В половине второго ночи в дежурной части отделения полиции раздался телефонный звонок.

— NN отделение полиции. Дежурная часть слушает. Что у вас?

В трубке был слышен шорох и тяжелое, возбужденное дыхание.

— Что у вас случилось? — повторила чуть громче дежурная и добавила: — Я вас слушаю!

Через паузу дыхание прекратилось, и раздался отчетливый хриплый и какой-то ненастоящий голос:

Во всех окнах большого белого дома в частном секторе, где жила свидетельница вчерашней трагедии, было темно. Единственное светлое окно на первом этаже принадлежало гостиной, и из-за светлого тюля цвета крем-брюле было видно, что на диване лежит полноватая женщина лет пятидесяти и смотрит телевизор. За окном было темно, а в доме очень уютно и светло. В телевизоре мелькали какие-то кадры, электрический камин транслировал теплую картинку тлеющих поленьев и издавал фальшивое, но приятное потрескивание.

Раздался звонок в дверь. В позднее время звонки в дверь — крайне тревожное явление, а особенно после случившегося прошлой ночью, но игнорировать было нельзя. Пройдя на веранду и подойдя к двери, женщина заглянула в глазок и спросила, кто там. В ответ — молчание. Снаружи никого. Женщина поставила дом на сигнализацию, включила свет на улице и выглянула в большое окно на веранде. На участке было тихо, на поводке в конце двора мирно спала овчарка. «Странно, что она не лаяла, когда кто-то звонил в дверь… Может, соседка приехала?..» — подумала женщина. Вдруг она заметила что-то маленькое на крыльце, недалеко от порога. Это был белый конверт. Когда сегодня после шести вечера она возвращалась в дом, ничего подобного на пороге не было, иначе она бы заметила. Испугавшись, женщина решила не выходить на улицу, проверила все замки, выключила свет во дворе и вернулась в комнату. Уткнувшись в экран телевизора, она просидела так минут десять, но передача ее больше не занимала, все мысли были заняты только конвертом, который лежал на большом крыльце возле порога. Выключив телевизор, женщина проследовала обратно на веранду, еще раз выглянула из окна — никого и ничего, собака все так же мирно спит. С хирургической аккуратностью, как можно тише и незаметнее женщина отперла дверь, выглянула в щелочку, увидела в пяти шагах от двери белое пятнышко конверта, шагнула за порог и медленно, озираясь по сторонам, двинулась в сторону тайного послания. Наклонившись, она потянулась за конвертом, как вдруг сзади скрипнула половица. Мгновенно женщина поняла, что не одна. Выпрямившись, она уткнулась затылком во что-то холодное. Это было дуло пистолета, и она сразу это поняла. Дрожа от страха, женщина взяла себя в руки и произнесла:

— Я никому ничего не говорила. Я действительно ничего не видела. Прошу вас — не надо. Пожалуйста…

Человек, который держал в руках пистолет, толкнул им женщину в затылок. Она догадалась, что дело в конверте, и раскрыла его, достав оттуда ровный прямоугольный кусок белого чертежного картона. Толчок повторился.

— Мне нужно это прочитать? Я не понимаю, — произнесла женщина, и слезы покатились из ее глаз, — здесь написано… «3:0»… Я не понимаю…

Утро выдалось хорошее, но холодное для начала сентября. Солнце впервые за несколько дней порадовало своими лучами, но теплом не наградило, так что всем, кто намеревался выйти за пределы своего уютного гнездышка, нужно было утепляться. Это утро было добрым еще и потому, что никто не разбудил Виктора Демьяновича посреди ночи телефонным звонком, а это значило, что убийца молчит, ночь обошлась без происшествий и город встретил рассвет спокойно. Хотя следователя не оставляла мысль, что эта тишина неспроста. Особенно после неприятного ночного кошмара, от которого мурашки по телу МВД пробегали даже сейчас лишь при одном воспоминании. «А нервы-то уже не те…» — подумал про себя Миронов, шагая по залитому солнцем тротуару на работу.

Когда Виктор Демьянович пришел в уголовный розыск, он собрал всех в своем кабинете.

— Сергей, по вчерашнему докладывай, — сказал Миронов.

— К сожалению, вчера произошел инцидент, — сказал оперативник и, немного помедлив, продолжил: — Вы не волнуйтесь, не на грани жизни и смерти, но ситуация щекотливая. По вашей просьбе, Виктор Демьянович, я вчера остался у дома мальчика. Около двенадцати ночи к дому подъехал тонированный автомобиль, по описанию похожий на автомобиль предполагаемого убийцы. Я проследил за человеком, который покинул машину и направился в подъезд, где живет Степан. Мужчина совершил попытку взлома двери квартиры, и я его обезвредил… Так все выглядело со стороны. На самом же деле это был «друг семьи», как утверждает мать Степана. Сложившаяся не очень хорошая ситуация вынудила меня все рассказать матери мальчика, без подробностей, конечно. Я пытался вам дозвониться, Виктор Демьянович, но вы не отвечали, поэтому я действовал по обстоятельствам и своему усмотрению. Довольных сложившимся не было, но я принес свои извинения и убедил не подавать жалобу.

— Любопытно, — несколько ошарашенно произнес Миронов и задумался, через небольшую паузу он продолжил: — А что именно ты им рассказал?

Что вообще значат эти слова?»

«Не видеть дальше своего носа», «ребенок бы понял», «взяться за руль», «в нужную сторону», «кто следующий?» — эти фразы Миронов бубнил себе под нос раз за разом, повторяя их снова и снова. Ничего не приходило в голову.

Что значит «взяться за руль»? В этом есть прямой смысл или это метафора? Он первым убил того, кто сидел на водительском сиденье в фиолетовой машине у озера. Это угроза? Или он намекает, что следствие идет не в том направлении и мы совершаем ошибку? Откуда ему вообще знать о том, в каком направлении идет следствие? Может, у него есть сообщник… Не исключено, что это не один убийца, а целая преступная группировка, они оставляют за собой слишком много вопросов и ни одного ответа. «Ребенок бы понял» — что это означает? А вдруг это намек на то, что мальчик что-то знает? Тогда почему убийца за ночь не предпринял попытки убийства еще одного свидетеля? Да и какой смысл затевать убийство неверных супругов только ради того, чтобы потом подчищать за собой улики, убивая свидетелей? Нет, здесь что-то другое! У этого убийцы или преступной группы иные мотивы, и мы о них пока не догадываемся. Если судить по опыту поимки серийных убийц, то чаще всего мотивом является сексуальный аспект. Серийники по своей сути гедонисты. Они делают это ради удовольствия. Этот, вполне возможно, не исключение. И если это так, то он не остановится до тех пор, пока мы его не поймаем. «Он называет меня „противником“! — размышлял Виктор Демьянович. — Значит, он хочет посоревноваться! Вызывает, так сказать, на умственную дуэль, но почему я? Неужели просто так? Вряд ли! На этот вопрос тоже есть ответ». И для чего он звонил после первых убийств? Напугать? Потешить свое самолюбие? Зачем вообще вся эта игра?

Жизнь — вот самая опасная игра, и это парадоксально. Вопросов накапливалось все больше, и мысли начинали путаться в причинно-следственных связях. Вряд ли кто-то мог сказать с полной уверенностью, что город дрожал от страха. Да, парочки у того злосчастного озера больше не появлялись, заголовки газет, в том числе и «Городского вестника», пестрели громкими заявлениями о маньяке, местные и федеральные каналы крутили новостные программы, которые привлекали к телевизорам все больше и больше жителей города и страны. Но при этом все шло своим чередом, порядок жизни не нарушился. Впрочем, как говорится, вечер еще не наступил, и где-то в темных коридорах государственных учреждений, в комнатах с выключенным светом, в незапертых дверях, сломанных фонарях, в темных переулках, неосвещенных подъездах и в старых шахтах недоломанных лифтов — везде, куда не было доступа свету, таилось что-то чудовищное. И это что-то готовилось к прыжку.

Виктор Демьянович тряхнул головой, сбрасывая это кошмарное наводнение мыслей, взглянул на часы и понял, что со времени сбора прошло уже сорок минут. Миронов встал с кресла, потянулся и размял затекшую шею. Посмотрев в окно, он вспомнил про газету, обнаруженную сегодня утром на кровати, и понял, что почему-то промолчал о ней на общем сборе. А рассказать было о чем, потому что это был «Городской вестник», газета, из которой было вырезано последнее послание убийцы.

Случаются в жизни моменты, которые делят ее на «до» и «после». Порой такие события не носят глобального характера — пустяки, жизненные неурядицы, эти случаи меняют сознание только одного человека, оставаясь при этом абсолютно незаметными для окружающих.

Новость о причастности Туманова к убийствам потрясла Виктора Демьяновича. Он на некоторое время замолчал, заставив нервничать Лисицына, а придя в себя, попросил его никому ни о чем не говорить и добавил:

— Я сам побеседую с Егором Макаровичем, а пока хотя бы час потерпим — надо подумать.

В голову не лезла ни одна толковая мысль. Каждая следующая новость была хуже предыдущей, и легче не становилось — чем дальше, тем все темнее и темнее. Неужели этот улыбчивый парень и есть тот безжалостный маньяк? Но зачем ему самому писать в послании «проверьте пистолет», чтобы сразу разрушить всю эту поганую игру в кошки-мышки и выдать себя?

И зачем нужно было объявляться и сразу пропадать? Какая в этом цель? Нет, здесь что-то другое! Возможно, Туманов всего лишь пешка, неудобный помощник, которого нужно либо убрать, либо сдать. Но тогда где он сейчас? И кто убийца?

Город погрузился во тьму. На улицах стояла пугающая тишина, только ветер подгонял сухие листья всех оттенков желтого, рыжего и красного, которые в темноте казались темно-коричневыми или черными, — они бились о тротуар и издавали шелестящий звук, который был заодно с ветром и заставлял трястись то ли от холода, то ли от страха весь город. Окна домов тускло, но уютно горели. Их свет сквозь оконные рамы проникал наружу и смешивался со светом уличных фонарей. Жители города прятались за бетонными блоками типовых жилых домов, в то время как на улице была пустота, гнетущая и будоражащая. Казалось, что если подойти к окну слишком близко, то можно будет прикоснуться к ночи рукой, пощупать ее, ощутить этот плотный темный воздух и эфирный свет фонарей. И вот когда к ней прикоснешься, она затянет в свой мир без остатка. Пути назад уже не будет — только дальше вперед, где свет с каждым шагом тускнеет, а темнота становится все более насыщенной.

Вчера губернатор объявил комендантский час. Поэтому в это время на улице можно было встретить только патрульные машины. Они объезжали проспекты, улицы, переулки, аллеи, бульвары, парки и дворы, как бы охраняя спокойствие граждан и их жизни. Казалось, должно стать легче, проще, безопаснее, но на деле все становилось только страшнее. Тревога лишь усиливалась.

Арсения доставили в больницу в бессознательном состоянии. В процедурной его подготовили, по настойчивому требованию Миронова срочно повезли в операционную, дали наркоз и начали операцию.

Было темно. Романов стоял на кладбище среди могил. Рядом у надгробия, надпись на котором гласила, что здесь покоится Туманов Александр Егорович, стояли Егор Макарович и Виктор Демьянович. Судя по всему, прошло несколько лет, во-первых, потому что появились надгробие, ограда и скамья для тех, кто пришел навестить могилу близкого человека, и, во-вторых, самое главное — могила заросла травой. «Почему никто не убирается здесь? И что я тут делаю?» — подумал Арсений и попытался задать эти вопросы Миронову, но тот не отвечал. Он упорно молчал. Несколькими метрами правее располагалась аллея с фонарями. Это было незнакомое кладбище, и уже это пугало. Желая снова попробовать обратиться к Миронову, Сеня повернулся к нему и заметил, что и он, и Егор Макарович смотрят куда-то в сторону, больше на соседнюю могилу, чем на ту, в которой похоронен сын начальника. Арсений пригляделся, ему понадобилось еще несколько секунд, чтобы разглядеть хоть что-то в этой мгле. Там был свежий крест, на котором значилось его имя — полное имя Арсения и… дата смерти. Не успел он хоть что-то осознать и толком напугаться, как из темноты раздался протяжный вой. Он не был похож на волчий или какой-нибудь другой. Это был целый стонущий хор, который перешел в отрывистое подвывание, больше похожее на смех гиены. Этот звук окружал троих людей, стоящих среди могил, и, постепенно усиливаясь, приближался.

— Что это? — испуганно спросил Арсений у Миронова. Но Виктор Демьянович и Егор Макарович, казалось, не слышали ничего. Они как завороженные смотрели на деревянный крест, торчащий из земли.

В шесть часов вечера следующего дня была запланирована съемка программы, она должна была идти в прямом эфире, поэтому в пять Виктор Демьянович уже стоял у проходной студии местного телевизионного канала. На нем были темно-синие брюки и коричневый пиджак в цвет ботинок. Просто, но элегантно. Его встретила девушка-редактор, приятная и строгая. Она поминутно связывалась по рации с коллегами и вела Миронова, судя по всему, какими-то обходными путями. По дороге она кратко обрисовала, что будет происходить и что надо делать. Пройдя целую вереницу коридоров и сменив несколько раз этаж, они наконец добрались до гримерной, которая оказалась пуста. МВД и его спутница покорно прождали десять минут гримера, которая пришла, бросила оценивающий взгляд на следователя, нарочито громко и по-женски манерно воскликнула: «У него отличный цвет кожи. Он прекрасен и без моей помощи», — и прогнала обоих за дверь. Девушка-редактор отвела Виктора Демьяновича в какой-то коридор и усадила на скамью. Она отдавала односложные команды и часто общалась со «своими» по рации, так что больше походила на телохранителя, чем на работницу студии, но ее поведение, осанка, манера говорить и держать себя выдавали в ней столичную особу. Из радиопереговоров следователю мало что стало ясно, только то, что кто-то там в коридоре третьего этажа, а кто-то другой ведет кого-то на грим по коридору второго этажа. На каком этаже находился сам Виктор Демьянович, он не знал. И что самое интересное, Миронов пребывал на студии уже минут тридцать, но за это время не встретил никого. Еще через пять минут его отвели к звуковикам, где пристегнули к внутренней стороне рубашки петличку, положили в карман маленький кирпич передатчика на батарейках и, наконец, посадили в небольшую комнату, в которой оставили его в одиночестве и велели немного подождать.

Миронов нервничал. В жизни он был неплохим политиком по части общения с людьми, но здесь была не жизнь, здесь шоу. Народ принесет в жертву кого угодно, лишь бы поднять рейтинги и получить хорошенький скандал на камеру. Виктору Демьяновичу сегодня предстояла сумасшедшая проверка на прочность, и это был большой вопрос, насколько сухим он выйдет из воды. «Хорошо бы хоть по пояс», — прошептал он себе под нос.

Томительное ожидание удобряло почву для сомнений и размышлений, а стены маленькой комнаты-коробки, сдавливая следователя, нагнетали обстановку и не давали вздохнуть, наполняя легкие спертым ароматом грима и пудры. Миронов никак не мог выбросить из головы то, что накануне ему рассказал Арсений. Боль… ему нравится смотреть на нашу боль. Он получает от этого удовольствие. «Выходит, это его слабая сторона, — думал Виктор Демьянович. — Он отдаст все что угодно, чтобы наблюдать. Наблюдение дарует ему ощущение власти, сладкой и пленительной».

В эту секунду сердце следователя застучало быстрее от резкого и жаркого выброса адреналина. «А что, если сегодня он будет на передаче?!» — выпалил Миронов вслух и встал с дивана, занимающего больше половины маленькой гостевой каморки. Но в качестве кого? Зритель? Эксперт? Гость? Кто он? Если теория верна и преступник всегда возвращается на место преступления, то этот не пропустит шанс покрасоваться перед телекамерами.

В этот момент раздался короткий сигнал входящего сообщения на мобильном телефоне. МВД достал телефон из внутреннего кармана пиджака. Незнакомый номер.

На следующий день Арсения выписали из больницы и назначили постельный режим с выездами только на перевязку и процедуры. Слова врачей его мало волновали, ему неистово хотелось продолжить расследование, поэтому он направился прямиком в уголовный розыск. На улице стояла чудесная погода. Несмотря на то что уже наступил сентябрь и осень пришла на смену лету, было тепло, светило солнце, выглядывая из-за редких облаков, и дул теплый порывистый ветер. Хотя Арсений и прихрамывал — ранение давало о себе знать с каждым шагом, он все равно решил пройтись пешком. Его одолевало какое-то необъятно радостное чувство того, что он жив. Кровь бурлила от непреодолимого желания жить дальше и делать дело.

Он открыл скрипучую крашеную дверь управления, поднялся на пятый этаж и направился к кабинету Миронова. Стучать Арсений не стал — из-за двери доносился громкий и яростный голос Виктора Демьяновича:

— Так, значит, это телефон Туманова-младшего? Тот самый телефон, с которого преступник отсылал все сообщения мальчику и на который снял видео с убийством? — Было ясно, что МВД не уточняет, он прекрасно знает, о чем говорит, он давит на собеседника или собеседников фактами. — Позвольте спросить: какого рожна этот телефон не был заблокирован, как только мы узнали о его существовании еще несколько дней назад?!

— Мы просто решили, что есть возможность последить за этим телефоном получше. — Это был голос Александра.

— И как? Славно проследили? Много нового узнали и еще всей стране об этом рассказали! — не унимался Миронов.

Утром в гимназию номер 4 поступил звонок.

— Алло, — произнес голос, — хотел бы сообщить, что строители, которые работали на каникулах, заложили четыре килограмма тротила под пол и стены школы. Это не шутка, выводите детей и вызывайте полицию. — Далее в трубке зазвучали короткие гудки. Моментально по громкоговорителям была объявлена тревога, и педагоги начали выводить свои классы на улицу.

К тому времени возле школы уже минут двадцать стоял черный седан с тонированными стеклами. Он был припаркован достаточно близко, так что от входа в здание до двери автомобиля было всего шагов двадцать. Из него вышел человек в костюме, напоминающем школьный, на который сверху была накинута ветровка с капюшоном, частично скрывавшим белую маску.

За плечами у незнакомца нелепо топорщился рюкзак. Когда из школы повалили подростки, он ловко смешался с толпой. Его интересовала одна-единственная девочка из третьего класса. Незнакомец выследил свою цель и, выждав удачный момент, как бы невзначай подошел сзади, сделал моментальный укол из пистолета, после которого ноги жертвы подкосились, и она сама упала в руки преступника. Незнакомец сделал несколько уверенных шагов к автомобилю, ловким движением бросил безвольное тело ребенка на заднее сиденье, прыгнул за руль и уехал. Все заняло от силы минуту, а может, и того меньше. Незнакомец был готов к отпору со стороны педагогов и даже детей, но они были так суетливы и невнимательны, что в суматохе никто ничего не заметил.

Проехав несколько улиц и убедившись, что погони или слежки нет, человек в маске выбрал безлюдное место и припарковал автомобиль возле дороги. Затем он вышел из машины, открыл заднюю дверь и стал рыться в карманах одежды и рюкзака спящей девочки. Поиски продолжались недолго, целью незнакомца был телефон, который нашелся в чехле на шее у ребенка. Вернувшись на водительское сиденье, человек отыскал контакт «Папа» и нажал кнопку вызова абонента. Когда в трубке раздался низкий мужской голос, преступник поднес к губам знакомый прибор и заговорил голосом девятилетней девочки.

Порой с человеком происходит нечто такое, что позволяет ему выйти на новый уровень самосознания, открыть новый космос, помогает понять, что мир больше и разнообразнее, чем казалось до сих пор. Это может быть все что угодно, от глобального — смерть близкого — до какой-нибудь мелочи, как, например, новое выученное слово. Иногда такое действие оказывают сны. Наличие ночных видений как бы дает понять, что существуют материи и знания за гранью нашего понимания. Сон — это как будто еще одна параллельная жизнь.

В детстве во снах с Виктором Демьяновичем все время происходило что-то невероятное и непременно негативное, что-то вызывающее животный неподдельный страх; поэтому он приподнимался с кровати, или вставал и начинал ходить по комнате, повторяя какую-нибудь фразу, как правило, что-то вроде «мама, мамочка, там такое!», или просто бурчал что-то себе под нос. Он жил и действовал в реальном мире, глаза его были открыты, ноги и руки двигались, как в жизни, может быть, только несколько вычурно и скованно, но видел он то, что ему снилось. Весь его разум и все его чувства были наполнены чем-то иррациональным, потусторонним.

Каждый раз во сне он испытывал безумный, животный страх из-за нерешенной проблемы или приближающейся опасности. Частенько он пытался кого-то спасти, перетащить неподъемный груз, которым завалило кого-то из близких, или силился убежать от дамы в черном, но ноги становились ватными, а силы оставляли маленького мальчика.

Был сон, который повторялся несколько раз, и каждый раз он снился с самого начала, продлевая мучения ребенка. Вите снилось, что он играет во дворе своего дома на детской площадке, в песочнице лепит куличики. Он почему-то один, рядом никого. Вдруг за горкой, в самом конце площадки, появляется темный силуэт. Это женщина в черном платье, но и голова, и лицо, и руки у нее такие же черные, как и платье. Как только он ее замечает, по телу пробегают мурашки, а на небе стягиваются тучи, и становится пасмурно. Мама всегда запрещала разговаривать с незнакомцами, а тут и сам Витя понимает, что он говорить с этим человеком или существом не хочет, он его боится. Мальчик встает и делает шаг из песочницы. Женщина медленно, самоуверенно, как будто издеваясь над ребенком, направляется в его сторону. Витя разворачивается и делает несколько шагов к оживленной улице — там безопаснее. Оборачиваясь, он замечает, что расстояние между ним и незнакомкой сократилось вдвое. Но ни лица, ни рук разглядеть по-прежнему нельзя. Ребенок начинает бежать, но бежать с каждым движением становится сложнее — новый шаг дается с трудом, словно бежишь по пояс в воде или по колено в болотной жиже. Однако женщина приближается медленно, она, кажется, смакует беспомощность маленького мальчика, который силится бежать, но остается практически на одном месте. Витя начинает паниковать, и вот когда страх и паника доходят до состояния истерики и подушка увлажняется горькими детскими слезами, только тогда мальчик осознает, что это сон, и просыпается окончательно.

Сбросить такое ночное наваждение или просто страшный сон можно было ярким светом. Однако после резкого искусственного пробуждения на весь день остается такое ощущение, что вечером ложиться спать страшнее вдвойне. Неприятное чувство, словно монстры ждут тебя там, в мире снов, для продолжения запугивания, издевательств и истязаний.