Рисунки М. Пашкевич

Самоед Кирсан долго возился с берданой. Целую неделю он не чистил ее. Нагару в стволе за это время наросло не мало.

— Семь бельков

[1]

, да четыре зайца, да десять тюленей, да три песца

[2]

, — топотом считал он свои недельные трофеи, усердно водя шомполом по стволу.

— Ладно я промышляю нынче! — И Кирсановы скулы чуть приподнялись от удовлетворенной улыбки. Узенькие глазки заблестели при свете коптилки.

Когда нагар был отодран, Кирсан раза два жирно промазан ствол маслом и вскинул его к левому глазу. Ствол ярко сиял. Тонкие разноцветные струйки играли на внутренних зеркальных стенках, отражаясь в глазу Кирсана.

В стволе было также светло, как и на душе самоеда.

На утро Кирсан согрел чайник. Напился крепкого с черными сухарями чаю и стал собираться на промысел

Вчера он не ошибся. Через тусклое стеколышко окна в избу сочились золотистые лучи солнечного света.

— Не забыть бы ловушки оглядеть, да капканы. Может и песца где придавило, — соображал Кирсан, торопливо натягивая на ноги мягкие, как замша, липты.

Когда поверх липтов, на ноги были одеты непромокаемые тюленьи пимы

[4]

, а на тело малица

[5]

, да совик

[6]

, Кирсан гибко подпрыгнул на носках.

Едва к берегу подогнало лед, как Кирсан уже был на припае. И тут же стал пробираться по льдинам.

Прячась то за один, то за другой торос

[9]

, он скоро подкрался к большому тюленю с серовато-стального цвета спиной. Но прицела взять никак не мог. Мешала качка. От сильного прибоя все льдины ходили ходуном. Со страшной силой они напирали на припай и крошили его, с треском крошились сами, почти мгновенно превhащаясь в густую, как масло «шугу».

А тюлень был недалеко: саженях в двадцати. Он лежал на высокой покачивающейся глыбе и, как бочка перекатываясь от толчков льдины, с одного бока на другой, блаженно грел лоснящуюся жирную спину на солнце.

Будь Кирсан на неподвижном припае — прицел еще можно было взять. Но ведь и его качало. Вот беда! А тут еще и за собой глядеть надо.

Каждую секунду льдина может расколоться под ногами от напора. Тогда уже не до зверя.

Описав дугу по прозрачно синему небу, солнце тихо падало в глухо шум щий океан. На черных скалах то вспыхивали, то блекли солнечные пятна. От торосов расползались бледные тени. Короткий полярный день меркнул и потухал.

Кирсан сидел на припае. Возле лежали две свежесодранные звериные шкуры. А несколько поодаль, у тюленьей туши ^хозяйничала «Мутла». Кирсан думал:

День для него сегодня выдался удачный. Голубой песец, да два тюленя… Обижаться никак нельзя. Где уж тут! Если и дальше пойдет так — к лету на пятьдесят олешков промыслу наберется наверняка. А может и поболее… Кто знает?.. И снова тогда закочует Кирсан по тундре, опять станет оленным самоедином

[10]

. Только бы вот туманы не пошли. А то худо будет. Ничего не видать. Да и зверь весь подо льдом сидит. В тумане какой промысел!

Так размышлял Кирсан. Глаза мечтательно скользили по безбрежной дали ледяного океана. В лицо с севера тянул острый обжигающий ветерок.

Но вдруг глаза остановились на одной точке… Зорко сощурились. Вслед за тем, Кирсан, быстро вскочив на ноги,