Все произошло случайно, и я здесь вообще ни при чем, так и запишите. Во всем виновата моя жена - она актриса, и это она чуть ли не год звонила помощнику по актерам знаменитого режиссера фон К. У них так принято, у актеров. Где-то я читал, что Шерон Стоун, перед тем как ее взяли на роль в “Основном инстинкте”, вообще звонила режиссеру чуть ли не каждый день. Так что моя жена еще прилично себя вела.

И когда этот Владислав Анатольевич вдруг обьявился, мы страшно удивились, так как, что называется, уже не ждали, почти год прошел. Помощник по актерам назначил моей сразу заволновавшейся жене деловую встречу, а под конец спросил:

- А чей это у вас голос на автоответчике? Такой солидный?

- Муж… - растерялась Марина.

- А он тоже актер?

Прошла неделя. Жара в Москве началась, и мы решили уехать на дачу.

И, собственно говоря, если бы не моя привычка всюду опаздывать, то, возможно, эта история не получила бы никакого продолжения и я бы никогда больше не соприкоснулся с миром большого кино.

Но я собирался слишком долго. В результате мы опоздали на электричку, решили ехать позже и сели пить чай. В этот момент зазвонил телефон, и я почему-то взял трубку.

Я говорю “почему-то”, так как обычно этого не делаю. Не люблю. В крайнем случае, у меня есть автоответчик. С ним все и разговаривают. Я понимаю, что это не очень вежливо, но так оно спокойнее. Оставьте свое сообщение после сигнала, и я вам перезвоню.

Но на этот раз, повторяю, почему-то я взял трубку.

Знаменитый режиссер фон К. работал над своим новым фильмом в мятых белых штанах. Нет, разумеется, кроме штанов на нем были еще клетчатая рубашка, куртка цвета хаки и пара черных ботинок, но я почему-то обратил внимание именно на штаны. Белые штаны - не поймите меня неправильно - это хорошая одежда для известного режиссера, но почему мятые?.. Меня это как-то неприятно поразило. Ведь у режиссера фон К. - вспомнил я недавно прочитанную газетную статью в разделе “Светская жизнь” - есть молодая жена. Четвертая или пятая по счету.

“Что ж она штаны-то ему не погладит? - сокрушенно подумал я, присаживаясь на уже упоминавшийся кожаный диван в углу и независимо закидывая ногу за ногу. - Нехорошо!”

И я вспомнил, что эти же штаны и куртку я недавно видел, так как последнее время жизнь, как бы готовя меня к карьере артиста, довольно часто сводила меня с фон К. В этих же штанах и куртке, Авдей Сергеич не так давно был в буфете театра имени Станиславского, на последнем театральном фестивале, с какой-то молодой женщиной и пожилой дамой в темной шерстяной накидке. Видимо, этой самой, не то четвертой, не то пятой женой и ее мамой. Даме фон К. оказывал знаки уважительного внимания, а жене покупал газированную воду и пирожные. Помню, я тогда еще удивился усталому выражению его лица.

Надо же, подумал я тогда, столько писали об этом его новом союзе и сам он, в интервью чуть ли не каналу “Культура”, говорил, что, мол, вот - обновление, любовь, новая жизнь, dolce vita… Да, и вдруг - такое лицо. Странно.

Нет-нет, как хотите, господа, а все-таки столь значительный для России человек не должен всюду ходить в мятых штанах. Хоть бы и в белых. И даже на театральный фестиваль. Уж вы как хотите, а это непорядок.

Все кончилось. Сначала, провожаемый маленькой блондинкой и Наташей с сантиметром, ушел продюсер, а затем, мягко сославшись на дела, фон К. За ним еще бежали, еще что-то говорили, но он уже не слушал, а улыбнувшись своей знаменитой улыбкой “светского льва”, только сказал: “Потом, потом…” - и ушел.

Когда фон К. ушел, все как-то сразу расслабились. Оператор открыл журнал, ассистент по актерам стал одеваться, а маленькая блондинка, усевшись за стол в углу, вдруг сказала мне:

- А теперь мы должны решить с вами вопрос о гонораре.

Я обрадовался, но что-то в ее голосе меня насторожило. Мне послышалась в нем какая-то тревожная нота. И, как оказалось впоследствии, не напрасно.

- Меня зовут Света, - сказала маленькая женщина,- а вы у нас, значит… - Она сверилась с тетрадью. - Сергей…

- А я уж думал, ты меня бросил, - встретил меня на улице Наумов. - А сам пьешь там с Клавдией Кардинале. Хотел к вам подняться. Там есть сортир?

Возле моего друга стояло уже две бутылки “Балтики”. Третью он держал в руке.

- А ты где пиво-то взял? - удивился я.

- Где-где, - передразнил меня Наумов, - к метро ходил. Охренел тут, вас ожидаючи.

- Зря не поднялся, - сказал я, - такое все фуфло, Саш, если б ты знал… Все понты и обман.

Я удивился - странное имя. Мисаил был похож на кота Базилио из сказки Алексея Толстого “Буратино”. Это был небольшого роста брюнет, с косым пробором, кошачьими усами и, несмотря на пасмурный день, в темных очках.

Эдик заулыбался:

- Да вы не пугайтесь. Это он так. Его вообще-то Мишей зовут. Мисаил - просто псевдоним.

- Вы наш товарищ по несчастью? - спросил Мисаил.

- По какому несчастью? - Я испугался.

А дальше произошло необъяснимое. Когда мы подошли к “площадке”, я сразу почувствовал - что-то не то. Какую-то, знаете ли, внутреннюю дисгармонию. Вроде все было на месте, и в то же время чего-то не хватало. Какого-то внутреннего стержня, если угодно. Сначала я не обратил на отсутствие этого “стержня” никакого внимания. Я даже не заметил легкого смущения на лице подошедшей ко мне Маленькой Светы.

- Ну, - весело сказал я, - где ваши ботинки сорок третьего размера?

Смущение на лице Светы усилилось, и тут я его заметил. В этот момент манекенщик от Славы Зайцева быстро прошел мимо меня к выходу. В руках он держал трубку. Из трубки валил дым.

- Это безобразие! - возбужденно говорил он не поспевавшей за ним спутнице. - Я потратил целый день!..

- Сережа,- сказала Маленькая Света, грустно проводив его глазами, - тут, понимаете, какое дело… - Она сделала паузу и беспомощно оглянулась, как будто ждала откуда-то помощи. - Дело в том, - сказала Света и вздохнула, - что… Съемок не будет.

В магазине было малолюдно… Сейчас пишу, как говорится, “эти строки” и в который раз думаю - как изменилось время! Вы только представьте себе лет этак пятнадцать назад: суббота, три часа дня, винный магазин в районе метро “Водный стадион”, вы входите и тихо говорите, как бы сами себе: в магазине было малолюдно…

Берете пол-литру и, поправив канотье, удаляетесь. Нет, все-таки что-то происходит с Россией - то ли мы движемся в Европу, то ли нам вообще приходит конец, а может быть, все сразу, одновременно. Точно скажу одно - очевиден какой-то серьезный, исторический сдвиг в общественном сознании. Но что именно происходит, с близкого расстояния разобрать невозможно.

Вблизи “исторического сдвига” все были настроены по-деловому.

- Закуски, закуски возьми, - говорил Мисаил, - хлеба там, икры баклажанной…

Олександр деловито пересчитал наши деньги. Марина, сделав каменное лицо, неожиданно отняла у меня сто рублей и спрятала в сумочку.

Место нашлось довольно быстро. У самой воды стояла кем-то принесенная старая парковая скамейка с гнутой спинкой, а из старого пня был сделан импровизированный стол. Кто-то даже заботливо спилил неровности и гнилые сучья. Срез был свежим, и, судя по валявшимся вокруг жестянкам и пустым бутылкам, место было облюбовано не только нами.

- Ну вот, - сказал Олександр, с кряхтением садясь на скамейку и расстилая на пеньке газету, - а здесь им был и стол и дом. - Он поставил на газету водку, достал из сумки большой перочинный нож и с удивившей меня аккуратностью нарезал хлеб. - Прошу… - Олександр широким жестом указал на пень. - Не церемоньтесь…

Дальнейшее я помню очень смутно. Первые тосты были сумбурными - проклинали фон К., потом вообще предали анафеме все отечественное кино. Настоящих режиссеров нет, поэтому все остальные неизбежно жлобеют и начинают изображать из себя маэстро Фредерико Феллини в бронзе, что выглядит и смешно и глупо, и, главное, куда, скажите, от этого деваться интеллигентному человеку?

В Голливуд? А Россия?.. А Родина?.. А метод Станиславского?.. После Стани-славского был неожиданно провозглашен тост за присутствующих дам, и Марина зарделась от удовольствия.

После тоста за дам налили еще по одной и все хором отчего-то ожесточенно заспорили об искусстве. Впрочем, еще до спора об искусстве неожиданно ушел Мисаил. Он с самого начала как-то томился и все ощупывал карман с сотовым телефоном. А после того, как выпили за дам, неожиданно встал и, набирая номер, ушел куда-то вбок, сквозь кусты. Вскоре из-за кустов донесся треск ломаемых веток, крики - я же тебе говорил!.. - и даже что-то похожее на рыдания. Когда до нас донеслись эти, похожие на рыдания звуки, вслед за Мисаилом с тяжелым вздохом и суровым выражением лица ушел Дима. Вскоре мы увидели их обоих в полуразрушенной кирпичной беседке, очень красиво смотревшейся на небольшом мыске, поросшем орешником, метрах в ста от нас. (Я понял, почему Олександр недавно вспоминал Григория Сороку.) Дима оживленно жестикулировал, а Мисаил стоял, понурившись, и что-то ему отвечал, но слов не было слышно.

Помню, когда работал в газете, как-то раз брал интервью у одного культурного деятеля из Италии.

Дело было за столом, и в какой-то момент разговор, естественно, зашел про “russian vodka”. (Как же без этого.) Я предлагал немного принять, чтобы беседа пошла живее, а итальянец отнекивался. Мол, он только вина. Потом, правда, все-таки согласился, сказал, что это “филинг”, но заметил, что, по его наблюдениям, северные люди, пьющие водку (причем, он оговорился, не только русские, финны, например), начинают всегда весело и вместе, но расходятся грустные и по одному.

Такое вот интересное наблюдение.

Наш фотограф, человек бывалый, при этом справедливо заметил, что все зависит от того, сколько выпьешь, иногда и уходить-то не надо, потому что все сами остаются на своих местах… Но я его слушать не стал, потому что вдруг мне сделалось обидно за Россию. Это бывает. И, помнится, мы тогда с этим макаронником здорово полаялись - переводчик не успевал переводить, говорит, старик, чего ты к нему пристал, брось его. А мы уже аж до Крестовых походов добрались. (Ишь, думаю, наблюдательный какой выискался!..) Впрочем, интервью на нервной почве вышло хорошим (диктофон-то я не выключал), и в конце концов мы помирились.

Я это вспомнил к тому, что итальянец ведь был в чем-то прав, чего я тогда так завелся.