"...Какое унижение, что теперь, когда он отказывается смеяться, она уже не приказывает, а упрашивает его смеяться! Ну, что тут поделаешь? А? Без дураков? Как поступить правильно по своей воле, а не сморозить какую-нибудь глупость по недоразумению? Что у нее на уме? Какое ей удовольствие от того, что он будет смеяться? Как глупо устроен мир! Какие странные потаенные желания!.."
Перевод: Арам Оганян
— Хотите, чтобы я смеялся?
В опустевшем классе стало одиноко и тоскливо. Все мальчики — Дан Сид, Джеймс Мисиппо, Дик Коркоран — потопали домой вдоль полотна Южно-тихоокеанской железной дороги, хохоча и играя. А тут еще эта мисс Виссиг со своей безумной затеей, от которой ему стало тошно.
— Да.
Суровые дрожащие губы, в глазах — жалкая грусть.
— А я не хочу смеяться.
Какой странный мир и поворот событий.
— Смейся.
Нарастающая, словно наэлектризованная, напряженность. Ее жесткость, дрожь ее тела и рук, источаемый ею холод и тоска у него на сердце.
— Но с какой стати?
С какой стати? От всего воротит, все безобразно, путаница мыслей ничего не говорит ни уму, ни сердцу.
— В наказание. Ты смеялся на уроке и за это будешь смеяться в одиночку целый час. Поторапливайся, уже прошли четыре минуты.
Отвратительно. И совсем не смешно. Оставлять после уроков и требовать, чтобы смеялся. Бессмысленная затея. Над чем смеяться-то? Просто так не смеются. Должно же быть что-то забавное, напыщенное, смехотворное. Очень странные у нее повадки, а какие взгляды она бросает на него. До чего ж она коварная. От этого ему стало не по себе. Что ей от него надо? И еще этот школьный запах, натертые мастикой полы, меловая пыль, то, чем пахнет замысел, дети разошлись по домам; тоска; одиночество.
— Я больше не буду смеяться.
Цветок с понурой от стыда головой. Он правда больше не будет и говорит это не ради приличия. Он действительно переживал, но не за себя, а за нее — молоденькую девушку, которая пришла на замену другой учительнице. В ней была печаль, такая нездешняя и непостижимая, с которой она приходила каждое утро, и он смеялся над этой печалью. То, что и как она говорила, как смотрела на всех и двигалась, его рассмешило. Он вовсе не собирался смеяться, но вот взял и засмеялся, и она метнула в него взгляд, а он посмотрел ей в лицо, и на какой-то миг вспыхнули невнятное общение, затем гнев и ненависть в ее глазах:
— Останешься после уроков.
Он не хотел смеяться. Так уж получилось. И ему было и совестно, и жаль, что так случилось. Уж она-то могла бы это понять, говорил он ей. Ей-богу!
