Мы попробуем рассмотреть хроносенсорный аспект дороги или, иными словами, дорогу как неповторимую единицу происходящего. Экзистенциал дороги пропущен Хайдеггером и тому есть несколько причин. Во-первых (об этом еще пойдет речь), проект Dasein предназначен для оседлого человечества, пойманного в силки и одомашненного. Во-вторых, прогрессирующее забвение бытия коснулось дороги едва ли не в первую очередь. Самоупразднение Дороги предстает как знамение эпохи Графиков и Расписаний. Современные дороги (точнее сказать, трассы) прокладываются так, чтобы обойти стороной сферу воображаемого и миновать испытания; идеальный пассажир современных трасс неподвижен, он даже не входит во внутреннее время пути, пребывая в оцепенении. В идеале из пункта А в пункт Б перемещается только тело, усилия транспортных компаний направлены на то, чтобы оградить перемещаемое тело от внезапной и труднопредсказуемой полноты присутствия: иначе возможно, что в пункте Б придется иметь дело с совсем другим человеком. А эпоха Графиков и Расписаний обязана обеспечить минимальную самотождественность командированного во всех пунктах.

Между тем Дорога, как все еще сохраняющийся экзистенциал, знаменует выпадение из Времени Циферблатов и вхождение в поток происходящего, отдаленный от строя повседневности. Хроносенсорная автономность делает дорогу трансцензором фонового времени.

Дело происходит примерно так: все привычное, связанное с жестким расписанием будней переводится в категорию внутримирно-встречного (Хайдеггер), переставая быть единственно возможным. Пресловутая «озабоченность» разжимает свои тиски. Все, что я ежедневно делал, теперь отложено, и в результате операции откладывания оно скукожилось, поникло, утратило настоятельность настоящего. Отсрочено не только то, что я делал, но и привычный ход мыслей, так называемых «паразитарных ожиданий», заполнявших все пустоты в графике ежедневных дел. Дорога еще не привела меня никуда, но уже вызволила из-под пресса времени, я освободился от занятий, которыми был занят, и теперь их шеренга сомкнулась предо мной, вернее, за моей спиной — и я волен смотреть на срочные занятия, съежившиеся в модусе «без меня», отстраненно, безучастно, едучи в этом смысле «спиной вперед».

Это часть пути, когда мы думаем о том, что покидаем: удаляющийся объект сжимается в точку согласно законам перспективы. При этом изымается из-под хрономаскировки, выводится в непотаенность событийный горизонт, который, кажется, и нельзя было представить без меня — а теперь он не только мыслим, но и по-своему ясно видим. Если дорога не экранирована от собственного времени пути, если нет маниакальной зацикленности на пункте прибытия, мы непременно ощутим предчувствие номада. Оно гласит: а вдруг без меня прекрасно обойдутся и те, кому я обещал, и те, кого я приручил? Пока это только предчувствие, но оно истинно. Просто не было времени подумать об этом, потому что время, которое было (Время Циферблатов), характеризуется минимальным хроноизмещением (дефицитом, нехваткой) и принципиально исключает из себя номадическое влечение, опыт иного бытия.

И вот теперь, под стук колес (допустим), свершается трансцендирование, преодоление собственной неизымаемости. По сравнению с этой прямой трансгрессией интеллектуальное трансцендирование вторично. Да, человек устроен так, что, «находясь внутри храма, может одновременно увидеть сверху его золотые купола» (Н. Б. Иванов) — и только этот необъяснимый дар делает нас мыслящими существами. Но способность трансцендирования в рефлексии зависит от более фундаментальной операции — от способности предъявлять к проживанию иное время и переходить к измененным состояниям сознания. Каждое такое превращение опирается на особый метафизический предмет, который можно назвать трансцензором. Дорога выступает как трансцензор времени — наряду с другими измененными состояниями сознания, но в явном отличии от них.

Пристальное внимание к собственной размерности дороги (к хроносенсорике) показывает, что выбор транспорта отнюдь не безразличен. Для попадания в желаемое место (действительно желаемое) он так же важен, как и правильный выбор направления.

Вот я еду на поезде по Западному Казахстану, выхожу на станции Эмба, разглядываю убогие станционные постройки, облупившуюся краску, чахлые пыльные деревца. Пригодность этого места для жизни почему-то вызывает сомнения. Но если бы я приехал сюда со стороны степи после многодневной езды на арбе, я попал бы в другой город с тем же самым названием (что не меняет дела), с теми же постройками, но не убогими, а преисполненными своеобразного величия. Это могло бы случиться в тот же самый час с точки зрения внешнего фонового времени, но события в любом случае принадлежали бы к разным временам — ведь совпадение проекций на шкале циферблатов, оповещающее о «настоящем времени» данного момента, отнюдь не устраняет разности темпоральных порядков, которые могут быть совершенно инопланетны друг другу. Насильственная синхронизация всего на свете по календарю и часовой стрелке далека от создания настоящего: получается лишь синтетическая одновременность, огибающая множественность собственных времен происходящего наподобие ленты Мебиуса.

Абстрактное «время в пути» выравнивает все дороги в общий рельеф синтуры (если воспользоваться термином Станислава Лема): замуровываются сквозные коридоры, через которые может ворваться бытие-навстречу. И дело не в том, что по этим трассам от себя не уедешь — исключена даже возможность различить то же самое и иное.

Только дорога вне графика, выбивающаяся из расписания, развертывается в собственном времени, создавая туннельный эффект выхода из Времени Циферблатов, дистанцирования от озабоченности. Только в этом случае мы имеем дело с путе-шествием, а не путе-глотанием.

О том, что дорога дороге рознь, говорится во многих сказках. Направо пойдешь — случится одно; прямо или налево — совсем другое. Однако вполне возможно, что все три дороги, начинающиеся от камня на развилке, ведут в один и тот же «географический пункт» — сказка опускает такие подробности как не относящиеся к сути дела. Ведь для метафизики пути важнее другое: то, что дорога это прежде всего удаление от дома, удаление от ловушки привычного и приближение к непривычному. То есть к себе. Сближение с собой есть основное свойство пути — совсем не обязательно в метафорическом смысле как «пути к истине» или «пути к спасению». В любом путешествии самым удивительным первым встречным могу оказаться я сам. Возможна и проблема с узнаванием, возникающая из-за того, что нет привычных других, кому я могу передоверить свое присутствие. Круг повседневных дел, в котором я был распределен, теперь сжался в точку, все мои двойники-дубли, выполнявшие за меня работу бытия, развоплощены. И кто теперь этот незнакомец?