Плавание в Византий

Силверберг Роберт

Чарльз Филлипс, вполне обычный человек, наш современник из 1984 года, оказывается в далеком будущем, в 50 столетии. Жизнь здесь оказывается приятная, ни к чему не обязывающая, но немного странная. На свете есть только пять городов, причем все из них, это доскональные копии известных исторических городов прошлого, и города постоянно меняются: периодически какой-нибудь один разрушают, и тогда строят другой, новый. Все население городов составляют «временные», не отличимые от людей биороботы, выполняющих декоративные и служебные функции. А настоящих граждан всего несколько сотен, они бессмертны, и всю жизнь проводят в увеселительных поездках из одного города в другой. Чарльз Филлипс становится одним из них, и даже находит здесь свою любовь. Но его постоянно мучает ряд вопросов. Как он сюда попал? Зачем он здесь? Почему этот мир так странно устроен? Он не знает ответы. Но потихоньку приближается к разгадке…

Он встал чуть свет и вышел на террасу, желая посмотреть на Александрию — город, в котором прежде не был. Они с Гайойей прибыли вчера после заката и тут же легли спать, утомленные длительным перелетом из заполярного Асгарда, и теперь, в нежно-абрикосовом свете зари, грозные шпили и зубчатые стены покинутого города казались ему сном, а отнюдь не воспоминанием. После холодной строгости Асгарда глазу непросто было привыкать к знойной нарядности Александрии. По слухам, дни Асгарда сочтены: снесут и возведут— в других краях — Мохенджо-Даро. Поскольку городов всегда не более пяти, их постоянно заменяли. В этом году был настоящий коктейль из эпох, реалий и культур: Чанъань, Асгард, Нью-Чикаго, Тимбукту и Александрия.

Он помнил времена, когда вместо Чанъаня существовал Рим Цезарей; Александрия же сменила Рио-де-Жанейро.

С моря тянуло свежим, хоть и жарким ветерком, донося своеобразный запах воды; зеленовато-голубая зыбь размеренно плескалась у пирсов.

Их гостиница находилась в живописном месте: высоко на северном склоне Панеиума — огромного рукотворного холма, посвященного козлоногому богу. Отсюда город виден был как на ладони: широкие бульвары, высокие обелиски и памятники, дворец Адриана, величественная библиотека, храм Посейдона, многолюдный базар, дом Марка Антония, нашедшего здесь приют после поражения в битве при Акции. И разумеется, маяк, седьмое чудо света, громадный столп из мрамора, известняка и пурпурно-красного асуанского гранита, горделиво вздымавшийся на дальнем конце узкой дамбы, на милю вдававшейся в море. С его вершины, где размещалась камера сигнального огня, клубился черный дым.

Город просыпался. Появились эфемеры в белых складчатых юбчонках и принялись подстригать густую живую изгородь, разделявшую общественные здания. Вышли на улицы и редкие горожане в просторных одеждах наподобие греческих.