Меня часто спрашивают, что такое антиабсурд, поэтому я решил объясниться. (На самом деле никто не спрашивает, но мне нравится эта риторическая фигура.)

В жизни, как известно, не бывает ни абсурда, ни антиабсурда. Когда мы говорим: «абсурдное предложение», то имеем в виду совсем другое. Чаше всего это означает, что предложение нам не выгодно. Или не нравится. Или нам просто неохота его принимать. И т. п.

А что такое «абсурдный поступок»? К примеру, начальник велит нам сделать за день работу, которую надо делать три дня. Мы возмущены, полдня ходим и говорим коллегам: «Абсурд»! Потом беремся за работу и выполняем ее за оставшиеся полдня. Ну, и где здесь абсурд? Начальник поступил глупо, но по-своему здраво: дай нам три дня, так мы за три дня и управимся, а если день, смотришь, хватит и двух. То, что хватило и половины, тоже не абсурд, а обычное в России умение сделать невозможное возможным, лишь бы отстали.

Или: мужчина уходит от молодой и красивой жены к женщине постарше и с тремя детьми. Мы говорим привычно: «Абсурд»! На самом деле: любовь.

Или: женщина с утра идет к парикмахеру и два часа стрижется и красится, делает маникюр и педикюр, потом идет в магазин и покупает новые вещи, потом идет домой и начинает их одну за другой примеривать, она два часа лежит в ароматической ванне, она выбирает самое красивое белье, наконец к вечеру она готова: блистательна, прекрасна и победительна. И к ней приходит мужчина. И она говорит ему на пороге: «Прости, мы больше не увидимся!» И захлопывает дверь. И сидит целый час, не отвечая на звонки в дверь и звонки телефона, плача и размазывая по лицу красоту, на которую был потрачен целый день. Абсурд? Ничего подобного, всего лишь житейская история (подлинная, между прочим).

Я сам не люблю читать.

Иногда вдруг захочется, снимешь с полки, начнешь — и после двух страниц скучно станет, бросишь. Вечно автор доказывает, что он умнее меня, а мне это не нравится, или что я тоже умный, а это мне нравится еще меньше.

Мне нравится, когда просто, коротко и большими буквами. Но я же не ребенок, чтобы детские книжки читать.

И те, кто, как и я, не любят читать, они тоже не так уж не любят читать, чтобы вообще ничего не читать, они бы тоже рады почитать, но возьмут книгу — скучно, длинно, не вникнешь, в чем дело, и после двух страниц бросают.

И вот я решил им помочь.

Иванов встал утром по звонку будильника — не с похмелья, не после бессонницы, не после изнурительных занятий с какой-нибудь развратной женщиной, а после нормального здорового сна рядом с женой Нинелью Андреевной, он встал в шесть часов тридцать минут утра, он пошел в туалет, постоял там без крика и крови, без грустных мыслей, спокойно и буквально, с чистой совестью глядя вниз, потом он умылся с мылом, почистил зубы зубной щеткой и пастой, побрился электробритвой, потом он надел брюки и рубашку, потом разбудил жену, причем отнюдь не толчком, не пинком и не громким возгласом, а тронув за плечо. И Нинель Андреевна тут же с улыбкой проснулась.

— Доброе утро, — сказал ей Иванов, и она ответила тем же.

Позавтракав, Иванов оделся в костюм и пошел к троллейбусу, он ждал троллейбуса терпеливо, без нервов, дождался, влез, не толкаясь, и поехал стоя, держась за поручень, и приехал на работу, потому что он ехал на работу, а не куда-то еще.

На работе он работал.

После работы он поехал домой — в троллейбусе того же маршрута, но уже в обратную сторону.

11 июля 1993 года в двенадцать часов дня на углу улиц Мичурина и Чапаева в городе Саратове стоял, ожидая трамвая, Василий Константинович Зинин, 1954 года рождения, работник СЭПО (Саратовское электроагрегатное производственное объединение), имеющий дочь Светлану, двенадцати лет, и сына Петра, десяти лет, женатый на Елене Сергеевне, 1957 года рождения, работнице того же объединения, увлекающийся рыбалкой и разгадыванием кроссвордов, обладающий физическими данными: рост 1 метр 76 сантиметров, вес 66 килограммов, глаза серые, волосы русые, телосложение астеническое, образование среднее техническое, особых примет нет, собиравшийся съездить на толкучку на стадион «Локомотив», что возле вокзала, где намеревался купить нужную ему радиодеталь для починки старого, но хорошо работающего, доставшегося ему от отца радиоприемника-проигрывателя «Сириус-М», а заодно темные очки для Светланы фасона «амфибия», ну, и для сына что-нибудь, а может, и для жены.

К нему подошел незнакомый человек.

Он был безобразен.

Небрит, с красными воспаленными глазами, в зеленой строительной куртке, заляпанной цементом, но с яркой наклейкой на плече «Саратовхимтяжстрой», под курткой — синяя грязная майка с бледно-розовым пятном на животе, на ногах — штаны серого цвета без пуговиц и шлепанцы, голые ступни были желтые и потрескавшиеся, это был Артамонов Геннадий Петрович, 1948 года рождения, с неоконченным средним образованием, дважды разведенный, трижды судимый по мелочам, нигде не работающий, проживающий у старухи, соседки его покойной матери, читающий целыми днями выписываемый внуком старухи журнал «Вокруг света», обладающий физическими данными: рост 1 метр 64 сантиметра, вес 47 килограммов, телосложение гиперастеническое, волосы короткие и жесткие, глаза темные, особые приметы: татуировка на груди в виде надписи «Душа нараспашку».

Зинин посмотрел на Артамонова.

Соловьев как придет, так сразу и начинает.

Он и так, и этак, а все никак.

То есть не совсем сразу, но смотря что иметь в виду.

Он и рассказы читал, и художественные произведения про любовь, а толку нет. Он даже книжку «Техника секса» купил, но разочаровался. Про технику секса там более или менее, а как к самому этому делу морально приступить — молчок. В рассказах же и художественных произведениях — там подробней об этом, но всегда по-разному. Соловьева это раздражало.

И вот он опять приходит и опять начинает.

Лев Толстой был прав.

Он писал, что у любой войны есть множество причин и ни одну из них нельзя назвать решающей. Каждая важна. А после этого зачем-то взялся перечислять причины. Ведь если каждая важна, то перечислить их невозможно. Это бессмысленное дело.

Вот если война не начинается, то можно удивляться и искать причины, почему она не начинается, потому что она должна начаться всегда.

Я буду рассказывать о войне балбесов. О Войне Балбесов.

Так ее кто-то назвал. Может, правильно.

Вот карта города Полынска (см. приложение).

Составил ее Василий Венец, о котором после.

В апреле 1938 года представитель Полынска попал в Москву на важное мероприятие, ел в буфете севрюжину с хреном, вдруг мимо идет товарищ Сталин, хлопает его по плечу, спрашивает, вкусно ли. И спрашивает:

— Откуда?

— С Полынска, — ответил представитель.

— У вас-то хоть заторов нету? — укоризненно покосился Иосиф Виссарионович на человека из свиты, у которого, наверное, как раз были заторы.

— Никаких заторов! — вспотев, доложил представитель.

Алена Немая и Алена Сестра росли.

Уже окрестные старухи с ожиданием поглядывали в сторону их ветхого дома. Уже чьи-то беспощадные женские глаза, красивые звериной и материнской красотой, приглядывались к молодым осинкам, думая сразу о двух кольях, — и сестры боялись вечером выйти со двора. Днем же прятали лица платками, горбились для уродства. Но никто не верил.

Полынские городские мужики, парни, старцы и вовсе малолетки наперебой кричали: «Да давайте уж, чего там, все равно вам не жить, давайте уж!» «Давайтя, давайтя!» — вторили на своем наречии и заовражные.

Стало им восемнадцать лет.

Мама (который космонавт по профессии, тогда он еще старым не был) однажды подсмотрел в окно баньки, как сестры моются, хоть видны были сквозь мутное стекло одни розовые очертания.