Над самым берегом стояла великолепная дача, похожая на белый дворец, — в ней жили господа. Даже и не жили, они всё время проводили за границей, и дача стояла пустая. Но её охраняли и за ней ухаживали, и для этого во дворе жило много народу: дворники, сторожа, кучера, садовники, горничные, лакеи.

Жил в сторожах рязанский крестьянин, переселившийся года два назад на Кавказ с большой семьёй, — старшему, Галактиону, четырнадцать лет. Жена, крепкая российская женщина, хорошая работница, вот уже полтора года лежит жёлтая и раздувшаяся от злой кавказской лихорадки и слабым замученным голосом всё скрипит:

— Галаша, сынок, ты бы мне медвежатинки добыл, что ли. Так и вертит в носу, так и вертит, кабы съела кусочек, поздоровила, гляди. Уж так-то хочется, так-то хочется!

Жалко Галактиону матки, да как добудешь? За эти два года он отлично выучился стрелять, да на медведей отец не пускает, и некогда: то винограды вскапывать, то в огороде, то скалу порохом взрывать, — от работы некогда и оторваться.

От дачи в одну сторону тянулось бесконечное синее море, а сзади, возвышаясь друг над другом, уходили в небо горы.

Рано утром, в воскресенье, ещё солнце не вставало, Галактион потихоньку от отца вскинул охотничий мешок с хлебом, взял подвязанное верёвочкой ружьё, мешочек с порохом и пулями и вышел.

Море только что проснулось, было светлое, покойное и еле заметно дымило тонким туманом утреннего дыхания. Прибой мягко, ласково шуршал, чуть набегая на мокрые голыши тонко растекающимся зеленоватым стеклом. Косо белели вдали, не разберёшь — крылья ли чаек, рыбачьи ли паруса.

Галактион пошёл по знакомой тропке, уходившей в горы. Лес тоже только недавно проснулся и стоял свежий, прохладный, в утреннем уборе алмазно-дрожащей росы.

Долго он шёл, подымаясь выше и выше. На тропинке, загораживая её всю, показалась маленькая горская лошадь. Её не видно было под огромными, перекинутыми через деревянное седло чувалами, набитыми древесным углём. За ней, так же осторожно и привычно ступая по каменистой тропинке, гуськом шли ещё три лошади с качающимися по бокам огромными чувалами. На четвёртой, свесив длинные ноги почти до земли, ехал знакомый грузин, Давид Магарадзе.

Увидя Галактиона, он улыбнулся, ласково и приветливо кивая головой, и заговорил, останавливая лошадь, чисто по-русски, лишь с лёгким акцентом: