Сергей Всеволодович Коваленко медленно докурил сигарету и, бросив ее в пепельницу, посмотрел на свое изображение в зеркале напротив. Из зеркала на него смотрело аскетическое смуглое лицо мужчины лет сорока, с коротко остриженными волосами и сдержанным проницательным взглядом из-под красиво изогнутых густых бровей. Но как только Сергей Всеволодович включил лампу, первые же отблески тускло-желтого света, упав на это характерное лицо, кардинально изменили его.

Сергей Всеволодович неожиданно увидел, как из-под смуглой кожи, перламутрово переливаясь и тускнея по мере того, как разгорался ночник, выступили белые кости черепа, а спокойные глаза угрюмо запали и блеснули коротко и остро, словно взблеск молниеносно выхваченного из ножен кинжала.

Да... Нервы — это всегда опасно. Потому что к реальной опасности еще может прибавиться вымышленное чувство дополнительной угрозы.

— Аня! — крикнул Коваленко, не отрывая от зеркала завороженного взгляда.

В комнату, где сидел Сергей Всеволодович, вошла молодая женщина лет двадцати трех — двадцати четырех и вопросительно посмотрела на него усталым, недовольным взглядом.

Он сидел напротив пыльного зеркала в своей пустой квартире и думал, что для него жизнь уже потеряла всякий смысл. Его взгляд выхватил из отражения напротив до отвращения знакомые черты лица, тонкого, задумчивого и какого-то бледно-желтого в отсветах тусклого ночника.

У него никого нет, да ему никто и не нужен, и уже нет смысла что-либо менять... Из колонок врубленной на полную катушку стереосистемы грохотал тяжелый рок.

Это несмотря на то, что уже два часа ночи и по стенам комнаты мечутся тревожные шелестящие тени желтых ночных кленов за окном.

А через несколько дней уже тридцать три.

Тридцать три года протянулись одной длинной шеренгой дней, то вяло ползущих, как жук по гравию, то смятенно комкающих привычный ритм жизни и вырывающих свое право на существование буквально на краю небытия.

«Ауди» подъехала к огромному десятиэтажному дому, очевидно, еще совсем новому. Въезд на стоянку перед ним осуществлялся через ворота, возле которых дежурил мрачного вида здоровяк с автоматом.

Нет надобности говорить, какого рода личным транспортом была буквально забита эта стоянка. Достаточно сказать, что чечеткинская «Ауди» оказалась едва ли не самым скромным авто из числа здесь представленных.

Это не считая того, какие монстры автомобилестроения могли бы находиться в подземных гаражах, которыми обычно оборудуются подобные элитные корпуса.

— Да, Анна Михайловна устроилась совсем неплохо, — пробормотал Свиридов. — Квартиры тут, судя по всему, двухуровневые?

— Двух— и трехуровневые улучшенной планировки с пятью, шестью, семью и десятью комнатами, — механически выдал Чечеткин.

После того как Свиридову была отведена комната прямо возле входа в крыло дома, занимаемое Аней, он принял ванну, позавтракал и милостиво получил от своей госпожи разрешение вздремнуть и привести свой истощенный недомоганием, усталостью и похмельным синдромом дорогостоящий телохранительский организм в норму, соответствующую высоким требованиям нанимателя.

Потом он переоделся и, сопровождаемый рослым детиной в белой рубашке, проследовал на территорию обитания Анны Михайловны Коваленко.

Они прошли череду комнат, отделанных белым мрамором, золотом, горным хрусталем и зеркалами, где обычными, а где замутненными и прихотливо изогнутыми, с такой же белой мебелью, стоимость которой, вероятно, была сопоставима с величиной эдак в треть пенсионных отчислений за месяц в масштабах всей Московской области.

Свиридов обратил внимание на то, сколь многочисленны были кривые зеркала, к которым хозяин всего этого великолепия, нефтяной магнат Коваленко, питал совершенно определенную слабость.

Они вышли в огромный зал с высоким, парящим не меньше чем в шести-семи метрах над ними потолком, увенчанным громадными и немыслимо красивыми шикарными люстрами, широко раскинувшими пышные гроздья резного хрусталя на позолоченных фигурных остовах.

— Вот таковы вкратце наши условия, многоуважаемый Афанасий Сергеевич, — произнес высокий представительный мужчина лет около сорока пяти, в легком сером пиджаке поверх белой футболки с треугольным вырезом на шее. — Сами понимаете, дело серьезное, и на него мы можем пойти только при участии профессионала экстра-класса. Такого, как вы, Афанасий Сергеевич.

Фокин, сидевший в глубоком темном кресле где-то в углу огромной гостиной, в которой и происходил разговор, потер ладонью небритый подбородок и медленно выговорил:

— А вы вообще понимаете, кому вы это предлагаете?

— О, конечно! — Мужчина в сером пиджаке, прихрамывая на левую ногу, прошелся по комнате, а потом сел за стол, на котором находился компьютер, и пробежался длинными тонкими пальцами пианиста по его клавиатуре. — Пожалуйста. Фокин, Афанасий Сергеевич, дата рождения — 15 августа 1965 года.., м-м-м, а кстати, вам известно, что пятнадцатого августа родились Вальтер Скотт и Наполеон Бонапарт? В разные годы, разумеется.

— Нет, — угрюмо буркнул Фокин.

— Что же делать, Володя?

Свиридов обернулся. Перед ним, бледная и растрепанная, стояла она, лучшая женщина в его жизни. Его Аня. Ее тонкие пальцы конвульсивным объятием легли на рукоять пистолета, который был направлен на несколько десятков перепуганных, жмущихся в креслах авиасалона людей. Слепые, пепельно-серые лица, загнанный в одну точку взгляд — словно эти люди уже свыклись с тем, что им не жить на этой земле, и если они и коснутся ее вместе с этим — угнанным — авиалайнером, то только для того, чтобы превратиться в груду дымящихся дюралюминиевых лохмотьев с редкими кляксами человеческой крови.

— Что же делать? — повторила она. — Я не знаю, как быть дальше.., только что на моих глазах умер старик.., у него не выдержало сердце.

Я не знаю.., может, это будет малодушием — отступать после того, что нам удалось.., но только такой ценой вырывать собственную свободу... не знаю... — Ее голос пресекся, и она полуприкрыла глаза, словно пытаясь всего этого не видеть, но одновременно сознавая, что это невозможно.

Свиридов покачал головой.

СТАРЫЙ ВРАГ

— Не-на-ви-жу! — хриплым басом рявкнул Фокин, сидевший перед телевизором последние сутки и буквально не отлипавший от экрана из боязни пропустить какое-либо важное сообщение о судьбе его друзей, выбравших такой страшный и опасный путь вырваться из собственной страны. — Не мог.., не мог Вовка глупо под ставиться под их ментовские пули, да еще так, что никто из них не пострадал. Он бы половину этих уродов положил!

Он повернулся к высокому парню лет двадцати трех, лицом, фигурой и манерой двигаться сильно напоминавшему Владимира Свиридова, и пробормотал:

— И еще этот взрыв. Сразу после этого подполковника.., с-суки!! Это наверняка подстроено.., ну зачем.., зачем Володька пустил его в самолет.., наверняка это провокация.., он оставил в салоне взрывчатку, этот урод из ФСБ!

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Как странно.., он улетел из России, когда в осенней Москве уже разливалось леденящее дыхание подступающей зимы, когда красно-желтые листопадные дни еще сохраняли тепло августовского дыхания, но ночи уже бились в агонии рваных ветров, судорожно остывали и о чем-то сдавленно бормотали холодными, десять часов напролет, дождями, — а тут, в Австралии, он находит пеленающе жаркое и сонное лето и таких же, как это лето, улыбающихся, сонных, радушных и равнодушных людей. И теперь он улетает совсем другим человеком, весь словно пропитанный этим расслабляющим солнечным теплом, — в зимнюю заснеженную Москву, застывшую — словно от холода — в преддверии чего-то кардинально нового.., но все-таки в этой стылой оцепенелости несравненно больше жизни, чем во всей этой счастливой, солнечной и ни о чем не мечтающей стране.

И он, Влад Свиридов, летит обратно на родину для того, чтобы заслужить право на жизнь.

Себе и еще одному человеку. И для этого ему нужно убить другого человека.

ШОУ «КОЛИЗЕУМ» В НОЧНОМ КЛУБЕ «ЦЕНТУРИОН»

Свиридов вошел в кафе «Нептун», после вечернего пятнадцатиградусного мороза с наслаждением окунувшись в тепло полуподвального помещения. Надо же, не особо респектабельное кафе, а дизайн и условия отдыха совсем неплохие.

Гардеробщица, миловидная девушка в обтягивающем сером платье, посмотрела на красивого молодого человека с сожалением и затаенным восхищением: в самом деле, здесь редко появлялись такие красивые и одновременно такие замерзшие мужчины.

— Да что же это вы так легко одеты, — проговорила она, принимая у Влада его черный австралийский плащ.

РАБОТА ДЛЯ ПАЯЦА

...На ринге бушевало настоящее, подлинно захватывающее шоу. В спину Свиридова кто-то барабанил, но он этого не замечал: не до этого было.

Он был захвачен иным.

Два столика быстренько переместились к самому рингу, и толпа возбужденных зрителей, среди которых было немало лиц женского пола, смотрели на захватывающее действо, страшное и одновременно комичное, что разворачивалось в двух метрах от них.