Карандаш сердито стучит по карте.

– Они обязательно выйдут. Обязательно!

Лампочка в комнатке изжелта-тусклая, а подполковник Разин светится мрачным довольством, когда параллельно карандашу поднимает указательный палец восклицательным знаком, словно грозит им кому-то неведомому, и своих подчиненных привлекая к вниманию. На руках у подполковника тонкие велосипедные перчатки – закрывают только кисть, и сами пальцы оставляют свободными, в том числе и для угроз. И при работе хоть с карандашом, хоть с оружием это удобно.

На столе перед подполковником лежит матово-потертая на сгибах ламинированная карта. На карте – «АПС»

[1]

в жесткой пластмассовой кобуре, рядом с пистолетом – чай в коричневой керамической полулитровой кружке, под кружкой – блюдечко с трещиной по цветочку. Блюдечко – чтобы карту не портить. Не сервиз, но все-таки аккуратно, и соответствует боевому нестабильному быту мобильной группы. Подполковник только что кружку поставил. Чай парит крутым кипятком на прохладном воздухе. И лишний раз подчеркивает, что осень пришла быстрая и холодная, без дождей. Сразу в заморозки людей окунула, как в прорубь. Выходишь утром за дверь, и под ногами мерзло хрустит, ломаясь, только что облетевшая листва.

– Дзагоев никогда не упустит возможность полакомиться таким куском. Из этого вся его жизнь состоит. Однако неприятность в том, что место слишком хорошо просматривается – каждый подход на виду, и мы не знаем, кто из жителей села на него работает, хотя видим по результату – работают. А у нас там, к сожалению, никого…

Брат позвонил не вовремя.

Как всегда…

Совещание еще не закончилось. Серьезный разговор идет. Завтра вместе с премьером идти докладывать президенту о состоянии подачи отопления в городскую теплосеть, поскольку холода, по прогнозам скептиков-синоптиков, в нынешнем году наступят раньше обычного. Они уже наступили, хотя еще и не серьезные. А обещаются вскоре пожаловать в полной силе, небывалой, говорят, для Северного Кавказа. Разговор предстоит тяжелый. Решать следует что-то кардинально. Вопрос, который не считается благополучным даже в благополучных городах благополучных республик. О Грозном же вообще говорить не приходится…

И тут звонок.

Такие звонки всегда выбивают из нормального состояния, не хуже старательного удара кулаком по голове. И сразу голоса в кабинете чуть отдалились. И лица отдалились, заплавали в воздухе.

Подполковник Разин специально стучит по полу башмаками. Чтобы его услышали. И идет целенаправленно к двери, из-под которой пробивается, ложась четким вытянутым пятном на пол, свет. Сам собой возник вопрос, почему свет ложится так? Так он может ложиться только в одном случае – если лампочка висит не под потолком, где ей положено висеть, а рядом с порогом. Чего в природе, как правило, не бывает.

Разина слышат. Свет дважды пересекли тени. Словно там, за дверью, готовятся к встрече. Могли бы для приличия и выглянуть заранее. Полюбопытствовать. Не услышать такой звук трудно. Каждый шаг доходит, должно быть, и до противоположного крыла. Школьные коридоры обширные. Когда идет один человек, эхо гуляет. Странно, почему не гуляет эхо, когда здесь бывает множество школьников? Или гулкость шагов – атрибут ночи?

Стук в дверь здесь тоже явился атрибутом ночи. И потому звучит особенно громко, хотя подполковник стучит обыкновенно, без желания напугать властным зовом. Дверь открывается сразу. Наружу. И приходится сделать шаг назад, чтобы дать ей совсем открыться.

Человек за дверью тоже делает шаг назад, но не приглашает, присматривается. Высокий, сухощавый, белобрысо-седой, узкие очки в тонкой оправе. За очками мутно-зеленые, водянистые глаза.

– Добрый вечер, господин Кеслер. Я – подполковник Разин, Российская армия.

Машины остановились у ворот дома. Двигатели не выключили, потому что в Грозном в это время суток опасно останавливаться с выключенным двигателем. Не только боевики из леса могут применить оружие, но и простые горожане, молодежь, которая болтается без дела, не найдя себе работы. Горские нравы лояльно относятся к любым видам разбоя. И многие пытаются за счет этого выжить. Кто может осудить человека за желание выжить?…

Вышел из машины только охранник, удивленно, с настороженностью осмотрелся по сторонам и нажал на кнопку звонка под металлическим козырьком. Это показалось охраннику странным. Обычно внутренняя охрана сразу по приезде калитку открывает. Только сам хозяин дома догадался, что произошло. Должно быть, приход брата что-то изменил в расстановке охраны.

Министр ждет. Он всегда соблюдает правила безопасности.

Дверь наконец открылась, приглашая. Шерхан вышел из машины и приветливо кивнул охраннику, благодаря за сопровождение. Он никогда не забывает это сделать, в отличие от всех других министров. Иногда, когда не торопится, даже руку пожимает. Все из тех же соображений. В будущем ему понадобится популярность. Может понадобиться…

Охранник сел в машину, а Шерхан шагнул за высокий металлический порог. Калитка закрылась. И он, прежде чем задать вопрос, дождался, когда шум двигателей удалится.

После прогулки по морозному воздуху открытые пальцы рук у подполковника слегка подмерзли и в тепле покалывают. Он пошевелил ими, разгоняя кровь и возвращая привычную упругую гибкость – дома балуется, десятикопеечные монеты тремя пальцами гнет. Кому ни предлагал – никто так не может. Но замерзшими пальцами монету не согнуть. Надо в дополнение к этим перчаткам для небоевой обстановки обзавестись обычными, только размером побольше. Впрочем, может быть, и не надо. Если быстро завершат операцию по захвату Меченого, то вскоре уже отправятся домой.

Разин дождался, когда Ростовцев опорожнит, а потом и ополоснет командирскую кружку. Ростовцев человек аккуратный. Порядок любит даже в чужом хозяйстве.

Капитанский чай подполковник не пьет. Жидковат для его натуры. И, ожидая окончания капитанского чаепития, не снял кипящий, армейского образца пятилитровый чайник с электроплитки, позволив ему продолжить истеричное гудение мятыми алюминиевыми боками. И только потом положил прямо в кружку стабильные две чайные ложки чая и залил кипятком. Сахар Разин традиционно презирает. Не сынок маменькин. Как обычно, поставил кружку на блюдечко посреди стола. И новый пар, поднимаясь клубами, показал близкую к минусовой температуру штабного помещения. Печка-буржуйка на группу выделена всего одна. Ее приладили на подобранный где-то металлический лист под окном за стеной – труба выходит в форточку в комнате, которую назвали казармой, невзирая на то, что казарма не имеет ни одной кровати. Матрацы, правда, есть. Без постельного белья. Спят на бушлатах. Рука вместо подушки. И так – уже третью неделю. Обычная командировка.

Офицеры группы привыкли спать урывками. Любая надобность – они в готовности. На зов собрались сразу. Даже Парамоша не сел на корточки и не прислонился к стене. И глаза держит открытыми. За сорок минут в лежачем положении он успел почти выспаться. Это маршевая норма.

Дверь в казарму осталась открытой. Оттуда потекло сонливое тепло. Обдало командира привычным необжитым бытом и другими характерными армейскими запахами.

Шерхан любит брата.

И случись что, всегда готов прийти на помощь ему, старшему и более сильному. По-своему сильному. Сам Шерхан имеет силу власти и хитрость, знает, когда следует воспользоваться коварством. Батухан имеет силу оружия и отвагу, но тоже умеет делать засады. Что в данном случае сильнее – неизвестно. Но случись что-то, Шерхан всегда готов прийти на помощь. Всегда. Ему нравится так думать. От этого он сам себе кажется лучше и сильнее.

Брат наконец-то отпустил его плечи из своих загрубевших рук. Шерхан сел за стол сбоку, между братом и мамой, как и полагается младшему, хотя в этом доме хозяин он, и сейчас старший брат сидит на его обычном месте в торце стола. Дом мамы и дом брата в Асамгах. Наверное, уже совсем дом разграбили. Батухан неподалеку обитает. Всегда вернуться может. Впрочем, если не посмели открыто, то потихоньку, ночами, наверняка все тащат. Такое время и такой народ…

Пауза в разговоре затянулась.

– Мои где? – спросил наконец Шерхан, хотя знал, что его жена Батухана недолюбливает и всегда говорит открыто о том, что старший брат не только свою жизнь погубил, но и младшему жить мешает. Самому Батухану говорит в лицо. Не любят они друг друга. Но отвечать женщине брат считает ниже своего достоинства. Ее это еще больше оскорбляет. Бату, когда приходит, не видит ее, Гульчахра, когда он приходит, не выходит из комнаты.

К утру мороз ударил нешуточный. Это стало понятно сразу, как только подполковник Разин шагнул в штабную комнату из казармы. Даже поежился.

Он включил электроплитку и поставил чайник.

– Отдыхай, – отослал дежурного.

Под утро дежурить выпало лейтенанту Сокольникову. Тот молча, привычно для себя, кивнул, не посчитав нужным ответить уставными словами, как ответил бы где-то в расположении части, аккуратно вложил в книжку, которую читал, закладку – неиспользованную московскую магнитную карточку метро, и прошел в казарму.

– Дверь не закрывай, – сказал вдогонку Разин.

Проводив брата до ворот – тот ушел в сопровождении трех боевиков, занимавших посты во дворе, Шерхан вернулся к маме. Она так и не покинула места за столом, в раздумье потирая поочередно фаланги всех пальцев – такая у нее привычка.

– Ты доволен? – спросила она и подняла светящиеся глаза. И не подумаешь, что они с возрастом стали подслеповатыми. Глаза эти сейчас сияют чуть ли не радостью, несмотря на прощание со старшим сыном. Впрочем, проститься в последний раз им еще представится возможность, когда она вместе с Шерханом поедет в Асамги за деньгами.

– Чем я могу быть доволен? – спросил он ответно. И явственно показал при этом свое удивление. Шерхан давно привык держать свои истинные чувства на замке даже перед близкими людьми. И что бы мама ни говорила сейчас, он должен показать ей именно то, что она должна увидеть.

– Твой брат не только сам покидает страну, он еще и помогает тебе финансово.

Шерхан улыбнулся, словно подчеркнул этим наивность мамы.

Возвращаясь от австрийских врачей, Разин сделал небольшой крюк и увидел свет в знакомом окне районного отдела ФСБ. Он не надеялся застать нужного человека так рано.

Дверь была уже открыта. За дверью солдат-часовой, сразу шагнувший навстречу с вопросом в лице, который он произнести еще не успел. Но одновременно такой же шаг с другой стороны сделал и дежурный по отделу, протянул руку для рукопожатия. Солдат отступил.

– Смотрю, у Страхова свет в окне…

– В час ночи приехал. Ночевал здесь, – ответил дежурный. – Пройдите, товарищ подполковник. Если свет горит, значит, уже проснулся.

Разин, скрипя деревянными ступенями, поднялся на второй этаж, дважды стукнул в знакомую дверь.

Шерхан сел и потрогал рукой плечо. На пальцах осталась кровь. Стало жалко пальто. Хорошее пальто. Он привез его из Англии, где, как известно, шьют лучшую мужскую одежду. Но боль от ранения оказалась не сильной, хотя чувствовалось жжение во всем плече.

Охранник вышел первым, так и не выпустив из рук «узи». Обежал машину вокруг и услужливо открыл дверцу, протягивая руку, чтобы помочь выйти. Правильно сделал. Соображает. Ранение в правое плечо. Он открыл левую дверцу. Правую руку Шерхан и протянуть бы не смог. И смотрел охранник при этом больше по сторонам, чем на министра. Подбежали санитары. Не слишком торопясь, подошли два врача. Милиционеры на крыльце продолжали осматривать больничный двор – ствол автомата вместо третьего глаза.

Шерхан вполне мог бы обойтись без посторонней помощи. «Но из такого ранения вполне можно сделать себе хорошую рекламу», – быстро пришла мысль. И он решил делать ее, изображая страдающего. Машину покинул с помощью охранника и санитаров. Его тут же попытались уложить на носилки, но какое-то движение за раненым плечом заставило Шерхана обернуться. Придерживаясь свободной рукой за машину, а из второй по-прежнему не выпуская «узи», начал оседать на землю охранник. В сумраке осеннего утра Шерхан увидел, что у парня все плечо и шея в крови. Ему, похоже, досталось больше, чем министру.

– Его… – показал Шерхан на охранника.

Санитары и без подсказки стали укладывать раненого на носилки. Понесли, а сбоку пошел Шерхан, придерживаясь за те же носилки левой рукой. Сбоку его взял за талию врач. Не сильно, просто страхуя и показывая свою услужливость.

Спецназовцы отказались ехать в «уазике», потому что все туда не поместились. А они почему-то пожелали ехать только вместе. И, по требованию подполковника Разина, им выделили отдельно кузов одного из грузовиков, пересадив в «уазик» нескольких солдат-контрактников, чему те, естественно, обрадовались по случаю традиционного морозного сквозняка, от которого не спасает брезентовый тент. Правда, хотел было пристроиться к спецназу и старлей-внутривойсковик из прибывшей охраны для пленных. Но Паутов посмотрел на него чеченским волком.

– Вам что, товарищ старший лейтенант, хочется оставить пленных без присмотра? Создаете ситуацию для побега? Или как прикажете рассматривать ваше отношение к службе?

– Никак нет. Там у меня солдаты опытные, справятся, товарищ майор, – старлей знает звание Паутова, знает его в лицо, хотя на майоре сейчас милицейский мундир, на котором и погон-то не различить.

А желание забраться в кузов вызвано тем, что все офицеры внутривойсковой части постоянно и в любой обстановке тянутся к спецназовцам поближе, словно при этой территориальной близости могут сами с ними стать бойцами, как это называется, «на равных».

– Будьте любезны, выполнять свои прямые обязанности, – наставительно произнес Паутов. – У нас идет обязательный «разбор полетов». Это не для чужих ушей…

За воротами громко в ночной тишине просигналила машина. Должно быть, машина просила, чтобы ее запустили, не любят некоторые свой транспорт на пустой улице оставлять в таком неспокойном городе, как Грозный. Но охранники свое дело тоже знают и хорошо помнят приказ хозяина – чужие машины во двор не впускать.

Шерхан от нового звука почти пришел в себя, хотя некоторая растерянность еще осталась, выключил торшер, чтобы его со стороны незаметно было, и подошел к окну. Из темноты хорошо видно, как открылась калитка и вышел один из охранников. Второй страховал с автоматом в руках и за порог калитки не переступал. После покушения они настороже и готовы к быстрому реагированию. Переговоры длились не больше минуты. Наконец во двор вошел гость – в светлом костюме, высокий и худой, заметно сутулый, наверное, не молодой человек, лица которого не разобрать. Пальто оставил в машине.

Шерхан вышел встретить. Хотя президент и просил отнестись к афганцу уважительно, но Шерхан тем не менее не стал выходить на крыльцо, как того требует обычай. Президент президентом, а его состояние позволяет пренебречь обычаями. Дождался в коридоре, когда откроется входная дверь и охранник введет визитера. И только тогда шагнул навстречу, сделал знак охраннику, отпуская его, и протянул руку, здороваясь по-европейски. И представился:

– Шерхан Алиевич Дзагоев.

Лицом гость оказался моложе, чем неуклюжей фигурой. Но впечатления важности с первого взгляда не произвел.

Страхов приехал вместе с майором Веллером, своим начальником, через пятнадцать минут. Их, должно быть, уже ждали, потому что ворота распахнулись сразу, и «Нива» районного отдела ФСБ подъехала прямо к дверям помещения, занимаемого спецназовцами.

Майор, коренастый светловолосый человек хронически спокойного вида, остановился за порогом и осмотрелся. Должно быть, прохлада уличного воздуха уже надоела ему, и он рассчитывал здесь погреться, однако электроплитка согреть штабную комнату не могла, что, впрочем, если и смутило майора, то не дало ему повода показать это.

– С успешной охотой, господа волкодавы… – поздравил Веллер группу, собравшуюся в штабной комнате, и пожал протянутую руку Разина. – Я уже разговаривал с Кеслером. Он даже ни разу на ваши действия не пожаловался. Просто удивительно для европейских слюнтяев. Чем вы так покорили его?

– Должно быть, наш старший лейтенант слишком понравился медсестрам. И это решило вопрос, – с раскатистым хохотком в голосе ответил за подполковника майор Паутов, подтолкнув в спину Парамошу как виновника торжества.

Веллер ничего не понял, но он или не интересовался ответом, или в силу природной невозмутимости старался, как всегда, показать, что не интересуется.

Шерхан сначала хотел было остаться ночевать в кабинете. Благо маленький диванчик раздвигается вперед и легко превращается в кровать. При необходимости всегда можно воспользоваться. Но привычка к удобствам взяла свое, и он, подумав и милостиво пожалев себя, раненного и уставшего, все же ушел в спальню.

Гульчахра лежала, отвернувшись от него, тяжело сопела, словно злилась, и непонятно было, спит она или нет. Шерхан этого и узнать не пожелал. Сам еще сердился. Просто разделся и осторожно лег со своего края, стараясь не сдвинуть с плеча пластыревую повязку.

Сначала казалось, что после возбужденного состояния, вызванного такими печальными известиями, он вообще не сможет уснуть. Тем не менее в сон он провалился сразу – сказалась усталость. Но проснулся уже, как показалось, вскоре, не увидев ни одного сна. Так всегда бывает, когда сны не видишь – кажется, только прилег на короткий миг, оказалось, проснулся вовремя. Как всегда просыпался, не пользуясь будильником. Будильником мама пользуется, боясь по немолодым годам проспать дольше положенного и не успеть вовремя. К этому времени она уже должна приготовить Шерхану завтрак.

Он быстро умылся и оделся. И совершенно не старался вести себя, как обычно, потише, чтобы не потревожить Гульчахру, которая всегда встает уже после его ухода, чтобы проводить детей в школу. Возможно, непроизвольно шумел специально, желая, чтобы она проснулась и хоть что-то сказала. Это дало бы повод и к дальнейшему разговору. Ему самому необходимо было высказать ей претензии, хотя ее претензий будет, конечно же, гораздо больше. Но Гульчахра упрямо делала вид, что спит, хотя, конечно же, проснулась. Значит, обиделась надолго. Ну и пусть! Может быть, это и к лучшему! Хотя бы мешать не будет в такой напряженной обстановке.

Он вышел в столовую твердым, деловым шагом. Дел предстояло сделать много прямо с утра, и все казались срочными.

Подполковник Разин мог спать в любых условиях и умел высыпаться, даже когда это для непривычного к подобному человека кажется невозможным. И сейчас он очень удобно свесил голову себе на обширное плечо, чтобы не стукаться ею об оконное стекло во время тряски по разбитой дороге, и дремал до тех пор, пока его не разбудил автомобильный сигнал. Оказывается, уже утро, рассвело полностью, хотя осенняя серость и ветреная морозность создают скорее впечатление вечера.

Они уже приехали. Водитель «Нивы» сигналит у ворот, требуя, чтобы их пропустили.

Разин бросил взгляд в сторону, и первое, что он увидел – красные кресты на дверцах микроавтобуса миссии «Врачи без границ». Микроавтобус остановился неподалеку. Подумалось, что врачей уже вызвали к заложникам, которых должны утром отправить в Грозный, как предупредил майор Веллер. Значит, скоро отправят и Меченого с остальными пленными.

Ворота наконец распахнулись. «Нива» проехала привычно к дверям. Света в окнах нет. Спят в отсутствие командира безмятежно. Тем не менее дверь открылась раньше, чем Разин успел ударить в нее стянутым перчаткой кулаком. Однако капитан Ростовцев встретил недовольным взглядом не подполковника, а Парамошу, который только выбрался из «Нивы» и еще не полностью открыл заспанные глаза.

– Ждал нас? – спросил Разин капитана. – Или просто бессонница навестила?

Позвонил президент:

– Как самочувствие, Шерхан Алиевич?

– Стараюсь не дать себе разрешения на болезнь.

Последовал короткий смешок, который трудно понять. Впрочем, последующие слова слегка развеяли недовольство Шерхана этим смешком, таким обычным и даже обычно-двусмысленным в устах президента, которому собственная двусмысленность всегда казалась привлекательной:

– Это мне нравится. Так и держись. Не та ситуация, чтобы раскисать. Заезжай ко мне. Хочу задать тебе пару вопросов. Прямо сейчас…

Подполковник Разин спал недолго. Когда начинается боевая работа, он всегда спит урывками и просыпается сразу с ясной головой. Привычка въелась в кровь прочно и действует безотказно. Засыпает и просыпается с одними и теми же мыслями в голове, а иногда и с готовым решением, прямо во сне и пришедшим.

Так и сейчас произошло.

Разин проснулся, сел на полу казармы и сразу понял, что его разбудило.

Мысль… Созревшая мысль…

Засаду они устроили не зря. Туда обязательно попытается добраться не только Шерхан Дзагоев, но и люди, которым принадлежат пять с лишним миллионов долларов. Эти деньги прибыли из-за границы, потому что упаковка пачек показывает на обработку в иностранном банке. Нет, скорее всего, Шерхан собирается прикарманить чьи-то чужие деньги, о которых он слышал, может быть, от брата. Тогда следует обязательно ждать и второго визитера.

Стол был уже накрыт на двоих, но Шерхан не садился обедать, дожидаясь гостя, и перекачивал из электронного почтового ящика на свой компьютер сразу целую кучу коммерческих предложений, что прислал ему из Москвы Александр. Каждое из предложений имело собственные преимущества и собственные недостатки – это Дзагоев определил уже после беглого просмотра. С таким материалом следовало основательно поработать, посвятив ему несколько часов, если не целый день, но этого свободного времени у министра не было, как, впрочем, не было пока и денег. Поэтому он отложил разбор материала и отошел к окну, проявляя нетерпение.

Гость появился вскоре. Он вошел в калитку и направился к дому в сопровождении охранника. Как и ночной гость – Сайдулла, этот оставил пальто в машине. Только Сайдулла предпочитал светлые одежды, а Хамзат Толукбаев был весь в черном. И по фигуре его трудно спутать с сутулым афганцем. Упругая и величественная походка воина сразу показывает характер.

Шерхан вышел встретить гостя на крыльцо.

– Рад видеть вас в добром здравии, Хамзат Ходжиевич.

– Счастья дому вашему, Шерхан Алиевич. В такие времена вашему дому это просто необходимо.

Разин выпил подряд две кружки крепчайшего чая. Даже для себя крепчайшего, хотя, казалось бы, крепче, чем он пьет обычно, не бывает. И встал, услышав шаги.

Веллер оказался прав, БМП пришла в распоряжение группы.

Водитель доложил об этом подполковнику, когда тот стоял уже в дверях:

– Прапорщик Старков. Прибыл в ваше распоряжение вместе с БМП-2.

– Отдыхайте, – распорядился Разин. – Быстро вы, однако, добрались…

Прокурор сначала основательно прокашлялся в трубку и только потом сказал:

– Шерхан, приезжай ко мне.

– Еду, Казбек…

Этот звонок застал министра уже рядом с Домом правительства. Пришлось попросить водителя развернуться и ехать в прокуратуру. Машина сопровождения выполнила тот же маневр. Когда машины остановились, Шерхан не забыл про имидж:

– Извините, ребята, что вы так долго без обеда болтаетесь – скоро ужинать пора… Обстоятельства…