Я открыла для себя удивительные детективные рассказы довольно необычным образом, который, вероятно, вызвал бы у выдающейся писательницы невероятное возмущение, доведись ей об этом узнать. Много лет назад актер Ян Кармигел блистательно исполнил главную роль в фильмах, снятых по ее детективным рассказам. Я посмотрела их все на некоммерческом канале TV в Хантингтон-Бич, Калифорния. Помню, как ведущий шоу рассказывал о необыкновенно ярких эпизодах жизни и карьеры этой писательницы, довольно рано получившей степень в Оксфорде. Причиной же, по которой я стала повсюду искать ее рассказы, явился созданный ею персонаж — детектив-аристократ лорд Питер Уимзи.

Я никогда не была поклонницей детективного жанра, но после фильмов с блистательной игрой Яна Кармигела стала живо интересоваться детективами Дороти Сэйерс и вскоре знала все, что имело хоть малейшее отношение к лорду Питеру Уимзи: от его щегольской манеры речи до подробностей его семейных отношений. За относительно небольшой срок я крепко привязалась к нему, к его спокойному и вездесущему слуге Бантеру, вдовствующей герцогине Денверской (существовал ли когда-нибудь еще более восхитительный по аллитерации титул?), сердитому и нудному герцогу Денверу, Чарльзу Паркеру, леди Мэри… В рассказах Дороти Сэйерс я открыла для себя новый тип главного героя, которого сразу же полюбила: он живет проблемами реальной жизни, органично вплетен в повествование, а не вносит путаницу в сюжет. За его размышлениями интересно не только следить, но и включаться вместе с героем в процесс раскрытия преступления.

Необходимо отметить, что в отличие от других писателей таинственного «золотого века», загонявших себя в рамки детективного жанра, где непременно присутствовали трупы, огромное количество подозреваемых и отвлекающие внимание читателя приемы, Сэйерс в создании сюжетного полотна не признавала никаких ограничений. Преступление и его расследование были лишь основой, это был «скелет в шкафу» (как говорят англичане, он есть в каждой семье), к которому писательница затем прикрепляла мускулы, органы, кровеносные сосуды. Скелет оживал, обретал неповторимые характерные черты, и начиналась новая история рассказа. Сэйерс создавала свои произведения так, как ткут гобелен: читатель не может не чувствовать обстановку, окружающую героев, каждый персонаж по-своему интересен и неповторим. В ее книгах всегда есть глубокий смысл, разрабатывая основную тему, она виртуозно использует литературные символы. Иными словами, в своем подходе к детективному жанру Сэйерс делает то, что я называю «пленных не брать». Она не опускается до уровня своих читателей, напротив, она верит, что ее читатели умны и смогут соответствовать ее представлению о них.

Я обнаружила в ее рассказах изобилие, многообразие приемов, которых мне не доводилось встречать в детективах ранее. Я была поражена удивительно точным использованием деталей: рассказывает ли она о том, как звонит колокольчик в «Девяти портных», или о необычном использовании мышьяка в «Силе яда». Автор прекрасно разбирается во всем, о чем пишет, — начиная от криптографии до виноделия; описание периода между войнами — полного безрассудства, отмеченного смертью одной и рождением другой, более коварной и лживой системы, — становится незабываемым.

На столе перед судьей стояли темно-красные розы, казавшиеся пятнами запекшейся крови.

Судья был стариком, настолько древним, что, казалось, он уже находится за пределами досягаемости и времени, и перемен, и самой смерти. Его птичье лицо и птичий голос были такими же сухими и бесцветными, как и его руки, покрытые сеткой старческих вен. Его пурпурная мантия резко диссонировала с кармином роз. Он уже три дня провел в душном помещении суда, но не выказывал усталости.

Складывая свои записи в аккуратную стопку и обращаясь к присяжным, он не смотрел на обвиняемую, зато та не сводила с него взгляда. В ее глазах — темных провалах под густыми ровными бровями — не было ни страха, ни надежды. В них читалось лишь ожидание. — Господа присяжные…

Он обвел их терпеливым взглядом, словно оценивая, на что они все вместе годятся. Трое солидного вида торговцев — высокий, явно склочник, стеснительный толстяк с отвисшими усами и третий, простуженный человечек с грустными глазами; директор крупной компании, обеспокоенный пустой тратой драгоценного времени; неуместно жизнерадостный хозяин паба; двое моложавых пролетариев; не поддающийся описанию старик ученого вида, который мог быть кем угодно; художник с рыжей бородой, которая скрывала безвольный подбородок; и три женщины — старая дева преклонных лет, деятельная толстушка, владелица кондитерской, и изможденная домохозяйка и мать семейства, чьи мысли, судя по всему, постоянно возвращались к покинутому ею очагу.