Проснулся он в неплохом настроении. Конечно, не в приподнятом, и уж ясно, что не в хорошем. Кэли Джон знал, что сегодня — вторник, потому что именно по вторникам он ездил в Тусон. Там он должен встретиться с миссис Клам, которую звали Пегги. Пусть даже ничего хорошего они друг другу не скажут, но эти встречи все равно радовали. Приятно было и другое: по вторникам не надо было бриться и не надо с раннего утра заниматься скотиной.

Через низкое оконце было видно, как Гонзалес усердно и неторопливо чистит его лошадь, и пока Кэли Джон будет завтракать, Гонзалес как раз закончит наводить последний лоск на седло.

Итак, сегодня вторник, Кэли Джон был в этом уверен. Он был также уверен, что шел тысяча девятьсот сорок седьмой год и на дворе стоял октябрь. Единственно, о чем Кэли Джон не думал, так это какое сегодня число. Ему доставило удовольствие, пусть даже смехотворное, выбирать сапоги помягче и брюки — не жесткие повседневные джинсы, а бежевые габардиновые брюки.

И только когда Кэли Джон распахнул дверь — он всегда наклонялся вперед, — когда спускался по лестнице, понял, что наступило седьмое октября. Шли годы, но в этот день все оставалось по-прежнему: та же дюжина носовых платков и тот же запах жареных свиных щечек, и тот же мягкий аромат духов, которыми его сестра надушила в этот день платье.

— С днем рождения, Джон. И да хранит тебя Бог…

Одни все еще говорили «шахты», другие же — «у поляков». В какой же именно момент шахты забросили? В 1929-м или 1930-м, во времена финансового кризиса. Большая часть жилы к тому времени была уже выработана, и работать стали себе в убыток. Поляки появились через несколько лет, и приехали не на повозках, запряженных быками, как пионеры Запада, а битком набившись в громыхающий старый грузовик, впереди которого двигался демонтированный «Форд».

Дорогу, помнилось, они не спрашивали. Двигались, как птицы, которых ведет инстинкт. Место для лагеря меняли четыре или пять раз, не больше, а потом завладели бараками, построенными когда-то для шахтеров.

Шахту открывать снова они не стали. Вырыли новую, немного выше того места, в горах, и начали ее разрабатывать. Сколько было поляков, никто точно не знал: во всяком случае, один старик, которого возили в кресле, потом, двое мужчин и подросток — они работали в шахте. Иногда им помогали грудастые девицы — одна или две — с головами, повязанными носовыми платками; были и еще женщины, и дети были, большие и грудные, так что было невозможно понять, в каких поляки семейных отношениях.

Шахта эта находится тут, милях в двух, не больше, о г Кэли Джона, который, ни слова не говоря, садился на лошадь — отчета, когда вернется, он не предоставлял.

Матильда, поджидавшая его у двери комнаты, заметила, что выглядит брат еще решительнее, чем накануне. Разыгрывал он ее или действительно случилось нечто столь серьезное, о чем он не мог рассказать даже ей? Он и словом не обмолвился про баул и перед тем, как уйти, запер дверь на ключ. Не сказал он и почему снова надел городские брюки. Мало того, выехав с ранчо, он сделал то, чего можно было ожидать менее всего на свете, а Матильда, стоявшая на пороге, знала его, как никто другой.