Константин СИТНИКОВ
БАННИК
День был очень жаркий, даже для конца июня, Вадим промок до ниточки. Он вытер лицо пальцами и почувствовал, что это вовсе не пот выступил у него на лбу, возле корней гладко зачесанных назад и стянутых на затылке волос, а растопившееся сало, жир, как будто он густо намазался вазелином. Он с раздражением достал из кармана джинсов скомканный платок и вытер об него пальцы. Еще совсем недавно Вадим был болезненно толстым и неуклюжим молодым человеком, но за последние два года сильно похудел, вытянулся и стал походить скорее на вышибалу в пивном баре, чем на учителя-словесника в средней школе.
Закатив мотоцикл в дощатый сарай, он вытащил из дорожной сумки большую двухлитровую пластиковую бутылку, до половины налитую желтой, вспененной, как моча, жидкостью, отвинтил крышку и жадно присосался к широкому горлышку. Он гулко глотал, не замечая, что липкая струйка просачивается в уголке губ и стекает по щеке на шею. Напиток был теплый, почти горячий. Вадим рыгнул приторной сладостью, сплюнул густую слюну в пыль и с отвращением засунул опустевшую еще на четверть бутылку обратно в сумку. Вытерев тыльной стороной ладони рот и щеку, он снова вышел на солнцепек и, поглядев на солнце, подумал, что если так будет продолжаться, то его хватит тепловой удар. Он и без того весь плавал в собственном соку, как тот лосось в жестянке, вдоль хребта стекали короткие струйки пота, джинсы прилипли к ляжкам, а на груди и под мышками на холщовой рубахе проступили темные пятна. Время от времени по всему телу начинало свербеть, как будто его кусали клопы, а чесотка за яйцами донимала его просто нестерпимо. Мало того, что от жары они сварились, должно быть, уже вкрутую, так он еще отсидел их, гоня из города в эту проклятую деревню на мотоцикле, - прищемил мошонку, не заметив этого, пока не слез с жесткого сиденья и в нее снова не начала поступать кровь. В первое мгновение он прямо взвыл от неожиданной боли, да и теперь отдавленная складка кожи горела и зудела так, что трудно было ходить.
Почти сразу вся выпитая вода проступила наружу, и ручейки под одежной потекли обильней. Вадим с вожделением поглядел на темную приземистую баню, стоявшую у самой воды большого деревенского пруда, затем с сомнением - на пылающее солнце и с еще большим сомнением - на высокую, почти в рост человека, сухую траву на соседнем участке. Настоящее стоячее сено, вспыхнет от одной шальной искры. Топить баню середь дня, в такую жару, просто самоубийство. Можно себе вообразить банную духоту (как в кочегарке), от одной мысли тело покрывается потом... Но когда он посмотрел на наручные часы (кожа под черным ремешком покраснела и раздражилась, а сам ремешок блестел от влаги, как будто потел не хуже своего владельца), все его сомнения разом улетучились. Была уже половина второго, Лариса с матерью приедет шестичасовым автобусом: времени у него как раз на то, чтобы согреть пару котлов и дать бане настояться. Ему повезет, если он еще успеет сполоснуться до их прихода - нет-нет, не попариться и даже не вымыться как следует, а просто сполоснуться, разбавить разъедающий кожу пот теплой водичкой, в ожидании своей законной очереди после женщин. Замешкаться ему не хотелось. Лариса опять запоет, что не понимает, как можно возиться так долго и быть таким неповоротливым, а теща, поджавши губы, ледяным голосом скажет, что ничего другого она от него просто не ожидала. Он жил с Ларисой всего два года, а ощущение у него было такое, что прошло уже лет двадцать. Они поженились сразу после выпускных экзаменов, и их отношения до и после этого поворотного в его жизни события разнились так же сильно, как беззаботная студенческая вольница и выматывающая, отупляющая работа в школе.
