«Я хочу, чтобы Вы нашли моего сына», – говорилось в письме, если отбросить ненужные подробности. Просьба была настолько неожиданная, что казалась глупым розыгрышем. Или, может, автор письма что-то напутал. Если же это шутка, то совсем несмешная.

В роли просителя выступала Мика Амино, вдова Мотонобу Амино, богача, сколотившего себе состояние на спекуляциях недвижимостью. При жизни покойного поносили последними словами и считали «мужиком, который все соки выпьет и мозг из костей высосет», но, как ни странно, вдова не стала жертвой дурной репутации мужа, избежав мести и проклятий со стороны его давнишних врагов.

Обычно верную и заботливую супругу при муже-злодее считают соучастницей его преступлений. Но будь она не столь добродетельна, все равно скажут: два сапога пара. Мика Амино не касалась того, чем занимался её муж, и была в этом последовательна. Она не помогала ему в грязных делишках, но и не впадала в благотворительность, чтобы загладить его вину. Чудаковатая меценатка, тратившая деньги весьма странным образом, – вот как можно было охарактеризовать мадам Амино.

Дочь японских эмигрантов, она провела детство и юность в Нью-Йорке, а в двадцать восемь лет вернулась в Японию. Она многое повидала и теперь тратила доставшиеся ей от богача-землевладельца деньги, подобно американским нуворишам прошлых времен.

Интересно, что это за город? Раз люди в нем живут, то это город, наверное. А мне он кажется миражом. Потому что людьми здесь вроде бы и не пахнет. Вон вдали виднеются срезанные холмы. Там тоже, вероятно, город построят.

Безжалостный запах асфальта и бетона. От него того и гляди в носу все зацементируется. Даже небо пропиталось бетоном.

Волочу за собой стертую ногу и нагруженную самым необходимым коляску, иду по дороге куда глаза глядят. Эта дорога где-то должна соединиться с пригородом Токио, который нарисован на моей карте, но у меня так раскалывается башка, что я не в состоянии разгадывать эту загадку.

Куда я попал – понятия не имею, грохнулся сюда как метеорит. Иду и не знаю, почему и как я здесь оказался. Просто ничего лучшего, чем шагать по дороге, я придумать не мог. Одно ясно: я чего-то боюсь. Вот и иду, как лошадь, подхлестываемая тенью.

У мадам были способности к предвидению. Она знала заранее, что через неделю Манко примет ее предложение. Что отражалось в ее магическом кристалле? Приход на Землю Царя Страха? Или ей удалось увидеть Спасителя, бродящего по задворкам? Или же она смеялась над тем, как все деньги мира превращаются в клочки бумаги?

Последнее время рынок акций лихорадило. Курс иены резко упал сразу на пять пунктов, и Майко подумала: вот и началось падение Японии. Иногда даже мысли о деньгах вызывали раздражение. Она внезапно вспомнила кошмар 1987 года. После него где-то в уголках ее сознания постоянно шевелилось недоверие к деньгам. Периодически, подобно приходу менструации, Майко охватывало уныние, и все валилось из рук.

Во время малого кризиса 1987 года у Майко оказались вывихнутыми суставы, в нервной системе разрушились связи, кровеносные сосуды то закупоривались, то вдруг кровь по ним текла вспять. Майко уставала до изнеможения, но, уложив разгоряченное, вздрагивавшее от боли тело на кровать, она не могла ни уснуть, ни расслабиться. Подобно городу, подвергшемуся бомбардировке, ее тело было наполовину разбито. Она пыталась привести себя в чувство и восстановить в организме нарушенный порядок, но от этих попыток из головы летели искры, как будто в мозгу случилось короткое замыкание.

Точно такая же паника охватила и биржу ценных бумаг, и офисы компаний по ценным бумагам. И без того доведенные до крайнего напряжения брокеры носились в два раза быстрее, чем обычно, и кричали в два раза громче. Без преувеличения, здесь проходила линия фронта, и каждый бился не на жизнь, а насмерть. Только компьютеры, объявлявшие о продаже и покупке акций и фиксирующие сделки, были, как обычно, хладнокровны, а точнее – безжалостны.

Украденная память десяти дней вернулась, когда я просмотрел планы, записанные в календарь. Придя в себя, я смог восстановить свои аудиовизуальные воспоминания до мелочей, и это внушало уверенность.

На всякий случай я сходил в больницу и прошел обследование. Удар ничего не повредил, но врач неоднократно повторял восхищенно, что у меня поразительные волны мозга.

– Обычно у бодрствующего человека наблюдаются только гамма– и бета-волны, и только у тех, кто овладел специальной духовной тренировкой, появляются альфа– и тета-волны. В частности, тета-волны возникают во время сновидений. У дзэнских монахов во время занятий медитацией мозг порой излучает такие волны. Как вы знаете, дзадзэн

[28]

– это медитация с открытыми глазами, то есть в период бодрствования, и тета-волны возникают только в том случае, если душа пребывает в состоянии высокой стабильности. У вас то и дело появляются тета-волны вперемежку с альфа-волнами. Вы занимаетесь какой-либо особой медитативной практикой?

– Я экстрасенс, – сказал я с усмешкой и прибавил: – Наверное, это волны мозга Микаинайта, которые перемешались с моими.

Станция «Сибуя» – это озеро на дне долины, куда стекается несколько рек. Когда открываются шлюзы пешеходных переходов на перекрестке, людские потоки начинают свое стремительное движение, то там, то здесь образуя водовороты. В дождливые дни над толпой теснятся, наталкиваясь друг на друга, разноцветные зонты. Это напоминает мне причудливый механизм, в котором произвольно крутится множество шестеренок. Я наблюдал за действием этого механизма сверху, из перехода на платформу линии Иногасира. Меня ждала недоделанная работа, а я простоял минут двадцать у окна, будто назначил кому-то встречу. Будь у меня граната в правой руке, я смешался бы с толпой, небрежно выдернул чеку и выбросил ее, как окурок… Интересно, где бы я смог скрыться? А будь у меня шанс спасти одного человека, кого бы я спас, задумался я всерьез.

Посмотрев в сторону, я вдруг заметил похожего на бомжа мужичонку, который из окна растерянно наблюдал за столпотворением у станции. Бомжи никогда не попадают в поле зрения погруженных в свои мысли прохожих. Что так привлекло его внимание? Я проследил за его взглядом. За памятником Хатико,

[33]

сидя на брусчатке, промокший бомж ел обед из коробки. Рядом <: ним сидела такая же мокрая собака, с которой он делился жареной курицей или чем-то еще. Только я да невзрачный смуглый бомж с интересом наблюдали за ними.

Микаинайт, где-то я уже видел подобную картину. Седьмая авеню и четырнадцатая улица Манхэттена. Шел мелкий дождь. Помнишь, там на дороге сидел на корточках мужчина в куртке цвета хаки с пятном от кетчупа и в бейсболке с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз» и ел пиццу, делясь с собакой? У собаки, дворняжки с белыми и черными пятнами, был растерянный вид, а брови такие, будто мужчина, дурачась, пририсовал их ей фломастером.

Мне не нравится запах этого мыла. Как будто псиной подванивает. Надо будет завтра пойти купить другое, а то придется целую неделю ходить с этим ароматом. Удастся ли мне за неделю собрать достаточное количество информации, чтобы найти Macao? И о его детстве надо будет расспросить. Если не задержаться еще на недельку, то и отдохнуть будет некогда. А хотелось бы и с одноклассниками по старшей школе встретиться. Какая-то тяжесть во всем теле. От долгого перелета ноги опухают, в животе скапливаются газы, противно. Хорошо, что в туалете есть окно. Интересно, если бы я баловалась наркотиками, то смогла бы превратиться в голубя и вернуться в Центральный парк? Едва слышна сирена патрульной машины. А еще слышно, как движется секундная стрелка будильника. Когда находишься одна в комнате, время внезапно замедляется. Секундная стрелка проходит одно деление за три секунды. Ужасно раздражает. Вдруг захотелось разодеться посексуальнее и сделать вид, что жду клиентов в холле гостиницы. А вообще-то можно и не делать вид, а содрать с кого-нибудь баксов пятьсот. Стоит только один раз решиться – и сможешь прожить в Нью-Йорке без гроша в кармане. Когда я училась в институте, у меня на дискотеке украли сумочку с паспортом. И где я только ее ни искала, всё напрасно. В полной растерянности я опустилась на диван, и тут со мной заговорил блондин средних лет с внешностью потасканного принца ночных развлечений. Надо же, набралась смелости одна отправиться на дискотеку и осталась без единственного удостоверения личности. Я была так подавлена, что согласилась пойти вместе с блондином, назвавшимся Брайаном. Сейчас я понимаю, что он воспользовался моей слабостью. Он победил меня, с первого взгляда заметив мою растерянность. Или это был страшный сон? Я пошла к нему домой, свою роль сыграло выпитое мною шампанское, и мне казалось, что все мое тело превратилось во впитавшую воду губку. Будь что будет, думала я. Из ночи с Брайаном я запомнила только странное это ощущение, и ничего больше. Да, потерянную сумочку потом почему-то принесли в гостиницу. С паспортом тоже ничего не случилось. Выходит, я побывала там, где никогда не смогла бы оказаться, не потеряй я паспорт. После той ночи в моем теле что-то нарушилось. Разорвалась вакуумная упаковка, и белая душа без вкуса и запаха оказалась выставленной напоказ, впитывающей чужое дыхание. Это чувство стало казаться приятным. Наверняка город и тело успешно соединились друг с другом. Город взял меня силой. Я ни разу больше не встречалась с Брайаном. Не помню ни голоса его, ни лица. Это дух Нью-Йорка явился мне в теле утомленного жизнью мужчины средних лет.

Огромный негр на костылях идет, гремя бумажным стаканчиком с мелочью. Бомжи тоже бывают разных типов. Иисус здесь. Раскайся в своих грехах вместе с нами. Иисус видит тебя! Повопив некоторое время, он начинает клянчить мелочь. Дай четвертак. Сегодня дашь ты, завтра я дам тебе – столь симпатичный людям типаж располагающего к себе мошенника. Мужчина, постоянно жалующийся на то, что ничего не ел. Встречая их на улице, даешь им монетку, и в кошельке начинает гулять ветер. Неужели эта работа приносит хороший доход? Поваландавшись за день, можешь заработать себе на пиццу?

Смотрю на лица прохожих, на то, как они одеты, – и не надоедает. Иду мимо церкви, отец с толстыми волосатыми ручищами меняет памперсы младенцу в коляске.

Раз уж работа для тебя – и друг, и любимая, то о своем существовании нужно заботиться. Но на самом-то деле забота о существовании ограничивает твою свободу. Когда я остаюсь один, я всегда жалуюсь Микаинайту: «Мне бы побольше свободы…» Так частенько говаривал и старший брат Саяка. Саяка… Моя хорошенькая сестричка, которая заставила меня вспомнить о чем-то давно забытом. Она была одна на крыше универмага. У меня оставалось время до начала следующей работы, и я вышел на крышу, чтобы позагорать и поесть мороженого. Она смотрела на меня с презрением, не отводя взгляда.

– Тебе чего? Дело какое-то ко мне? А ты вроде хорошенькая. Как тебя зовут?

Всем своим видом она показывала, что ей нет дела до стандартного набора комплиментов.

– Саяка Хираока. А дела у меня к тебе нет.