На плоту

Сартаков Сергей Венедиктович

Тяжелый трехрядный плот, вытянувшись почти на километр, подобно острову отделялся от берега протокой. Вода с шумом неслась в этой узкой щели. Ритмично подрагивали цинковые тросы, которыми плот удерживался на причалах. Берег был пуст, безлюден. Толстый слой облетевшей с бревен коры устилал склон горы, как ковер. Согретый утренним солнцем воздух был напоен тем терпким ароматом, который присущ плотбищам. Пахло вянущими листьями тальника, свежей сосновой щепой, развороченной бревнами влажной землей, И все это перебивал, заглушал грубый, слегка кисловатый запах мокрой коры.

Не один раз за минувшие годы Александру приходилось топтаться у наскоро устроенных военных переправ. Так же, как и здесь, там грудами лежали бревна и щепки, и так же была взворочена земля, но ни разу тогда не запомнился этот терпкий и благоуханный аромат подсыхающей коры. Всегда запоминалось только одно: сдержанный шум людских масс, напряженно ожидающих своей очереди; черта противоположного берега и жадное стремление достигнуть ее поскорее.

На плотбище у реки было тихо, — видимо, никто никуда не спешил, — и Александру представилось, что и в то время, когда опаленные огнем войны, измотанные бессонными ночами, всечасно глядя в лицо смерти, бойцы бились за каждую пядь родной земли, — здесь, в далеком тылу, у этой вот глади быстрой и широкой реки тихонько и не торопясь двигались люди. Спокойно катали бревна, вязали плоты, отдыхали, курили… Кончив сплотку, справляли гулянку… Словом, делали ровно столько, сколько может сделать человек, но не больше…

Из шалашки на плоту вышел старик. Широкоплечий и в то же время немного сутулый, с коротко подстриженной седой бородой. С такой же сплошной сединой и на висках, почти вовсе скрытой низко надвинутой фуражкой. Он подошел к кромке плота, из-под ладони глянул на Александра — тот, засунув руки в карманы, стоял на берегу у самой воды — и негромко спросил:

— Ты что, паря, сюда, что ли?