MAURI SARIOLA

Susikoski ja Kolmen naisen talo

1984

© Gummerus, 1984

«Представленное обвиняемым объяснение по поводу того, что он нарушил закон, не будучи осведомленным о действующих в стране правовых нормах, не может служить основанием для его освобождения от ответственности».

Такое резюме однажды вынес некий седоусый уездный судья. Резюме само по себе было весьма немногословным и сухим. Очевидно, в связи с этим немного погодя судья сделал пояснение на общедоступном языке: «С таким же успехом сюда мог бы прийти какой-нибудь болван и стал бы утверждать, что никогда и слыхом не слыхивал о том, что за воровство наказывают!»

Вспомнив этот эпизод, Тимо Тойвиайнен выругался про себя. Черт подери! Ведь всякий, прочитавший в свое время катехизис, знал, что седьмая заповедь гласит: «Не укради». Кроме того, этот седоусый позволил себе сравнить его с болваном.

А это уже был серьезный конфуз.

Даже судебные заседатели улыбнулись в свои бороды. И в довершение этот самый седой медведь, восседавший за судебным столом, вытащил какое-то проклятое «Римское право» и, ссылаясь на него, сделал сообщение, согласно которому еще в древности судебные принципы полностью исключали незнание закона как оправдание при совершении преступления.

Рабочим инструментом, которым собирался действовать человек, было механическое сверло. В детстве, помнится, его называли буравчиком. Мужчина стоял посреди березовой рощи и приглядывал первое подходящее дерево.

Прежде чем приступить к работе, он еще раз внимательно огляделся вокруг.

Полный покой.

Во время войны часто употреблялось выражение «мертвый угол». В данной ситуации, пожалуй, следовало воспользоваться другим термином — «мертвое пространство». Однако дело не в словах, главное оставаться невидимым. Пусть сейчас во дворе Дома трех женщин находится кто угодно, его взгляд сюда не проникнет. Тот самый холм, с которого Тойвиайнен недавно обозревал окрестности, остался между домом и этой прекрасной березовой рощей.

Идеальное место!

На протяжении многих лет пребывания в своей должности ленсману

[2]

Эйно Пармалахти случалось выслушивать самые различные рапорты. Жизнь со всеми ее сложностями и превратностями была ему хорошо знакома. Так что теперь он уже ничему не удивлялся.

И все же недавний телефонный разговор заставил его призадуматься.

— Да-а…

Склонность Пармалахти к таким монологам была хорошо известна в его окружении. Но в данный момент слушатели отсутствовали. Ленсман, сидевший в кабинете своей канцелярии, выглянул из окна во двор и произнес вновь:

— Да-а… Ну и дела!

Главный врач больницы Фредерик Кристианссон не вызывал симпатий констебля Юрки Илола. Те несколько раз, когда ему случалось иметь дело с доктором, оставили о нем не наилучшее впечатление.

Не изменилось оно и на этот раз.

Кристианссон был высоким и тощим как жердь мужчиной. На его длинном лошадином лице поблескивали выпуклые карие глаза. Конусообразные уши, казалось, были приклеены к голове, а густая черная борода, ниспадавшая с подбородка на шею, могла в зимнюю стужу вполне заменить шарф. Этот образ довершали всегда опущенные книзу и выражавшие постоянное недовольство уголки рта.

С внешностью, дарованной природой, ничего не поделаешь. Но вот свое поведение доктор Кристианссон мог бы, по мнению Илола, заметно изменить. Кристианссон всегда держался отчужденно, высокомерно, насмешливо и был весьма немногословен.

— Могу довести до вашего сведения лишь мои медицинские заключения, — начал он. — С остальным вам придется разбираться самому.