В сборник вошла политическая публицистика и эссеистика французского писателя Жоржа Сименона (1903) — итог его более чем полувековой литературной деятельности: неопровержимые свидетельские показания о гнете и варварстве агрессоров-колонизаторов («Час негра»), о коррупции правительственной верхушки буржуазного государства, о социальном неравенстве, нищете, безработице и преступности в капиталистическом мире («Дежурная полицейская часть, или Новые парижские тайны»). Все вошедшие в сборник материалы на русском языке публикуются впервые. Выпуск книги приурочен к 85-летию со дня рождения писателя.
Верю в человека
Творчество многих больших писателей часто открывается читателям далеко не сразу, лишь постепенно, как бы поворачиваясь к ним разными своими сторонами. Мы обнаруживаем все новые грани доверенного нам литературного наследия, заново оценивая его значение и смысл. Нечто подобное происходит и с творчеством Жоржа Сименона: сперва зачитывались его романами о полицейском комиссаре Мегрэ, затем — романами социально-психологическими, из которых многое узнали о жизни и «самочувствии» «маленького» человека современного Запада, позже познакомились с автобиографическими книгами и воспоминаниями писателя, позволившими проследить главные моменты жизненного пути человека неординарной судьбы.
Если в большинстве случаев такое последовательное знакомство способствовало более точному определению места писателя в современной ему литературе, то по отношению к Сименону эта постепенность сыграла отрицательную роль. Значительная часть нашей критики, воспитанная на устоявшихся клише развлекательной «детективной» литературы, не давая себе труда взглянуть на творчество Сименона в целом, упорно продолжает не замечать (или делать вид, что не замечает) всего, что в произведениях Сименона выходит за пределы устоявшихся жанровых рамок. Об этом сейчас, пожалуй, уже не стоило бы говорить, но каждый год приносит новые свидетельства завидного упрямства подобного рода критики.
Предлагаемый вниманию читателей сборник статей, выступлений, писем и интервью писателя, будем надеяться, поможет объективно оценить общественно-политические позиции и художественное творчество Сименона, которые надо исследовать теми же методами и с такой же серьезностью, как и творчество любого другого крупного писателя, а не по особым таинственным законам, установленным теоретиками детективного жанра.
Прежде всего, вероятно, нужно твердо усвоить одну весьма банальную истину: созданное Сименоном не есть сумма нескольких увлекательных произведений о совершаемых в мире преступлениях и о том, как борется с ними полиция в лице комиссара Мегрэ или американских служителей закона, произведений, составленных из большого числа раз и навсегда изготовленных стандартных блоков, которые писателю остается лишь менять местами. Творчество Сименона, как и творчество любого другого большого писателя, развивалось, изменялось, захватывало в свою орбиту все новые пласты жизни; менялось и отношение самого писателя как к своим многочисленным героям, так и к жизни в целом. Сименон — художник органически, изначально самокритичный, требовательный к себе, в чем-то сомневающийся, что-то пытающийся утвердить. Что именно — об этом пусть судят читатели, закрыв последнюю страницу этой книги.
С легкой руки некоторых западных критиков Сименона старались представить то в виде некой «птички божьей», бездумно творящей одна за другой сотни книг, то в виде умелого дельца, литературного босса, за которого в поте лица своего трудятся нанятые им «негры». Удивительнее всего то, что в том или ином виде вымыслы эти в разных вариантах появлялись и на страницах нашей печати. Находились бойкие критики, которые усердно занимались скрупулезным подсчетом всего, что было создано писателем почти за семьдесят лет его деятельности, и с деланным изумлением воздевали руки к небу. Сам Сименон о подобных любителях статистики справедливо говорил, что они «скверно знают историю литературы».
Во Франции и за ее пределами
Франция после кризиса
[5]
(перевод А. Смирновой)
Низкий женский голос, испуганный шепот:
— Кризис…
Твердые и суровые лица крестьян крупным планом на фоне пшеничных полей:
— Кризис…
Незнакомая Франция, или приключение меж двух берегов
[13]
(перевод Л. Бондаренко)
Я с семьей живу на воде уже лет пять: днем и ночью, зимой и летом, в пресных водах и соленых, на Севере и на Юге.
Но если я хочу попытаться передать саму атмосферу путешествий, совершить которые под силу каждому, мне, я думаю, следует рассказать о своем первом плавании, о своем первом судне.
— У меня есть судно!
Эти слова переполняли мое сердце радостью и гордостью в тот мартовский вечер в Мезон-Лаффит, когда я купил катер длиной четыре метра, шириной метр шестьдесят, с осадкой полметра.
Он был построен на верфи де Коннинк и обошелся мне примерно в пять тысяч франков.
Уголовная полиция
[18]
(перевод И. Русецкого)
Никогда раньше публика до такой степени не интересовалась преступлениями; в газетах для них отведены специальные рубрики, известные писатели пишут отчеты о наиболее значительных процессах. Можно сказать, что в каждом номере газеты есть «свое» преступление; всякий раз при этом повторяются слова «уголовная полиция».
Присутствуют эти слова и во всех детективных романах. Но я считаю, что публика или вообще не имеет представления об уголовной полиции, или же это представление ошибочно.
Давайте-ка заглянем туда вместе с вами. Уголовная полиция помещается на набережной дез Орфевр, в огромном здании Дворца правосудия. Внизу, под окнами, течет Сена. На ней видна плавучая прачечная, вдалеке — арки Нового моста и даже, если высунуться из окна, — статуя Генриха IV.
Не ошибитесь дверью. Чуть дальше в здание заходят зарегистрированные проститутки, что придает набережной оживление особого рода.
За кулисами полиции
[22]
(перевод И. Русецкого)
Начиная эти статьи, которые скорее похожи на ряд бесед, я невольно вспоминаю, как однажды вечером сидел в кабинете, в котором горела лампа с зеленым абажуром. Строгая мебель красного дерева, кресла обтянуты темной кожей. На каминной полке, словно в старом провинциальном доме, — давным-давно остановившиеся черные мраморные часы. Снаружи, между двумя вереницами огней, мирно течет ночная Сена.
Было очень тепло и тихо. Только обитая дверь смутно напоминала о чем-то официальном и внушительном. Улыбнувшись, некий высокопоставленный государственный служащий с седыми волосами и мушкетерской бородкой — этакий остепенившийся д'Артаньян — задал мне, автору детективных романов, каверзный вопрос:
— Ну-ка, скажите, сколько, по-вашему, преступлений по корыстным мотивам совершается ежегодно в Париже и пригородах?
Этот вопрос начальник уголовной полиции задавал многим, и в глазах у него загоралась насмешка, когда собеседник говорил «восемьсот», иногда «сто», самое меньшее — «пятьдесят». Из боязни опростоволоситься я не решился назвать цифру, которую называл прежде, до того, как ее произнес он:
Дежурная полицейская часть, или новые парижские тайны
[25]
(перевод И. Русецкого)
— Тишина! — произнес усатый мужчина, набив трубку и бросив взгляд на пульт, на котором не горело ни одного огонька. Часы показывали половину двенадцатого: через несколько минут люди начнут выходить из театров, кино, покидать последние поезда метро и автобусы; один за другим погаснут огни за решетчатыми ставнями, и на пустынных улицах таксисты начнут молчаливую тайную охоту за редкими ночными прохожими. В большой комнате с дверью, обитой железом, и открытыми в ночь окнами сидят четверо — четверо мирных служащих; двое из них переоделись в серые халаты, третий, которому жарко, снял пиджак, четвертый, только что доевший хлеб с колбасой, собрал крошки, скомкал промасленную бумагу и бросил ее в печку. Слева — громадный пульт, напоминающий пульт телефонной станции; сотни его маленьких лампочек каждую секунду готовы зажечься. Направо — включенный телеграфный аппарат. И, наконец, над нами мы слышим шаги «отшельника» — пятого служащего, который, находясь один на один со своей радиостанцией, ждет вызова.
Пустеют театры и кино. Париж засыпает. Придя сюда некоторое время назад, я ошибся дверью и с полчаса плутал по пустынным коридорам префектуры полиции, проходя мимо бесчисленных кабинетов и без конца оказываясь на одних и тех же площадках, освещенных дежурными лампочками. Людей здесь всего четверо, да один наверху, и тем не менее этой ночью в Париже не произойдет ничего, без того чтобы…
На плане Парижа, который висит на стене, загорелась похожая на таблетку лампочка. Она соответствует XIII округу, а ее мигание означает, что машина дежурной части ЭТОГО округа выехала на место происшествия. Что это? Где-то в районе Жантийи или Иври найден труп? Или потасовка в каком-нибудь бистро у Итальянской заставы? Оператор связывается по телефону с участком XIII округа.
— Алло! Городская полиция. Ваша машина вышла. Что у вас там стряслось?
