп. И даже самое невероятное не оставляют без внимания – исследуют маршрут по сложному траверсу хребта в обход ледника. Но здесь мнение едино – такой вариант кажется всем наименее вероятным, почти невозможным. В отряде Имамова воспользоваться им могут единицы, имеющие не просто горную подготовку, а высотную горную подготовку, а это разница великая. Для остальных такой путь – гибель. Оперативникам хорошо известно, что в горы ходят не только альпинисты, но и скалолазы, и горные туристы, которых ни в коем случае нельзя путать с простыми туристами, и у каждой из этих категорий своя специфика хождения. Специалисты трех разных категорий никогда не объединяются в одну группу, потому что ставят перед собой различные по специфике, хотя схожие по сложности задачи. Если боевики и имеют несколько спецов, то они не смогут провести за собой большой неподготовленный отряд. Тем более уже известно, что соответствующее снаряжение Имамов не получил – десантники перехватили колонну, которая доставляла отряду страховочные тросы, шипованные «кошки» на обувь и альпинистские крючья. Большой груз, объемный, рассчитанный на весь отряд, когда он соберется, тащили специально нанятые носильщики. Не донесли... И сам Имамов уже знает, что груз перехвачен, потому что часть охранения сумела прорваться к нему и доложить обстановку. Следовательно, Руслан Вахович больше не надеется на возможность перехода по траверсу. Да и на самом леднике без страховочных тросов он может потерять много людей и времени.

Офицеры-оперативники – опытные, высказывают полковнику еще одно предположение, что Имамов будет вынужден обходиться так называемым «сванским методом», когда страховка осуществляется с помощью длинных шестов. Но в этом случае требуется иметь хотя бы по одному шесту на человека. А лучше всего сразу по два, чтобы для безопасности держать их во время маршрута крест-накрест. Где взять шесты в высокогорье – вот в чем вопрос. Но сейчас это единственный выход... Значит, Имамов вышлет в долину отряд для заготовки. Обязательно вышлет. Этот отряд необходимо тоже перехватить. Но это задача не для офицерской группы Согрина. Все вспомогательные группы боевиков должны отлавливать идущие в преследование силы. Начальник оперативного отдела берет на себя координацию. Он сообщит десантникам и егерям о предполагаемой возможности, поскольку вся связь в его руках.

– Меня другое смущает, – говорит в завершение разговора начальник оперативного отдела. – Зачем Имамов собирает весь отряд в одном месте? Мы всегда встречаемся с прямо противоположным явлением – отдельными джамаатами боевикам бывает легче уйти от преследования.

На спиртовке закипает кофе. Маленькая походная турочка – на одну чашку. На последнюю. Хотя чашку в походных условиях заменяет большая эмалированная кружка, измерения все равно ведутся чашками. Привычка. И привычка самому готовить себе кофе. Эту процедуру Руслан Вахович никому не доверяет. Испортят по неумению...

Запасы кофе иссякли. В багаже остался только растворимый, который Имамов не любит и вообще за кофе не считает. И потому остатками кофе настоящего он старается насладиться, чтобы надолго запомнить его вкус. Так, с чашкой в руке, он и подходит к радисту, который настраивает рацию для сеанса связи. Но не торопится, не глотает напиток, знает, что на настройку уйдет не менее пяти минут. Радист в отряде не из лучших, а лучшего найти трудно. Негде взять лучшего. Может быть, стоит в Грузии за зиму подыскать?

– Эмир... Готово... – радист протягивает наушники с микрофоном, и Имамов допивает последний глоток. Нюхает кофейную гущу, осевшую на дне, вздыхает, как при прощании, и вытряхивает в снег. Снег ногой переворачивает, чтобы не было кофейного пятна. Привычка к хорошему кофе – устойчивая привычка. Без кофе он будет чувствовать себя разбитым и утомленным.

Наушники на голову, подправить микрофон.

– Я Станция, вызываю всех свободных операторов службы, – говорит он по-арабски.

Клаас Раундайк даже удивляется, как быстро заканчивается бой против чеченских омоновцев. Вдвое более сильный отряд уничтожен меньше чем за пять минут, и только потому, что эмир Дукваха так удачно выбрал позицию. Вот момент, в котором действительно можно позволить себе оценить опыт бойца и командира. Это был даже не бой, это была простая стрельба на уничтожение. Только успевай цель выбрать... А жертвам в этом случае и укрыться негде. Правда, двое или трое все же сумели сообразить и скатились по склону с тропы к ручью. Высота невелика, кажется, не сильно поломались, но, хромая, успели по камням русла ручья, разнося в стороны брызги, добежать до елового перешейка. Дукваха приказал и туда три мины послать. Удачно или нет – никто не знает. Но из перешейка, с обратной стороны, омоновцы не вышли, и Раундайк вместе со вторым снайпером напрасно пролежали на снегу лишних полчаса, высматривая добычу. Или никто не пожелал подставить им спину под быструю пулю, или просто подставить ее оказалось некому. У каждой мины слишком много осколков... И разлетаются они при взрыве так быстро, что увернуться невозможно. Особенно когда в страхе бежишь, а не лежишь в укрытии.

– Прочешем чащу? – спрашивает Раундайк эмира, показывая, что он вошел уже в воинственное настроение, и встречает усмешку.

– У меня не так много людей, чтобы подставлять их под выстрел из укрытия, – опытный Дукваха не желает лишний раз рисковать. Ему такое поведение кажется необоснованным.

– Они так бежали, – с усмешкой вздыхает Раундайк. – О засаде они и не подумают. Беглецы всегда думают только о том, как спастись. У них в голове сплошная паника...

Дуквахе усмешка голландца не нравится.

Лестница в казарме между первым и вторым этажами открыта всем ветрам. Сам трехэтажный дом выстоял в наиболее тяжелые для города времена. Хотя угол со стороны этой самой лестницы имеет провал – когда-то артиллерийский снаряд угодил. Провал для безопасности расперли крепкой металлической крестообразной перемычкой. Заложить кладку еще не успели – не доходят руки. Обвал не намечается, и то хорошо... Есть провалы и в некоторых стенах, но там, чтобы помещение по зимнему непогожему времени не пропадало, уже заложили, где не кирпичом, так чем попало, вплоть до обломков мебели, что в соседних разваленных домах найти удалось...

Спецназовцы спускаются по лестнице мимо провала, когда Согрин звонит Кордебалету на мобильник:

– Я пока застрял в разведуправлении, уточняю данные, вы собирайтесь. Через несколько минут выезжаем. Сначала на склад. Там все приготовили. Я дал команду. Потом в дорогу. Вертолет уже ждет...

– Понял. Мы готовы. На складе я уже был. Ждем в БМП...

Потренироваться и проверить пополнение так и не удается. Но Кордебалет сразу предупреждал, что не удастся. Потому Сохно хмурится. У него руки чешутся, и он уверен, что подобная проверка могла бы подтвердить или убрать его подозрения.

– Я могу еще кому-то срочно понадобиться? – интересуется Пулат, выглядывая из глубокого кресла, стоящего рядом с входной дверью. Пулат облюбовал это кресло для себя с первого дня работы в бюро Интерпола и не любит, когда сюда садятся другие. Разве что гостям уступает место без возражений. Он всегда вежливый и даже немножко услужливый. Особенно с женщинами и с врагами.

– У тебя какие-то срочные дела? – спрашивает Басаргин.

– Хочу к машине привыкнуть. Просто покатаюсь.

– Катайся, – соглашается Александр. – Будешь нужен, позвоним...

Виталий делает рукой прощальный жест и выходит. Все дружно провожают его насмешливыми взглядами.

Лица и глаза – это абсолютно разные вещи... Как человек Востока, воспитанный в умении читать одно по лицам и совсем иное по глазам, Руслан Вахович Имамов знает это прекрасно. Лица почти спокойно улыбаются, источая благодушие, чуть не благодарность за гостеприимство. У всех, кроме сопровождающего арабов чеченца. Этот не умеет за собой следить, он открыт, как настоящий ичкериец-воин, готовый идти без страха и сомнения напролом. И тем горд, почему и не понимает своей ограниченности. Руслан Вахович уже узнал его. Этот парень раньше служил у Хаттаба и входил в число особо доверенных лиц Иорданца. Узнает Имамов и остальных. Тех, что улыбаются и напряженно смотрят. А суженные зрачки говорят именно о тайном внутреннем напряжении. Когда зрачки расширены, человек всегда возбужден или испуган, но, во всяком случае, он согласен в любом качестве раскрыть себя, как раскрывает глаза. А вот суженные зрачки – признак тайных мыслей, старательно спрятанных за занавеской улыбки. Рисовать на лице улыбки восточные люди умеют мастерски...

– Мы пришли передать тебе добрые слова от нашего общего друга и его пожелания помощи неба в делах твоих. Будь здоров и удачлив, а об остальном Аллах позаботится... – говорит старший из гостей, и Руслан Вахович с легкой улыбкой кивает в такт его словам. – Как твое здоровье? Как здоровье у членов твоей семьи?

– Наш общий друг отлично знает, что у меня нет семьи. Я когда-то слишком много внимания уделял работе, надеясь потом, в неопределенном будущем, подумать и о себе, а времени на это всегда не хватало...

– Прости. Я не хотел напоминать тебе о твоей беде. Это случилось непреднамеренно. Но все мы слишком много думаем о делах и мало внимания уделяем своим семьям... Впрочем, у меня тоже, если ты знаешь, семьи нет. Моя жена и дети погибли, когда американцы бомбили Афганистан...

– Прости, – точно той же фразой отвечает Имамов, – я не хотел напоминать тебе об этом...

Шаги быстры, тверды и уверенны. Преследуемые далеко, и преследователям пока еще нет необходимости скрываться – разрыв по времени достаточно велик, значит, можно идти смело и быстро. Согрин выходит первым – задает темп. Такой, чтобы и отставание сократить как можно быстрее, и новичков сразу и жестко, в экстремальной обстановке по всем статьям, по которым это позволяется обстоятельствами, проверить... В своих подполковниках Игорь Алексеевич не сомневается, знает – эти сами любую лошадь загонят. Хоть с погонами лейтенантов, хоть с полковничьими погонами...

Обычно при торении тропы норма ведущему дается стандартная – десять минут. Сейчас тропа, по сути дела, проложена, и, хотя снег липкий, все же идти легче, чем по целине. И Согрин выбирает как стандарт норму времени на пять минут дольше. И хотя он знает, что по первым отрезкам пути определить выносливость и умение терпеть, умение заставлять себя работать через «не могу» практически невозможно, он все же присматривается. И остается доволен. Лейтенанты темп и ритм выдерживают без проблем, и даже на него самого с недоверием посматривают. Все-таки возраст полковника молодежь смущает.

Через два часа марша, когда дыхание у всех становится заметно короче и чаще, Согрин дает команду на пятнадцатиминутный отдых, лейтенант Брадобрей первым сбрасывает рюкзак и ложится на снег «крестом», то есть раскинув руки и ноги – в наилучшей позе для отдыха всего организма, – и лежа говорит:

– Здесь высокогорье. Здесь так идти нельзя. Кровь кислородом обедняется...

– Если мы будем идти в том же темпе, что и бандиты, – за командира, не желающего даже обсуждать то, что он выбрал, возражает Сохно, – мы их нагоним только где-нибудь в Турции или в Эмиратах... А для тамошних мест мы соответствующим образом не экипированы.

У Доктора Смерть появилась недавно новая привычка. Если он о чем-то задумывается, то начинает играть на компьютере в какую-то элементарную игру из набора стандартных. Такую, которая не сильно загружает умственные способности. И сейчас он тоже занимается раскладыванием очередного компьютерного пасьянса. Следовательно, пытается нечто сообразить. Судя по тому, что Доктор допускает элементарные ошибки, вызванные невнимательностью, процесс мышления в полном разгаре.

Басаргин по-прежнему по кабинету гуляет, мерно переставляя ноги. Для него эти прогулки так же необходимы, как необходимы Доктору игры. Одновременно он формулирует мысль, оценивая положение, и предлагает возможные варианты. Все ждут решения командира. Ангел с Сохатым даже не сели, готовые сразу же после формулирования задания отправиться его выполнять.

– Значит, расклад у нас такой. Для начала прикинем, что нам светит... – Наконец Александр предлагает общему вниманию свои выкладки. – Сразу исходим из предпосылки, что забираемся в историю, в которой предстоит «крокодила» на «живца» ловить. И при этом не знаем, что наш «крокодил» собой представляет, насколько он голоден, какой имеет вкус и привычки. Это усложняет общую ситуацию, хотя позволяет нам вести себя более вольно, поскольку мы, естественно, не можем предположить, что против нас работают спецслужбы, с которыми мы, в общем-то, дружим. По крайней мере, с теми, кто без ложной скромности себя декларирует. Мы в настоящей ситуации исходим из предположения, что против антитеррористов должны работать террористы, желающие себя обезопасить на будущее. Следовательно, мы имеем полное право применять самые жесткие меры самозащиты. Это естественно и необходимо. Итак. Действуем, предположительно, следующим образом... – Александр останавливается и поднимает к лицу указательный палец, как учитель указку. – Сохатый с Ангелом, как и было обговорено с Пулатом, едут первыми. Они вместе с Виталием и будут тем самым «живцом», которого «крокодил» попытается проглотить. Группа сильная, и надо постараться действовать так, чтобы «крокодил» сразу не подавился. Напрямую подъезжают к Пулату.

– А с чего вы взяли, что вообще произойдет какое-то действие? – спрашивает вдруг полковник Мочилов. – Они могут проявить желание поездить за «маленьким капитаном» и день, и два...

– Это возможно, – соглашается Басаргин и поворачивается к Сохатому с Ангелом, продолжая инструктаж. – Значит, в этом случае вам следует что-то красиво продемонстрировать. Нечто такое, чтобы они почувствовали желание действовать. Скажем, вы привозите Виталию «дипломат», он долго просматривает его содержимое. Предположим, изображает, что деньги пересчитывает. Целый «дипломат» денег... Это много времени займет. Такое обязательно должно заинтересовать любопытных. Стекла в «Геше», как мы все видели, не сильно тонированы. Что-то видно, а что не видно – подскажет воображение. Пусть «дипломат» прямо на руль поставит...

Даже Раундайк со всей своей основательной физической подготовленностью чувствует, что ноги во время такого скоростного перехода становятся все более и более ватными. Каждый последующий шаг дается труднее предыдущего, и это чувствуется особенно в задней части бедра – основная нагрузка ложится на одни и те же группы мышц, и это утомляет весь организм. Ноги упорно не желают распрямляться. Да и дыхание вскоре становится частым и прерывистым. А на особо крутых участках, когда приходится напрягаться, дыхание вообще сбивается, потому что бываешь вынужден его задерживать.

Дукваха, похоже, решает идти на одной воле до крайнего предела – это его большое достоинство как воина. Но бойцы джамаата такой волей не обладают. Дукваха все чаще оглядывается и недовольно скрипит зубами. Этот скрип слышно только Раундайку, идущему рядом. Другие слышат только скрип снега под своими ногами, если вообще слышат хоть что-то. Слишком устали. Нельзя так долго идти без отдыха.

– Привал! – звучит наконец-то команда эмира.

Раундайк прямо рядом с Дуквахой падает в снег на колени и со смехом валится на бок. Ложиться сразу на спину он не желает, потому что за плечами рюкзак, а в рюкзаке ноутбук, с которым Пол предпочитает обращаться бережно. Случись что, отремонтировать компьютер в горах негде.

– Устал? – утверждающе спрашивает Дукваха.