Жанни стояла на выступе скалы, весело смеясь. Справа на нее глядело бирюзовое зеркало озера Комо, налево — чуть синела полоска озера Лекко; прямо перед нею вилась пыльная дорога, спускаясь за предгорья между двумя непрерывно тянувшимися вдоль неё белыми стенами; вдали виднелись изящные виллы и дворцы Белладжио, а над нею высились, все поднимаясь, уходя вершинами в небо, горы, между которыми Merde di Gatto отливала изумрудною зеленью. Далеко на горизонте, по правой стороне Комо, за местечком Колико, серебрились снежные вершины Альпов.** Теплый, но в то же время редкий воздух предгорья приятно щекотал молодую девушку, невольно заставляя подыматься её ещё не вполне сформировавшуюся грудь, вдыхавшую аромат ранних цветов на склонах гор и цветущих плодовых деревьев.

Жанни имела причину смеяться: зоркие глаза девушки уже давно заметили на дороге мужскую фигуру, как-то лениво-изнывающе подымавшуюся на горы.

— Это он, наверно он, кузен Тито, — вскрикнула Жанни, еще раз пристально вглядываясь в идущего. — Ну, уж и лениво же он идет, точно кто его сзади удерживает. Тито, Титино! — закричала Жанни и захлопала в ладоши, хотя едва ли кузен мог расслышать ее возглас: расстояние было чересчур велико.

Жанни, круглая сирота, недавно еще лишившаяся матери, унаследовала от нее остерию

[1]

на предгорье, небольшой домик и чудный фруктовый сад с виноградником, приносившим недурной доход владелице. Сад этот еще был насажен дедушкой Жанни, старым Титом Маттеи, одним из гарибальдийских ветеранов. Жанни только что исполнилось семнадцать лет, как она осталась одинокою и владелицей остерии и сада. Старуха, мать ее, запасливая и хлопотливая хозяйка, оставила ей полную кантину

[2]

вина, из своего и покупного винограда. Опекунами молодой девушки явились брат ее матери, Туллио Ферручио, старый лесной сторож из горной деревушки, лежавшей в расстоянии часа ходьбы от остерии, на вершине горы, и местный деревенский брадобрей, очень уж древний, Циприано Баркузо. Последний частенько навещал кабачок своей опекаемой, и несмотря на ее отказы от денег, постоянно уплачивал ей за выпитое им вино и съеденный сыр. Вообще дела остерии по смерти старой Мариэтты нисколько не ухудшились, а напротив шли даже лучше; лицо молоденькой девушки привлекало массу посетителей.

Жанни, в своей ярко-красной юбке, черном бархатном спенсере