Зима. Через год после описанных в книге событий

Темно-синие, почти черные волны, чуть взбухая, мягко накатывались на берег. Норман Фелсон накинул булинь на небольшой пиллерс, а второй конец прикрепил к румпелю своего тридцатишестифутового шлюпа «Морская дева» так, чтобы руки были свободны, потому что отвязавшийся шкот контр-бизани мотался по всей корме. Норман едва успел закрепить болтающийся конец паруса и снова метнулся на мостик. Он все еще чувствовал себя не слишком уверенно, когда выходил на шлюпе в одиночку, и очень не любил выпускать руль из рук больше чем на несколько секунд. Сейчас он с нетерпением ждал рассвета: днем ему всегда было не так страшно.

Его жена Кей возилась на крохотной кухоньке, откуда доносился аромат только что смолотого кофе, который, к сожалению, тут же и рассеивался на холодном ветру, дувшем со стороны Чесапикского залива. Весь залив был погружен во тьму, если не считать далеких огней бакенов, отмечавших фарватер, и бликов лунного света, странным геометрическим узором ложившихся на волны. Фелсон, пользуясь бортовым спутниковым компьютером, держал курс на северо-восток, на маяк в бухте Чарлстон, чтобы потом повернуть в Атлантический океан и взять курс на Нагз Хед. Ему нравилось воображать себя моряком из прошлой эпохи, и он довольно часто пытался плыть, ориентируясь только по компасу и по звездам — хотя это у него получалось плоховато, — и он втихомолку проклинал своего инструктора из береговой охраны, который учил его управлять судном, полагаясь лишь на бортовую электронику.

Фелсон еще раз проверил, правильно ли ввел в компьютер нужные координаты, а потом крикнул жене:

За 981 двоелуние до описываемых событий

— Я знаю, что они шли под флагами Роны, милая Детрия, — спокойно говорил своей раздраженной кузине Маркой Грейслип, правитель Роны. — Уверяю тебя, дорогая: на мои суда они нападают всегда под флагами Праги, или Фалкана, или еще какого-нибудь государства. Этой уловкой они постоянно пользуются, рассчитывая подобраться к нашим кораблям поближе. А твоим шкиперам следовало бы проявлять большую осведомленность в подобных делах.

Не успели эти слова сорваться с его губ, как ему пришлось пожалеть о сказанном.

Лицо Детрии Соммерсон побагровело от гнева.

Сентябрь 1870 г.

Десятник Генри Милкен нес четыре сломанных заступа так же легко, как охапку хвороста. Он бросил их в вагонетку, и тут же изуродованные долгими годами шахтерского труда мышцы отозвались привычной болью, а правое колено напомнило, что сюда, на западный склон Хорсшу-маунтин, и в самом деле напоминавшей подкову, солнце еще не пришло, хотя первые его лучи уже позолотили вершину горы и скалы над перевалом Уэстон. Тьма, которой укрыт был весь западный склон и долина внизу, делала все вокруг похожим на какую-то странную картину, которую художник еще не успел закончить. Это время суток Генри любил больше всего и редко пропускал возможность полюбоваться первыми лучами зари, возвещающими наступление нового дня в Эмпайр-галч.

Перед ним над дощатой оштукатуренной мастерской и жилыми бараками, точно безмолвные часовые, возвышались вентиляционные и дымовые трубы. В последние несколько недель дымоходы вели себя очень активно, выдыхая в воздух огромные клубы едкого черного дыма. Но сегодня утром дыма над ними видно не было, хотя в воздухе по-прежнему чувствовался противный, липкий запашок ртутных испарений, и Милкен глубоко вздохнул, стараясь набрать в грудь побольше свежего холодного воздуха.

Он всегда с тоской вспоминал те времена, когда золотоносная руда в здешних местах обогащалась на шлюзах. Наверное, таким способом действительно было труднее извлечь все золото из того немыслимого количества руды, которое он и другие шахтеры извлекали из недр горы, где пролегала богатая золотоносная жила, но работа тогда, безусловно, была чище. Солнечные зайчики так и плясали на поверхности воды, бегущей по шлюзам, и время от времени вода сбрасывала маленькие неправильной формы золотые или серебряные слитки в небольшие резервуары с ртутью. Во всяком случае, у этих лотков можно было ходить, выпрямившись во весь рост, и время от времени наслаждаться перекуром, чувствуя, как солнышко приятно пригревает спину.

980 двоелуний назад

Теннер Уинн устало прикрыл глаза и откинул голову на обитый бархатом подголовник рабочего кресла.

«Я просто чуточку отдохну, — пообещал он пустой комнате. — Совсем немного — и снова за работу».

Давно пробило полночь, но Теннер только что спустился к себе из покоев принца Данмарка. Капитан какой-то барки случайно увидел принца, бродившего по берегу реки Эстрад, через два дня после знаменательного собрания всего августейшего семейства Грэйслип в Речном дворце. Данмарк ослеп, оглох и, судя по всему, утратил разум — но никто не знал, чьих это рук дело. Теннер, правда, догадывался, что случилось это, скорее всего, в тот же день, когда отец Данмарка упал как подрубленный, начав во время торжественного обеда произносить перед гостями приветственную речь. Смерть Маркона, как предполагали, была вызвана какой-то заразной болезнью, хотя никто, даже королевский врач, с подобным недугом никогда в жизни не сталкивался. А вот состояние здоровья молодого принца действительно вызывало у Теннера опасения, хотя и совсем иного порядка.

Июль 1979 г.

Майкл Уилсон отрегулировал поток воздуха из баллона и сунул ноги в резиновые тапочки. Потом еще немного подождал, но Тим Стаффорд все еще не был готов.

— Давай, Тим, пошевеливайся, — нетерпеливо сказал Майкл, свешивая с пристани ноги.

Сегодня в горах настоящая жара, но вода в Самнер-Лейк наверняка холодная; она там всегда такая. Хорошо, что он надел костюм для подводного плавания. Тим, беря пример со старшего дружка, тоже надел такой костюм, но в отличие от Майкла капюшон на голову не натянул — сказал, что так у него маска лучше прилегает к лицу и под нее не попадает вода.

Прошлой осенью

Стивен Тэйлор медленно пересек улицу, направляясь к дверям первого национального банка Айдахо-Спрингс. Во внешности Стивена было нечто такое, что заставляло прохожих невольно обращать на него внимание. Невысокий, пожалуй, даже чуть ниже среднего роста, но под копной его непослушных каштановых волос сияли потрясающие ярко-зеленые глаза. Кроме того, он отличался необычной бледностью, но скорее по причинам чисто генетическим, а не в связи с врожденной нелюбовью к солнечным лучам. Кстати сказать, загорал он плохо, и его обычно бледная, практически цвета слоновой кости кожа с наступлением летней жары сразу покрывалась розовыми пятнами, а если упорствовать, то дело доходило и до настоящих ожогов.

На лице Стивена точно спорили друг с другом тревожные морщины на лбу и смешливые лучики в уголках глубоко посаженных глаз и вокруг рта удивительно красивой формы. Он очень нравился тем немногим женщинам, которые знали его достаточно хорошо, причем привлекал их скорее своим умом, чем внешностью; впрочем, он с удовольствием по выходным занимался спортом и пребывал в отличной физической форме, несмотря на дурную привычку есть за один раз помногу и совсем не то, что полезно. Одежда Стивена казалась заимствованной у двух совершенно разных людей: у довольно полного мужчины с «низкой посадкой» и у невысокого, но стройного худощавого атлета с хорошо накачанными мышцами рук, плеч и торса. Итак, без четверти восемь Стивен стоял у дверей банка и шарил в кармане в поисках ключей. В одной руке он держал папку с документами, а в другой — бумажный стаканчик с кофе, который ему в итоге пришлось взять зубами за край и держать так, пока он рылся в карманах своего отличного шерстяного блейзера. Время от времени он поглядывал на горы, вздымавшиеся над каньоном Клир-Крик и уже сменившие свой летний зеленый наряд на пестрые осенние одежды, на которых яркими пятнами выделялись красные листья осин, летом совершенно не заметных среди могучих сосен. В каньон осень приходила рано. И грядущая зима снова обещала быть долгой.

«Надо мне все-таки выбираться отсюда, — вновь подумал Стивен и сам же над собой посмеялся: — Каждое утро я думаю об этом, а проку чуть! »

Брексан Кардерик пригнулась к шее коня, надеясь, что это поможет ему мчаться еще быстрее. Прядь мокрых спутанных волос, засунутых ею за воротник, выбилась и хлестала ее по лицу, мешая видеть.

«Остричь их надо!» — сердито подумала Брексан, отбрасывая с лица надоедливую прядь.

Ее патрульный отряд ушел далеко вперед, а у Брексан не было ни малейшего желания скакать в одиночку через весь Ронский лес. Рано утром лейтенант Бронфио отправил ее в Эстрад с шифрованным посланием. Брексан нужно было всего лишь найти определенную гостиницу и подождать напротив, пока к ней не подойдет местный купец и не спросит, как пройти на площадь к таверне «Зеленое дерево»; ему она и должна была отдать конверт и небольшой сверток, а потом незамедлительно вернуться в лагерь.

Брексан ожидала, что этот купец прибудет к месту встречи сразу после нее, и страшно разозлилась, поскольку ждать его пришлось полдня. Уже давно миновало время обеда, когда к ней наконец приблизился весьма модно одетый молодой человек и спросил:

— А ты к нему в банк заезжала? — спросила Дженнифер Соренсон, придвигая тяжелое дубовое кресло-качалку поближе к Ханне, которая, точно на жердочке, примостилась на заднем бампере пикапа, на котором они обычно развозили мебель заказчикам. — Он ведь сегодня должен быть на работе.

Ханна вытерла лоб рукавом футболки, и на ткани осталось влажное пятно. На улице было прохладнее, чем в магазине, и она с радостью согласилась сама погрузить в пикап довольно крупные покупки, сделанные одной пожилой парой.

— Заезжала, но его там нет. И мистер Гриффин сказал мне, что с самого утра его не видел. Они, кажется, вчера все вместе были в пабе, но Стивен и Марк довольно рано ушли. Я вечером звонила ему несколько раз домой, но каждый раз нарывалась на автоответчик.

Ханна благодарно кивнула матери, когда та подала ей моток веревки, и принялась связывать вместе два маленьких столика.

— Эй, Гарек, Саллакс! — Версен Байер махал им рукой с того конца длинного дворцового коридора. — Где это вас целый день носит?

Вглядываясь в полумрак коридора, Стивен увидел, что группа людей таскает вниз, видимо в подземелье, большие деревянные ящики. Он разглядел также широкие каменные ступени, ведущие в довольно просторное темное помещение, едва различимое в свете факелов, но разобрать, что именно они там складывают, не сумел. К ним подошел какой-то могучий человек со светлыми волосами, мальчишески наивным лицом и огромными мускулистыми ручищами. Одет он был примерно так же, как и Гарек с Саллаксом, а на поясе у него висели длинный охотничий нож и небольшой обоюдоострый топорик, наточенный, похоже, как бритва.

— А что это, Саллакс, у тебя с носом? — лукаво улыбаясь, спросил Версен.

— Это все он! — И Саллакс сердито мотнул головой в сторону Марка.

Ханна рухнула на колени и низко пригнулась; ей все еще казалось, что она падает, и, лишь почувствовав ладонями твердую землю, покрытую травой, Ханна поняла, что падение прекратилось и она больше уже не в гостиной Стивена. Перед глазами у нее все плыло; руки, на которые она опиралась, вдруг стали как ватные, и она ничком упала на землю. Было трудно дышать, и Ханна мучительно закашлялась. Потом посмотрела вверх и с изумлением увидела низко нависавшие над нею ветви деревьев и густую осеннюю листву, колышущуюся на ветру. Тишина, в которой слышался лишь шум листвы, полностью подтверждала то, что она действительно в данный момент находится где-то в другом месте, а отнюдь не в доме № 147 по Десятой улице в Айдахо-Спрингс.

Ханна попыталась восстановить в памяти последние секунд тридцать: так, она стояла у письменного стола Стивена, потом увидела карандаш на каминной полке, отодвинула стул и — оказалась здесь, в этом лесу. Все. И это ровным счетом ничего не прояснило. Ей упорно казалось, что с ней произошло нечто из ряда вон выходящее, но как она ни сердилась на себя за неспособность распутать эту проблему, ничего не помогало, и она решила сесть и осмотреться.

На самом деле это оказался не лес, а небольшая рощица на вершине холма, поросшего густой травой и возвышавшегося над неким обширным водным пространством, более всего похожим на океан. Ханну даже затошнило от страха, но она, поборов второй приступ дурноты, заставила себя мыслить по возможности здраво, хотя больше всего ей хотелось сейчас плюнуть на все и с диким воплем ринуться с этого холма вниз — куда глаза глядят.

«Ну хорошо, — думала она, — раз я не в комнате, то почему бы мне и не оказаться на берегу океана?»

Уже несколько часов прошло с тех пор, как те жуткие твари напали на малакасийских лошадей, и с нижних этажей дворца до Марка и Стивена больше не доносилось ни звука. Они за это время успели перебежать в другую комнату, находившуюся в том же коридоре, но значительно дальше, и надеялись, что Саллакс и остальные повстанцы слишком заняты сражением с врагом, чтобы их искать.

Бринн, совершенно измученная, несколько минут назад забылась тревожным сном, несмотря на полуденную жару, и теперь друзья разговаривали шепотом, стараясь не разбудить ее.

— А знаешь, что действительно смешно? — Марк осторожно глянул в сторону спящей Бринн и оперся спиной о холодный камень стены.

— Когда девчонка, не знающая правил употребления точки с запятой, делает у себя на заднице татуировку арабскими буквами? — пошутил Стивен, стараясь улыбнуться.

Гора Пророка, со всех сторон окруженная высоченными остроконечными вершинами, казалась недостроенным зданием среди сплошных небоскребов. Невысокая, больше похожая на холм, она выглядела так, словно вершину ей снес одним ударом топора или косы какой-то мстительный бог. Склоны у нее, правда, были довольно крутые, но потайная тропа на вершину, по которой их вел Гилмор, хоть и была весьма извилистой и узкой, но оказалась все же вполне проходимой.

Стивен, имевший отличный опыт лазанья по горам, отдал Гилмору свою ореховую дубинку, чтобы старик мог опереться на нее во время подъема.

— Спасибо, мой мальчик, — сказал старый маг, тяжело дыша и всем весом налегая на этот импровизированный посох. — Надеюсь, для тебя-то этот подъем окажется достаточно легким.

— Не уверен, — поморщился Стивен, утирая пот со лба. — Я уже сильно пожалел, что вчера так напился.

Брексан склонилась над поверженным великаном. Он был жив, но так и лежал без движения там, где на него напал алмор. Брексан скинула плащ и, свернув его в довольно пухлую подушку, осторожно подложила великану под голову.

Кровь уже запеклась вокруг открытой раны у него на затылке, чуть повыше основания черепа: он сильно ударился головой и наверняка некоторое время будет без сознания. Она считала его вдохи и выдохи, глядя, как вздымается могучая грудь. Ей очень хотелось рассмотреть незнакомца получше, но и в сгущавшихся сумерках

можно было с

уверенностью сказать, что он хорош собой, хотя внешность его, пожалуй, и не совсем обычна.

Скорее всего, перед ней лесоруб или охотник, человек лесной и совершенно равнодушный к тому, как он выглядит, о чем свидетельствуют взлохмаченные светлые, цвета песка, волосы, помятая одежда и

колючая

щетина на щеках. Его могучие руки бессильно лежали на земле, и Брексан, подчиняясь внезапному порыву, сложила их у него на животе. Потом вытащила у него из-за пояса боевой топор и длинный кинжал, опасаясь, как бы он случайно не перевернулся и не напоролся на них. Ей не хотелось, чтобы он чересчур быстро очнулся.

Заслышав шум, Брексан подняла голову и увидела, что к оставленной ронцами стоянке бредут несколько лошадей. Их явно до смерти испугал алмор, заставив разбежаться, но убежали они недалеко и теперь, почуяв, что опасность миновала, решили вернуться. Брексан даже стало как-то спокойнее. Хоть она и была уверена, что чудовище последовало за ронцами в ущелье, ее не оставляли тревожные предчувствия. Ей казалось, что алмор в любой момент может снова здесь появиться. Она до сих пор удивлялась тому, что он не убил ее там, на берегу, после того как пожрал ее старого коня, — наверное, решила она, просто на потом приберег.

Утро в Блэкстоунских горах принесло дождь. Холодный, моросящий, он насквозь пропитал плащи и рубахи, и все промерзли буквально до костей. От сырости колено у Гарека сильно распухло; хотя рана уже подживала — несмотря на то, что передохнуть хоть немного он категорически отказался, — такая погода была ему явно во вред. Он вспомнил, как вывихнул коленку, прыгнув с утеса в омут Данаи, когда спасался от огромного свирепого греттана. Как же давно это было!

Гарек даже глазами от удивления захлопал: выходит, тот день как раз и был началом всех этих испытаний? Тогда он, вернувшись домой, обнаружил там солдат, которые всех их долго допрашивали. А потом, тем же утром, солдаты избили Джеронда, который и потом их не нагнал. Гарек очень опасался, что Джеронда убили. Намонт и Мика погибли. А Версен бесследно исчез...

Гареку очень хотелось верить, что Версену все-таки удалось спастись — удрать верхом на Ренне. В таком случае он, наверное, попытается отыскать другую дорогу на запад, через перевал. Но сейчас все подобные надежды уже казались Гареку тщетными.

Пытаясь найти проход меж самыми южными горами Блэкстоуна, они с трудом ползли по скользкому склону, выбрав себе в качестве тропы узкое ложе ручья, берущего начало в леднике на вершине, так что идти им порой приходилось по колено в ледяной воде. И все они с головы до ног были покрыты толстым слоем жидкой грязи.

Брексан уже толком и не помнила, сколько дней подряд они провели в седле. Ехали они все время на юго-запад, к морю. Карн, правда, никого особенно не погонял, так что им редко приходилось заставлять Ренну бежать быстрее, чем легкой рысцой. Но если не считать краткой передышки примерно в полдень, сопровождавшие их сероны совсем не разрешали пленникам слезать с коня. Время от времени Версен вновь заговаривал о том, что хорошо бы как следует пришпорить Ренну и, погнав ее галопом, попытаться все-таки уйти от алмора. Однако они, во-первых, понятия не имели, где прячется алмор, а во-вторых, Версен опасался попросту загнать любимую кобылу Гарека или направить ее прямо в алчную пасть жуткого демона. Время от времени они с Брексан замечали рядом с собой дерево или куст, которые буквально на глазах рассыпались в прах, и понимали, что невидимый и смертельно опасный страж днем и ночью движется за ними следом. У обоих это вызывало прямо-таки тошнотворный страх.

А путь их все не кончался. Порой Брексан ехала позади Версена, а порой они менялись местами. Сероны почти не обращали на них внимания, и они, по крайней мере, могли совершенно свободно беседовать в течение тех бесконечных авенов, что проводили в седле. Оба они были до предела измучены длительной ездой верхом и незажившими ранениями; впрочем, ровный ход Ренны несколько смягчал телесную боль. Но вскоре душевные муки стали даже сильнее физических страданий, и теперь мысли о неизбежном и близком конце высасывали из них последние силы и, что еще хуже, последние надежды.

Версен больше не радовался даже недолгим передышкам, которые наступали к вечеру. На сбор топлива для очередного костра у него теперь уходило слишком много времени, и часто он был в состоянии притащить за раз всего одну или две сухие ветки, опасаясь, что потеряет сознание из-за сильных болей в спине. Страшило Версена и то, что его в любой момент могли прикончить на месте. Брексан, которой велели регулярно пополнять запасы воды, сперва из последних сил наполняла котелки и бурдюки, а затем доставала мешок с той же смесью зерен и трав, которой они питались все это время, смешивала смесь с горячей водой, варила кашу и подавала ее на ужин.

После ужина Версен и Брексан замертво валились на свои постели, даже не заботясь о том, чтобы снять с себя сапоги и плащи. Однако, несмотря на крайнюю усталость, нормально выспаться им не удавалось — мешала боль в спинах и ляжках, жесткое неровное ложе и постоянная тревога.

Через восемь дней после того, как Стивен и Марк умудрились нацарапать камнем некое подобие карты на внутренней стороне кожаного клапана седельной сумки Гарека, их отряд был атакован первой метелью. Метель началась с легкого мелкого снежка, который сразу напомнил Стивену, как таким вот зимним утром он ждал на остановке автобуса, как играл с друзьями на школьном дворе.

Он страшно обрадовался этому снегопаду; снежинки словно на мгновение перенесли его домой, и он, заметив, как от снега побелели его сильно отросшие волосы и недавно отпущенные усы и борода, вдруг осознал, как давно они с Марком не были дома, как мало дней осталось, чтобы успеть купить рождественские подарки. Он легко мог себе представить, как его родные, с трудом сдерживая тревогу, пытаются делать вид, что все идет, как прежде, но совсем не был уверен, что они будут в состоянии праздновать Рождество.

Конечно, его необъяснимое исчезновение больше всех огорчит мать, но именно она и будет больше других стараться создать видимость праздника, пытаясь помочь близким пережить мучительное ожидание. Он представлял себе мать в фартуке, торопливо снующей из кухни в гостиную и обратно; на лице ее отчаяние то и дело сменяется радушием и показной бодростью, когда она подает на стол одно блюдо за другим, угощая гостей своими замечательными пирожками.

«А помните, как...» — говорит она каждый раз, переступая порог гостиной и надеясь вновь оживить беседу и тем самым отвлечь мысли родных от тех вопросов, которые терзают всех: куда исчез Стивен? Жив ли он?

Очнувшись от тяжкого забытья, Марк и Бринн стали бредить, и Гарек встревожился. Вторжение призраков в их тела могло нанести им невосполнимый ущерб — ведь на Саллакса это подействовало очень плохо, хотя дух О'Рейли и был настроен вполне дружески. На телах обоих не было заметно ни малейших повреждений — ни от стрел Гарека, ни от нападения духов. Однако оба казались измученными до предела и без звука подчинялись любым приказаниям Гарека. Он уложил их и велел отдыхать, а когда в полдень пошел проверить, как они там, то оба уже спокойно спали, и никакие кошмары их явно не мучили.

На следующий день на заре Гарек и Стивен, отдавая Лахпу последние почести, сожгли его тело на погребальном костре. Глядя на вздымавшиеся языки пламени, Гарек думал о том, как несправедлив был Гилмор к серонам, считая их чуть ли не дикими зверями. Нет, они не были ни животными, ни бездушными убийцами, хотя Малагон и предпринял попытку создать из них целую армию, рассчитывая на то, что они, лишенные души и способности самостоятельно мыслить, будут подчиняться только его приказам. Но истребить человеческую сущность в серонах ему все же до конца не удалось. И Лахп был тому доказательством. Его доброта, его желание помочь, его готовность пожертвовать ради других даже собственной жизнью — все это, безусловно, доказывало, что сероны куда больше способны на сострадание и прочие вполне человеческие чувства, чем об этом было известно даже их создателю.

Во время того страшного ночного сражения с призраками Гарек черпал силы только в неколебимой решимости Стивена сражаться до победы. Порой их битва с духами напоминала некий изысканный, весьма прихотливый и сложный танец, и Гарек сам удивлялся тому, с каким неизменным изяществом и милосердием он дарит смерть этим, уже мертвым, существам. Он понимал, что все это происходит благодаря подаренной ему Стивеном магической силе, и сильно сомневался, что когда-либо снова проявит в сражении подобное совершенство.

Гарек и прежде часто думал о том, в чем, собственно, коренное отличие волшебников от обычных людей. Теперь он знал это, ибо самообладание, которое он обрел, сражаясь с целой армией призраков, было даровано ему именно колдовством, и благодаря этому колдовству стены, половицы и даже сам воздух готовы были, казалось, подчиняться любой его команде. Да, в эти мгновения он и сам творил волшебство!

— Сними башмаки, — велела Брексан, с трудом стаскивая с себя промокшую обувь, — и плащ тоже развяжи, пусть уплывает.

Они пока не так долго пробыли в воде, но холод уже давал себя знать. Версен к тому же выглядел весьма неважно: лицо осунулось и было бледным как у покойника, а глаза красные и взгляд затравленный. Брексан изо всех сил старалась его подбодрить, хотя и сама несколько отупела от холода и усталости. Пальцы у Версена так дрожали, когда он попытался развязать тонкие шерстяные завязки плаща, что ей пришлось ему помочь.

— Ты держишься отлично, молодец, — внушала она ему. — Только нельзя стоять на месте — нужно все время двигаться, плыть, тогда и не будет так холодно.

Ей и самой очень хотелось в это верить, но в душе она очень сомневалась, что они сумеют приплыть хоть куда-нибудь. Холод уже пронизывал ее до костей: еще немного, и тело начнет неметь, станут притупляться чувства, путаться мысли... А этот великан-ронец вряд ли сумеет помочь ей, так что нужно самой придумывать, как выпутаться из столь опасного положения.

В течение последующих двенадцати дней жизнь на плоту «Капина Прекрасная» шла спокойно. Путешественники хорошо ели, хорошо спали и постепенно набирались сил. О нападении призраков никто даже не заговаривал. Марк и Бринн быстро окрепли, и даже малейшие признаки того, что в их тела проникали духи, вскоре исчезли. Гарек со Стивеном тоже быстро пришли в себя после того страшного случая, когда их едва не погубило на дне реки неведомое, но смертельно опасное существо. Тогда обоим спас жизнь ореховый посох. Больше, правда, таинственное существо не предпринимало никаких попыток напасть на них, но Гарек все же поклялся, что больше и близко к воде не подойдет. Он говорил, что непременно отыщет свою Ренну и вернется с нею в Эстрад, где и будет жить до конца дней своих —

на суше

и в полном покое среди округлых холмов Запретного леса.

Бринн тут же, правда, напомнила ему, что в настоящее время он большую часть времени проводит на плоту, плывущем по реке, которая, как известно, состоит из воды.

— Ну и ладно. Тогда, значит, после этого путешествия я больше в воду не войду.

— Что, и купаться тоже больше никогда не будешь? — поддразнила его Бринн.

Когда Брексан снова пришла в себя, ей, странное дело, было тепло и она чувствовала себя отдохнувшей и набравшейся сил, хотя и промокшей насквозь. Стряхнув приятное полузабытье, она поняла, что по-прежнему находится в Равенском море, по подбородок в воде, вот только вода больше не кажется ей холодной — наоборот, она была теперь даже теплой, как парное молоко.

Спускалась ночь, но Брексан все же сумела разглядеть ронский берег, оказавшийся совсем близко. Душу ее охватило смятение: как это она не только осталась жива, но и сумела так далеко проплыть? Она почти машинально окликнула Версена; последнее, что она помнила, — как он исчезает в волнах. Разгребая воду руками, Брексан описала круг, без особой надежды высматривая своего спутника на поверхности моря, и чуть не утонула от неожиданности, услышав его голос:

— Я здесь!

И она действительно его увидела. В рамке из спутанных, прилипших к голове волос светились его ясные зеленые глаза и белозубая улыбка. Она узнавала его грубоватые черты, но он больше не был бледен как смерть, напротив, выглядел вполне здоровым и крепким, способным и дальше продолжать борьбу с Малагоном и его приспешниками. Слезы так и полились у Брексан из глаз, и она, яростно работая руками и ногами, поплыла к нему.

В предрассветные часы Марку приснился тот песчаный берег близ Эстрада и та ночь, когда он, поскользнувшись в гостиной, угодил прямо в открытый портал. Над ним опять висели в ночном небе немыслимые луны-близнецы, и мириады звезд усыпали небосвод, похожие на рой светящихся насекомых, и в свете этих звезд и лун была видна светлая полоска песка, уходившая вдаль в обоих направлениях и исчезавшая во тьме. Было душно и влажно. Марк стянул с себя свитер, снял сапоги и побрел в воду, наслаждаясь знакомым ласковым прикосновением волн, которые с такой затаенной страстью обвивали его колени, словно собирались утащить в море.

И отец его тоже почему-то оказался там. Да нет, это был не ронский пляж, а Джонс-Бич в Нью-Йорке, и отец только что тяжело опустился на складное пляжное кресло. Знакомый семейный зонт желтого цвета отбрасывал на песок негустую тень, и Марк отчетливо услышал щелчок открываемой банки с пивом. Но отец его сел почему-то не лицом к воде; не собирался он и купаться; он даже босые ноги не вытянул, как обычно, чтобы их касалась легкая пена прибоя, в полуденном свете казавшаяся янтарной. Отчего-то отец повернулся лицом к городу и, щурясь, смотрел вдаль. Он словно пытался увидеть, как вспыхивают отблески солнечного света на серебристых телах реактивных самолетов, взлетающих или идущих на посадку над Ямайка-бэй и похожих на огромных летучих рыб, на мгновение застывших в кадре фотографа.

К концу дня отец наверняка прикончил бы полдюжины пива, два сэндвича с окороком и вафельный рожок с мороженым — мороженое он всегда покупал во время своей единственной прогулки в сторону домиков с «удобствами для отдыхающих», расположенных вдоль дощатого настила для променада. Во время таких прогулок Марк всегда держал отца за руку, а тот угощал его историями о Карле Язстремском и его героических подвигах во время вчерашнего матча, и о том, каким маленьким казался мяч, когда его отбил Зеленый Монстр Фенвея во время дубля, решившего исход матча.

И вдруг рядом с ними появился алмор, обтекая их со всех сторон по горячему песку, словно ожившая лужица слизи. Он был совсем близко, и Марк чувствовал его запах, гнилостный, отвратительный, еще усугубленный влажной нью-йоркской жарой. Он потянул отца за руку, потянул изо всех сил, но по неизвестной причине отец на это даже внимания не обратил и демона, выжидающе распростершегося у его ног, вроде бы даже не заметил.