«Была ночь. И он был один…»

Этими словами, нечетко высеченными зубилом в сером граните, начиналась надгробная надпись. Весь в зарослях цветущего шиповника, не очень высокий камень-обелиск одиноко стоял на берегу таежной бурливой реки.

Томящий, медвяный аромат белоголовника заполнял собою, казалось, всю долину. Звонко плескалась на перекатах вода. В поросшей густым таволожником глубокой мочажинке однотонно скрипел коростель.

Мы шли к памятнику долго. Узкая тропа в косогоре то и дело терялась, исчезала в могучих заслонах зонтичников. И мы дошли к месту уже в глубоких сумерках, стеля за собой в траве росный след.

Всю полностью надпись на камне прочесть я не сумел бы. Она была высечена на всех четырех сторонах обелиска, от времени подернулась плесенной зеленью, а темнота надвигалась быстро. Не глядя на камень, ее прочитал вслух, слегка нараспев, как стихи, как балладу, мой спутник.