Юрик Чернявенький очередной раз попал в следственный изолятор на Лебедева, можно сказать, по недоразумению. Собственно, нельзя предполагать, что он был совсем невинный: он просто ботинок обронил, вылезая из форточки конторского помещения. Его в одном штиблете в соседнем квартале и взяли. Так что недолго увесистая пачуха денег согревала его птичью грудку.

Юрик вообще-то считал себя крутым мошенником, а кражами занимался по ходу, если вдруг увидит, где чего плохо валяется. В первый раз он загремел в «Гранд-Отеле», когда двинул сумочку из дамского туалета. Туда, может быть, та галантно-элегантная леди по острой необходимости зашла, вот сумочку на, рукомойнике и оставила. Рот раззявила, дура!

Хорошо, спохватилась сразу и в крик. Шухеру навела, хотя в сумочке, кроме разных дамских штучек и флакончиков, всего-то пятьдесят баксов ночной выручки было.

Вязали Юрика всполошившиеся швейцары по всем правилам современного задержания. Бока, конечно, изрядно помяли.

Они, эти швейцары, курировшш, оказывается, эту миледи, крышевали, можно сказать. Они отступных с Чернявенького хотели получить, но так как кроме малинового пиджака у Юрика ничего при себе не оказалось, его операм и сдали.

Юрик, когда два условно получил по первому разу, в семью вернулся, но заикаться по поводу камерного дружка своего, Глеба, родственнику судье не стал, хоть тот как раз делом этим и занимался. Репкин и так ограничился в отношении первоходки Глебушки условным сроком.

Юрок на заседании присутствовал и после угощал своего бывшего сокамерника водочкой. Ну а как же? По случаю освобождения!

— Ну, дружок, тебе крупно повезло, — говорил Чернявенький Глебу. — Репкин — дятел, он взяток не берет, я его две недели уговаривал. Пять косарей за тебя отвалил, так что с тебя причитается. Через пару месяцев вернешь, ну и поляна с тебя в «Европе», договорились?

Косой Глебушка только кивал. Охмелел немерено. Оно и понятно. Загрузился, короче, на радостях.

Впрочем, надо отдать должное и судье Реп-кину. Взяток он практически не брал. То ли действительно правильный, то ли боялся и карьеру мечтал сделать: чужая душа — потемки. С карьерой у него как-то не повелось, не обращал отдел городской юстиции на судью ну никакого внимания. Раз не брал — стало быть, и делиться ему было нечем. И прокуратура на него свалила все дела, где требовалась принципиальная позиция согласно собственному правосознанию. Так что не знал наш судья, где чего покруче засудить, а где и по-слабуху сделать. Такое бывает!

Глебу поначалу очень хотелось по-благородному поступить, то есть отдать Чернявенькому должок. Для этого Лерочку — женушку — уговорил квартирку ее обменять на комнату в коммуналке с доплатой.

— Любонька моя, — повторял ей, — эти трудности временные, мы с Юриком дела провернем и особняк на заливе купим или вообще в Майями отвалим…

Мечтать не вредно. Обменялись. Но стали Глеба терзать сомнения, а может, жадность схватила его за горло, когда зеленые купюры считал, но отдавать Чернявенькому пять тысяч долларов ему разонравилось.

И стал он от Юрика ныкаться. Вроде его и дома нет, он-де только что вышел, он как раз за деньгами пошел, его, похоже, мол, риэлтеры кинули…

Чернявенькому эти отговорки тоже перестали нравиться и припугнул он Глеба, обещая крутых бандюков подослать:

Итак, взаимоохота началась. Сафари, можно сказать.

Но ничего этого Юрик так и не узнал. Подфартило ему изрядно. Он как раз в одном ботинке на мусоров наткнулся. Нечасто у нас разодетые пижоны средь бела дня в одном тапочке ходят.

То да се: «Как, и паспорта нету? Пройдемте, гражданин, в отделении разберемся!»

А там как раз звонок от плачущей кассирши. И штиблет на подоконнике. И сто двадцать две тысячи семьсот рублей в кармане задержанного. Все сходится. Вызывайте дежурного следователя. Протокол подозреваемого. Ф. И. О. Все как положено. Распишитесь. Извольте в КПЗ. Вот не повезло!

Хотя как посмотреть. В это время бездомный Крапаль, облизывая пересохшие губы, уже занял позицию в парадной Чернявенького, за лифтом, у мусоропровода. В руках — арматурина, завернутая в газетку, заточка в кармане на всякий случай, в глазах мечта о вожделенной водке и сотне баксов. Череп торговался недолго:

Равиль же к Глебу не спешил, во-первых, транспорта не было, а во-вторых, в таких делах дольщик нужен. На подстраховку. Вымогалово — статья тяжелая, за нее по части третьей схлопотать ныне лет восемь можно.

РУБОП эту статью обожает. Их прямо трясет от нетерпения рэкетиров об асфальт мордой плюхнуть. Это уже потом следователи разбираются и видят, что должок конкретный, что терпила вовсе даже и не терпила. Его просто жадность заела. Расставаться с денежными купюрами не можется. Вот они, должнички-спекулянты, в РУБОП очередью и двинулись. А наши славные борцы с оргпреступностью их с распростертыми объятиями ждут:

— Садитесь, пожалуйста, на этот табурет, кофию не хотите ли? Рассказывайте. С нами дело иметь очень даже выгодно, сами увидите, как мы ваших обидчиков мордой в грязь тыкаем. И потом прикроем вас, мы крыша самая что ни на есть лучшая, баксов двести или хотя бы триста в месяц вас не затруднит?.. Ну вот и чудненько. Заявочку как у потерпевшего мы тогда у вас примем. Диктофончик за пазуху суньте, пожалуйста. Да не волнуйтесь. Мы тут рядом, мы за этой будочкой спрячемся. Главное, разговорчик-то запишите так, чтобы видно было, что вас прямо на кладбище везти вот-вот будут. От должков отказывайтесь, мол, и не было ничего такого, поклеп все это, кон-курентские происки, что, поди, на вас лишнего навесили, а так вы все давно уже отдали. Вот они и рассердятся. Ругаться будут, может, чуть по щекам нахлестают. Вы уж потерпите. А потом уж соглашайтесь. Вот мы вам уже и купюры пометили. Эти купюры и отдавайте, и в сторонку отпрыгивайте, а то, не дай Бог, мы вас заденем.

Вот так примерно наши славные борцы задолжавших барыг путают. Да и понять их можно. Выгода двойная. Галочка в отчете для начальства — не зря, мол, штаны протираем, да и в карманы этих штанов лишняя копеечка капает. О себе любимых тоже побеспокоиться надо.

По статистике у рубоповских работников больше всего джипов на душу населения — уж больно они эту марку уважают.