Гляди, нет, ты гляди, какая чудная квартирка!.. Прелесть, и не спорь. Вот повезло нам, сколько искали, прямо отчаялись, а в конце концов... Увидишь, как хорошо здесь будет. Главное приспособить ее малость, все втиснуть — уж больно они крохотные, новые квартиры, что да, то да. Жизнь теперь такая, вот в чем дело, не думай, теперь не то что раньше, когда комнат было сколько хочешь, приволье разным родственничкам из захолустья, приедут хлопотать о местечке или на операцию аппендицита и торчат месяцами, ни гроша не платят, воображают — раз привезли курчонка-другого, с них ничего не причитается, живут себе и не чешутся, и ничем их не выкурить. Нет уж, миленький, никаких таких штучек. Дом есть дом, а не пристанище для всего рода-племени. Никаких тебе комнат для дедки с бабкой, для зятьев-сватьев и прочих. Нужно себя ограничивать, не зря же правительство призывает. А правительство сантиментов не разводит, такую тебе жизнь устраивает - налоги и налоги, даже если ты возьмешь к себе под кров все старичье, сколько есть на свете. Ты уж больно не от мира сего, в глаза бросается. Мы ссориться из-за этого не будем, но за дело нужно взяться решительно и с первого же дня. Мы должны с самого начала относиться к нашему браку со всей серьезностью, а ты как думал? Гляди, передняя до чего красивая, верно? Сюда можно будет поставить большой сундук, он принадлежал еще моим предкам. В наше время старинная мебель — это страшно престижно, знал бы ты, сколько за нее дерут на аукционах, вот уж будут завидовать наши сослуживцы, у них-то небось никаких предков нет и в помине, ничего такого, точно тебе говорю, вчера перебрались в Мадрид, убогие канцелярские крысы... Слишком велик сундук, говоришь? Ну и что? Вот увидишь, как будет современно. А на сундук поставим серебряный барельеф, подарок твоих сестер, «Тайная вечеря». Безвкусица жуткая, зато серебро высшей пробы, а нам так и так придется приглашать их на чашечку чая, самое для них милое дело... А уйдут, я сразу уберу с глаз долой. У меня есть другие картины, очень красивые, из современных, что нарисовано, не понять, мы их и выставим, когда придет твое начальство, вся эта публика делает вид, будто шибко разбирается в таких вещах, а сами ни в зуб ногой, бьюсь об заклад на что хочешь, спросят, что там нарисовано, что скажем мы, тому и поверят, не беспокойся. А в этот угол поставим этажерку с фарфоровыми статуэтками из Эль-Ретиро

Господи боже мой, господи боже мой, совсем другая выпала бы нам жизнь, не родись я у нас в селе. У нас в селе, знаете ли, рождественскую ночь празднуют вовсю, иначе не могут, пляшут, хохочут, поют, пьют, обжираются, а бывает, и концы отдают. Уж такие мы люди. Очень даже хорошие, в полночь — на мессу, потом собираемся всем семейством, вильянсико

[5]

проорем — для виду, чтобы по соседству разговоров не было, а там — гуляй, душа, жизнь коротка! Но при всем том, сеньор, наше село не только гулянками славится: были у нас и святые, и мученики, и святош невпроворот, а в последние годы и черный рынок появился, и деляг хватает. Так-то вот; ежели угодно вам, все как везде, только малость получше, — верно? — получше, потому что наше село... Старокастильское оно, этим все сказано.

Ну так вот, в нашем селе у всех в крови, само собой, страсть к приключениям, все мы — завоеватели Америки. О чем и хочу рассказать вам нынче вечером, вы ведь, сдается мне, не больно разбираетесь в таких вещах, понятное дело, вы, люди ученые, не знаете, что с чем едят. Я говорю «не знаете, что с чем едят», чтобы вы сразу поняли: перед вами человек бывалый, тертый, поездил, свет повидал; а просиди я всю жизнь у нас в деревне, сказал бы, по старинке, что не знаете вы даже, как обедня поется, и это, согласитесь, звучит очень уж по-церковному, никак не вяжется с моими прогрессивными взглядами. Так-то вот. Ну, стало быть, Колас, двоюродный мой, уже женатик, и ваш покорный слуга... Само собой, с нами и жена Коласа, супружница его, Бласа Наррос, из такой она семейки — скупердяи, грубияны из грубиянов — так вот, мы все втроем подались в Нью-Йорк, — ничего себе размах, верно? — в страну толстосумов попытать счастья. Местечко мы нашли у нашего посла, состояли при нем, при послице и послятах, компания чуток тошнотворная, и мнили о себе много, но добрые христиане, а главное, платили нам потрясно. Бласа занималась сладкими блюдами и постелями, да еще ходила в drug-store, это у них лавки такие, вроде той, что у нас в селе, торгуют всякой всячиной, только там они куда больше, с грузоподъемниками, и с кино внепрерывку, и с закусочной, и с курительной, где треплются про политику и про кошмарные зарубежные проблемы. Колас, тот мыл машины, и чистил обувку, и выгуливал собак в Сентрал-парке, там они облегчались, а перед случкой он расчесывал их, так что любо-дорого, и вешал бубенцы на ошейники, потому что там это дело делается по-серьезному, с документами и в большом порядке, не то что у нас, мы же просто дикари, послушайте. Ну а я-то... По моей части были дела особой важности, так сказать, деликатные, знаете ли. Не буду хвастать, но я-то человек не без образования, у нас в селе мог за себя постоять, не думайте. Ну и в Америке в этой я ходил на почту, наводил лоск на позолоченные дверные ручки, чего-чего, а этого добра хватало, и следил, чтобы детки не спалили дом, когда родители уходили. Случалось, и оплеухи им отвешивал, полновесные, от всей души, это же была шайка богатеньких подонков, воспитаны хуже некуда, ломаный зонтик и тот воспитанней, так их папеньку, а уж спеси... Еще ходил платить по счетам сеньоры, и поливал ее цветочки в горшочках, и следил, чтобы у нее в аптечке было все что надо, тут тебе пилюли и от головокружения, и от мигрени, и для аппетита, и для кислотности, и снотворные... И ходил в лавку, где торгуют дарами моря, в те дни, когда хозяевам хотелось вкусненького, чуть не каждый божий день, бедняжечки, жрали без передыху, себя не жалели, а зачем ходил — проследить, чтобы прислали все свеженькое, а не размороженное, а когда хозяева устраивали у себя вечеринки с танцами и спиртным, я обслуживал гостей, чтобы не надели чужое пальто либо шарф. Словом, образцовая жизнь. Не без тягот, но очень культурная, очень господская, и уж такая благовоспитанность, можете мне поверить, уж такая благовоспитанность...

Тут-то и наступило то самое рождество. Всю вторую половину дня хозяева елозили вверх-вниз по елке, ни дать ни взять мартышки, изукрасили ее всякими бомбошками, бантиками, блестками, игрушками, гирляндами, пакетиками всех размеров, искусственным снегом... Доставили елку прямо из лесу, очень знаменитого — в этом лесу, судя по всему, растут елки исключительно из пластиков, сразу видно, очень передовая страна. Хозяин вырядился санта-клаусом — дешевенькая одежка, недостойна человека его ранга, он ведь мало того, что родом был не откуда-нибудь — из Асукеки, это в Гвадалахарской провинции, налево пойдешь, так найдешь, — он к тому же по-английски шпарил. Недостойно вырядился, скажу я вам. А уж какую чепуху городил в этом наряде... Как только государство может платить жалованье таким несерьезным типам, прямо не верится, клянусь вам. К девяти вечера вся семейка смылась в неизвестном направлении, не то к дружкам-приятелям, не то спать, не то на побережье, мне-то что. Мы все были очень расстроены, рождество как-никак, вот и вспомнилось нам сельцо наше, когда в каждом доме ставили «насимьенто