— С днем ангела, барышня! Дай вам Бог здоровья, счастья, жениха красавца писаного, богатого да доброго, чтобы любил вас да нежил! — выпалила скороговоркой затверженное наизусть приветствие горничная Стеша, входя в спальню Людмилы Алексеевны, младшей дочери сенатора Дымова.

Хорошенькая девушка, крепко спавшая на кровати за ширмами, раскрыла большие карие глаза под тонкими бровями и лениво потянулась.

— Восьмой час, барышня! Макар Андреевич давно дожидается. Обедня в Невском монастыре заказана. Карете приказано к восьми часам стоять у подъезда. Маменька изволили одеться, чай кушают. — Говоря таким образом, Стеша подняла шторы и отодвинула ширму.

— День-то какой для вашего ангела выдался, барышня! — радостно воскликнула она.

— Погода хорошая? Солнце? — все еще с трудом преодолевая дремоту, спросила Людмила.

А в противоположном конце дома, в просторной, светлой и убранной по-модному комнате, служившей спальней супругам Дымовым, происходило свидание между матерью и сыном.

Оно было неожиданно. Льва Алексеевича раньше Рождества никто не рассчитывал увидеть в Петербурге, и немудрено, что к радости, с которой Дарья Сергеевна узнала о приезде сына, примешивались испуг и беспокойство.

Лев Алексеевич был молодой человек с умным, смелым и пронизывающим взглядом и выдающимся, как у матери, подбородком на продолговатом, худощавом и старообразном лице. Голос у него был громкий и резкий, движения порывисты, и природная строптивость нрава, хотя и смягченная воспитанием и служебной дисциплиной, просвечивала беспрестанно в его словах и движениях сквозь напускную сдержанность.

Впрочем, со своими домашними (за исключением отца, перед которым он всегда выставлял себя почтительным и покорным сыном) Лев Алексеевич не стеснялся, и едва успела остановиться у крыльца его бричка, как уже его повелительный голос стал раздаваться по всему дому. Растерявшаяся и сбитая с толку бесчисленными приказаниями челядь забегала по коридорам и лестницам. В мезонине же, в комнате рядом с комнатой его сестры, таскали вещи молодого барина, сновали взад и вперед казачки и лакеи с принадлежностями блестящего мундира, в котором Лев Алексеевич должен был явиться во дворец. Суетясь и хлопоча, люди обменивались между собой отрывистыми фразами шепотком, с тревогой во взгляде и с боязливой осторожностью в движениях, старательно избегая попадаться на глаза молодому барину и обращаясь с приказаниями и донесениями к его камердинеру, молодому парню с наглыми глазами, которого в доме величали Александром Григорьевичем.

Лев Алексеевич вошел к матери свежий и надушенный, в щегольском халате, без всяких следов усталости от долгого пути. Видя его таким бодрым, трудно было поверить, что он целых две недели скакал с быстротою фельдъегеря, день и ночь, по тряским и ухабистым дорогам, останавливаясь лишь для того, чтобы перепрягать лошадей.