В один из июньских выходных родители и я — семнадцатилетний юноша — отправились в областную больницу проведать бабушку. У нее подозревали рак и, поэтому она лежала не в городской, а в областной клинике. Еще дома отец всех предупредил держаться бодренько и ни в коем случае не напоминать о её болезни. Я торжественно пообещал, но особого энтузиазма от поездки не испытывал. Хоть бабуля и родная, и проведать ее — семейный долг, в тот день из-за этого у меня безнадежно «горел» поход на речку в компании с симпатичной подружкой.
Дорога до больницы ещё больше опустило настроение. В те времена личные авто были редкостью. Так, что добирались мы переполненным донельзя автобусом. У него не открывались окна, и все пассажиры, изнемогая от жары, кляли погоду и душного мучителя на колесах. В конце концов, основательно упарясь, мы добрались до места. Последним испытанием стала прокаленная солнцем дорожка, которую мы преодолели на последнем дыхании и вошли в больничный корпус. Здесь в прохладе здания спасались от полуденного зноя больные и их посетители. В вестибюле стоял ровный шум — кругом жаловались на болячки, делились новостями, давали наставления.
Бабушка уже ждала нас, заняв место на одном из диванчиков. Увидев ее, я искренне обрадовался. Досада за сорванную поездку на речку бесследно улетучилась. Мне было жаль славную бабуленцию, которая и не догадывалась о своей страшной болезни. Держалась она молодцом, живо интересовалась новостями. Мы наперебой галдели, совали ей домашние угощения, бестолково суетились.
Внезапно что-то отвлекло меня. Что, я сразу не понял. Монотонный шум в вестибюле как-то смялся и удивленной волной прокатился по залу. Я обернулся. От двери прямо к регистратуре, противно шаркая по мраморному полу, шел старик. Несмотря на жару, на нем была порыжелая от времени шинель железнодорожника и пыльные кирзовые сапоги. В руках старик держал корзинку, прикрытую несвежей газеткой. Сивое, щетинистое лицо его облепила маска тупой усталости. Он походил на бомжа, шел, распространяя кругом затхлый запах давно не стираного белья. Люди на его пути невольно отстранялись, освобождая дорогу, некоторые брезгливо отворачивались. Толстяк с соседнего диванчика проворчал: «Совсем дед из ума выжил, спутал больницу с приемкой стеклотары». Старик, ни на кого не обращая внимания, дотащился до справочной и закричал в окошко: «Горбатюк здесь? Га? На третьем? Га?». Девчонка в белом халатике принялась что-то втолковывать ему, но старик продолжал талдычить свое. Девчонке из справочной скоро надоело возиться с бестолковым дедом, она схватила телефон и отвернулась от него. Тот сокрушенно махнул рукой и отошел от окошечка. С ближайшего диванчика тут же вспорхнула молодая парочка. Старик устало пристроился на освободившееся место и громко запричитал: «А може она вмерла? Чего ж я тащился в такую даль?»
Мало-помалу окружающих перестал интересовать старик, я же продолжал исподволь наблюдать за ним. Его шинель в такую жару, тяжелые сапоги и, наконец, таинственная Горбатюк невольно возбуждали мое любопытство.