Валентин Сычеников
Противоречие
Нас буквально преследовали ошибки. То мы не дотягивали до очередной системы, предназначенной для съемок, тормозили преждевременно и потом приходилось мучительно долго тащиться на корректировочной скорости, то наоборот - проскакивали намеченный объект на полном ходу и надо было так же по-черепашьи возвращаться. Перепляс скоростей действовал на нервы. Об отклонениях от курса и говорить не хочется. Галактику ЗЭТ мы, притормозив, едва обнаружили за сотню парсеков в стороне, а звезду КР-200ч, как ни старались, вообще не нашли. И при этом, клянусь, все расчеты я делал безукоризненно точно, назначаемые маршруты были верны, и режимы хода я выдавая правильные. Виноват во всем, конечно, был Мэйс. В него как бес вселился. Заложив в управление программу очередного маршрута, он не успокаивался - то и дело нажимал свои кнопки, дергал рычаги, щелкал клавишами. Вообще-то он всегда егозил. Но в этот раз, мне казалось, усердствовал особо. - Мэйс, перестань,- пытался я несколько раз остановить его.- Программа точна, и автоматика знает свое дело. - Автоматика-автоматика...- благодушно подпевал он, поглядывая на экраны, привычно выбивая барабанную дробь на подлокотнике кресла, и снова тянулся к какой-то клавише, приговаривал:- Но небольшая корректировочка не помешает... В бессильной злобе я скрипел зубами, но поделать ничего не мог командиром-то был Мэйс.
* * *
По правде, в паре с Мэйсом мы летали давно и, как принято говорить, сработались. Я знал все его недостатки и научился терпеть их, он же уважал мои достоинства. Меня, например, раздражала его привычка вечно мурлыкать себе под нос какую-нибудь дурацкую мелодию. Порой и разговор вел - как арию. Не нравилась мне и вот эта его дерганность - Мэйс то колотил пальцами, то сучил ногами, мог резко вскочить, обежать нашу крохотную кабину и снова плюхнуться в кресло... За мельтеше-ние я почти все время злился на него. Но привык сдерживаться. А он, наоборот, был всегда настроен благодушно-невозмутимо. Его просто нельзя было вывести из себя. Однажды я ему в кофе с сахаром подсыпал соли и перцу, а в заварное пирожное вшприцевал солидную дозу горчицы. Но и тогда Мэйс, чрезвычайно любивший сладости, даже не подумал обидеться. Клацнув зубами на пирожном, хлебнув изрядную порцию отвратительнейшего пойла, он ошалело вытаращил глаза, словно ежа проглотил, долго плевался с плаксивой физиономией, а потом... расхохотался! - Ай да штурман! Ай да шутник!- с идиотским восторгом заорал он, отплевываясь.- Тьфу, тьфу... Ну и молодец ты, Ярон! Мо-лод-чи-на-а!...запел он по-иерихонски и полез обниматься. А я жутко хотел двинуть его в челюсть. В космоцентре о нашей антипатии я не мог говорить. Тестирование показывало полную психологическую совместимость. А Мэйс к тому же на каждом углу не уставал повторять: "Лучший штурман Центра - Ярон. С ним хоть в пекло". Так и работали мы уже, кажется, тысячу лет. И я смирился.