Сесиль умерла

Сименон Жорж

Часть первая

Глава 1

Утренняя трубка, которую Мегрэ закурил у порога своего дома на бульваре Ришар-Ленуар, показалась ему приятнее, чем обычно. И первому туману он обрадовался, как дети радуются первому снегу. Особенно же потому, что это был не тот противный желтоватый туман, какой бывает в иные зимние дни, а молочный пар, пронизанный там и сям бликами света. Было холодно. Пощипывало нос и кончики пальцев, стук шагов по мостовой четко отдавался в морозном воздухе.

Засунув руки в карманы теплого грубошерстного пальто с бархатным воротником, так хорошо известного на набережной Орфевр, от которого еще пахло нафталином, в низко надвинутом на лоб котелке, Мегрэ не спеша направился к зданию криминальной полиции. Его забавляло, когда какая-нибудь девчонка, вынырнув из тумана, налетала на него.

— Ой, простите, пожалуйста…

И она опрометью бежала дальше, торопясь на автобус или в метро.

Казалось, в это утро весь Париж радовался туману так же, как Мегрэ, и только буксирные катера на невидимой Сене перекликались тревожными хриплыми голосами.

Глава 2

В который уж раз госпожа Мегрэ напрасно будет ждать его к обеду за накрытым столом с двумя приборами. Ожидание давно вошло у нее в привычку. В квартире поставили телефон, но это мало что изменило: Мегрэ забывал предупреждать жену. Ну а молодой Дюшмен выслушает сегодня традиционные наставления от Кассье.

Медленно, с озабоченным лицом комиссар поднялся на шестой этаж, не замечая жильцов, выглядывавших изо всех дверей. Он думал о Сесили, о невзрачной девушке, над которой столько смеялись и которую в криминальной полиции называли зазнобой Мегрэ.

Вот здесь, в этом доме в пригороде, она жила, по этой темной лестнице ежедневно поднималась и спускалась. Духом этого дома веяло от ее одежды, когда, запуганная и терпеливая, она приходила в приемную на набережной Орфевр.

Если Мегрэ снисходил наконец до того, чтобы принять ее, в его вопросах звучала плохо скрытая ирония:

— Итак, сегодня ночью предметы снова передвигались по комнате? Чернильница оказалась на другом конце стола, а разрезальный нож удрал из своего ящика?

Глава 3

Когда кто-нибудь умилялся смирению, с которым бедняки, больные, калеки и тысячи других обездоленных безропотно влачат свое беспросветное существование в тисках большого города, Мегрэ пожимал плечами.

Опыт давно убедил его, что человеческое существо может приспособиться к любой дыре, стоит ему наполнить ее своим теплом, запахами, привычками.

Он сидел в скрипучем плетеном кресле в тесной — два с половиной на три метра — комнатке консьержки.

Потолок низко нависал над головой. Стеклянная без занавесок дверь вела в неосвещенный подъезд, где лампы зажигались только в тот момент, когда жильцы входили или выходили из дому. В комнатке стояла кровать с красной периной, на столе — обглоданная свиная ножка с застывшим салом, крошки хлеба на темной клеенке, нож и немного красного вина на дне стакана.

Консьержка, госпожа С-вашего-позволения, сидела на стуле, скособочившись из-за хронического прострела, щека ее, казалось, приросла к плечу. Грязно-розовая вата торчала клоками из-под черного платка, обматывающего шею.

Глава 4

Был одиннадцатый час вечера. Госпожа Мегрэ сидела перед зеркальным шкафом около приготовленной на ночь двуспальной кровати и закручивала волосы на бигуди. Бульвар Ришар-Ленуар был пустынен. Блестевшее от дождя шоссе за Орлеанской заставой тоже было пустынно, но время от времени стремительно проносились одна за другой машины, выбрасывая перед собой сноп мертвенно-белых лучей.

Свет пролетавших фар почти не касался дома госпожи Буанэ, несоразмерно высокого и узкого, казавшегося еще уродливее оттого, что по соседству не стояли другие дома и его оголенные бока были словно обрублены.

В бакалейной госпожи Пьешо все еще горел свет, хозяйка, экономя уголь, сидела в лавке перед печкой. По другую сторону от подъезда дома, в велосипедном магазине, было темно, но за витриной видна была приоткрытая в заднее помещение дверь, а за ней кровать и молодой человек с сапожной щеткой и ботинком в руках…

Семья Сивеши отправилась в кино. Консьержка не хотела ложиться до ухода Мегрэ и, чтобы не заснуть, допивала бутылку красного вина, беседуя о событиях дня со своим котом.

А на другом конце Парижа, в Институте судебной экспертизы, в огромном холодильном шкафу застыли в неподвижности два тела…

Часть вторая

Глава 1

Уж не эпидемия ли свирепствует в Бур-ла-Рене? Мегрэ мог бы навести справки, но, едва подумав об этом, он сразу же забыл. Служащий похоронного бюро, вероятно, ответил бы ему, что покойники идут партиями: то по пять дней кареты для похорон по первому и второму разряду стоят без дела, то вдруг заказы начинают сыпаться со всех сторон.

В это утро похоронное бюро было так загружено, что одну из лошадей для катафалка, на котором везли Жюльетту Буанэ, пришлось нанять на стороне, и она раз десять пыталась перейти на рысь; от этого процессия двигалась словно скачками, слишком торопливо, что никак не соответствовало чинному ритуалу похорон.

Распоряжался всем некто Монфис, страховой агент из Люсона. Едва лишь газеты сообщили об убийстве Жюльетты Буанэ, как он прибыл в Париж уже в глубоком трауре (видимо, воспользовавшись траурным одеянием, сохранившимся с предыдущего погребения). Он появлялся повсюду, высокий, худой, бледный, с красным носом от насморка, который схватил в поезде.

Он приходился Жюльетте Буанэ двоюродным братом.

— Я знаю, что говорю, господин комиссар. У нас давным-давно было договорено, что она нам оставит кое-какое наследство, она даже согласилась быть крестной матерью нашего старшего сына… Я убежден, что завещание существует… Если его до сих пор не нашли, значит, кое-кому выгодно, чтобы оно исчезло. Впрочем, я намерен возбудить гражданский иск.

Глава 2

— Проходите, дружок…

В дверях Мегрэ непроизвольным движением положил руку на округлое плечо Берты Пардон, хотя это отнюдь не входило в его привычки. Пожилые мужчины часто позволяют себе такие жесты, принимая отеческий вид, и обычно на это не обращают внимания.

Но комиссар был, как видно, неловок, потому что девушка с удивлением обернулась и взглянула на смущенное лицо Мегрэ, словно говоря: «И вы тоже!..»

Первым прошел в квартиру ее брат. Только что отсюда удалились служащие похоронного бюро, которых они встретили внизу на лестнице со всем их реквизитом.

Мегрэ собирался переступить порог, когда молодой голос с легким акцентом произнес за его спиной:

Глава 3

Мегрэ согрелся. Он «угрелся», как он говорил, когда был ребенком, и, если бы в зале вдруг зажглись люстры и осветили его, лицо и поза комиссара явили бы собой воплощенное блаженство: он сидел, откинувшись в кресле, полузакрыв глаза, засунув руки в карманы и подняв воротник своего толстого теплого пальто.

На самом деле все это было маленькой хитростью, самообманом, на который он шел в те минуты, когда переутомлялся, напряженно размышляя над одним и тем же, и чувствовал, что его мозг работает вхолостую.

Будь теперь лето, он уселся бы на террасе кафе и, полуприкрыв веки, поджаривался бы на солнышке перед кружкой пива.

Когда на набережной Орфевр провели центральное отопление, а комиссар добился, чтобы в его кабинете оставили старую печку, молодые инспектора только пожимали плечами. Между тем это был все тот же излюбленный прием самообмана. Когда дело не ладилось, когда задача, над разрешением которой он неотступно бился, вдруг лишалась своего реального содержания и начинала казаться сплетением бессвязных и нелепых обстоятельств, в такие моменты Мегрэ загружал печку углем до отказа, поворачивался к ней то спиной, то грудью, ворошил уголь, открывал заслонку, и мало-помалу тело его охватывала блаженная истома, веки слипались, предметы вокруг принимали туманные очертания, чему, впрочем, немало способствовали густые клубы дыма его неизменной трубки.

В этом состоянии физического оцепенения мысль, словно во сне, улавливала иногда неожиданные соотношения фактов, следуя путями, не доступными логике и разуму…

Глава 4

Однажды госпожа Мегрэ, задумчиво оглядывая мужа, вдруг вздохнула и спросила его с почти комической наивностью:

— Не возьму в толк, как это тебе за всю жизнь досталось так мало оплеух…

Она сказала это от чистого сердца. Бывали моменты, когда даже с ней Мегрэ вел себя с неслыханной наглостью, и, вероятно, одна только жена знала, что действовал он безотчетно. И наглость его заключалась не в дерзкой усмешке или ироническом взгляде. Она не ощущалась ни в чем конкретно и одновременно чувствовалась во всем его поведении. Перед вами высилась неприступная каменная глыба, и сколько бы вы ни говорили и ни горячились, она продолжала жить своей непонятной внутренней жизнью. Слышит ли комиссар, о чем вы ему толкуете? Видят ли вас его глаза, или он смотрит на стену за вашей головой? Внезапно он перебивал вас на середине фразы, и то, что он говорил, не имело ни малейшей связи с вашими речами.

Так и сейчас. Шарль Дандюран продолжал говорить, а в полуоткрытую дверь уже ворвались звуки пианино, и Мегрэ застыл, словно завороженный музыкой. Сколько времени он не прислушивался к разговору? Какой путь успел мысленно проделать его ум за эти короткие мгновения? Неожиданно он спросил:

— Я полагаю, у вас есть телефон?