Они везде.

Но режим оккупации открыто не объявлен, правила неизвестны. Поэтому трудно понять, кто они.

Приходится определять по признакам.

М. М. идет по рынку и систематически размышляет.

Оккупанты плохо владеют языком захваченной страны

, мысленно формулирует он и мысленно же подчеркивает, как делал это когда-то на бумаге, будучи школьником, потом студентом, потом преподавателем общественных наук в полиграфическом институте. Но тогда мы все оккупанты, приходит он тут же к выводу, ибо все плохо говорим и еще хуже пишем на собственном родном языке, понимать же мы его часто совсем не понимаем.

Они добреют, когда покупают и пьют пиво, поэтому Килил дежурит у этого ларька. Подходит и вежливо говорит, выбирая слова, чтобы не картавить, чтобы не показалось, будто он прикидывается ребенком:

— Дайте, пожалуйста, сколько можете.

Когда дают, когда нет. Бывает, спрашивают:

— А тебе зачем?

Килил говорит, что на хлеб.

Они вечно упираются, ищут отговорки, тянут время вместо того, чтобы откровенно сказать: «Дай денег!» Об этом думал полчаса назад этот человек, которого зовут Юрий Иванович Карчин, думал без раздражения и уныния, скорее с некоторой злостью, а злость вещь веселая и продуктивная.

Юрий Иванович любит свою работу и свою жизнь. Он архитектор, он строитель этого города. Еще когда был студентом, увлекался мегапроектами: дом-город, дом-остров, дом — вверх на сто этажей, вниз, под землю, — на пятьдесят. С восхищением рассматривал эскизы проектов татлинской башни и даже ужасающего Дворца Советов: восторгал масштаб. Любовался реализованными и невоплощенными замыслами Ле Корбюзье, Гропиуса, Мендельсона, бразильца Нимейкера и многих других. Кто-то дал на ночь альбом на немецком языке, изданный в 40-х годах: Альберт Шпеер, нацистский гений. Карчин рассматривал и думал: ясно, что фашизм, имперская помпезность, но — красиво. (Мозаичный зал рейхсканцелярии до сих пор приводит в восторг, особенно стеклянная крыша... Крыша, крыша, черт бы ее побрал, именно из-за нее теперь столько хлопот, из-за нее он едет к мелкой чиновной сволочи на поклон с утра пораньше.) Курсовые же и дипломную работу Карчин писал, наоборот, по малым архитектурным формам, а после окончания института года три сидел в конторе, проектировавшей эти самые формы, сиречь песочницы, детские качели, лесенки, горки и прочее, что входит в планировку дворов, включая озеленение, — все везде одинаково. Изредка разрешали добавить декоративный валун, фигурную стенку из кирпичей, еще что-то по мелочи. Было скучно. Потом удалось попасть в группу, проектировавшую не отдельные дома, а целые проспекты. Это увлекло лишь сначала: скудость возможностей ограничивала фантазию. Расставь костяшки домино хоть так, хоть эдак — разница небольшая, проспекты и кварталы выглядели красиво только на бумаге и в белоснежных макетах, да еще, может быть, уже построенные, с вертолета. Потом наконец пришло время масштабного и при этом не типового строительства, и Карчин теперь один из тех людей, которые реально меняют облик Москвы. Он не столько проектирует, сколько выдвигает идеи, он видит город в целом, поэтому трудно бывает объяснить суть замысла людям, кругозор которых ограничен зоной обычной видимости. Они ужасаются проектам 115-этажного здания «Россия» и планам построить десятки небоскребов, они говорят, что там нельзя жить и работать, сравнивают их в этом смысле со сталинскими высотками. Глупо. Да, комнатки в высотках малы и непропорционально вытянуты вверх, людям не очень уютно, но попробуй их уговори съехать оттуда! Человек, к счастью, не настолько примитивен, чтобы, живя внутри стен, не чувствовать (горделиво и постоянно), как замечательно они выглядят снаружи. Причем, господа, эти здания на самом деле очень небольшие, они даже маленькие! Уже с уровня 7—10 этажей они начинают сужаться, вытягиваясь вверх, к шпилям. Посмотрите зато, что обязательно изображают на открытках с видами Москвы, кроме Кремля и прочих древностей: высотки!

Впрочем, Карчин сейчас занят не глобальными проектами, у него конкретное дело: развлекательный комплекс «Стар-трек». Название придумал он, концепцию внешнего вида тоже. Строение будет отчасти похоже на здание оперы в Сиднее, но крыша не раковинами, а волнообразными уступами, общая площадь перекрытий около 50 тысяч квадратных метров. Комплекс фактически построен, дата открытия уже назначена и приурочена ко Дню города, но работы у Карчина не меньше, а еще больше. Он как-то подсчитал, что еще до начала постройки было собрано около 6 (шести) тысяч разрешительных подписей (и каждая давалась потом, кровью и нервами!), а потом были вполне обоснованные изменения в проекте, которые тоже требовали согласований, утверждений, подписей. Сейчас вот надо добыть последнюю подпись под бумагой, уже завизированной в 18 (восемнадцати) инстанциях. Бумага вполне дельная: о необходимости применения более прогрессивного покрытия для крыши, причем не везде. Чуть дороже, но крепче, надежнее и, главное, красивее. И все это понимают сразу же, но любой чиновник скорее удавится, чем поставит подпись с первого запроса, причем часто морочит голову даже не ради выгоды, а просто развлекается, куражится. Юрий Иванович сам чиновник, но никогда не мытарит людей только ради мытарства, поэтому его и злит эта канитель.

А самое паскудное: он ведь рангом намного выше того клерка, к которому сейчас едет. Но ошибается тот, кто видит в структурах, распоряжающихся устройством жизни, какую-то единую пирамиду. Если бы! То-то и оно, что, во-первых, даже и внутри одной пирамиды существует несколько почти автономных, нанизанных друг на друга, как матрешки, а во-вторых, есть и совершенно отдельные, стоящие себе скромно в сторонке, но их — не обойти. И получается парадокс: Карчин в своей, к примеру, двадцатиэтажной пирамиде, находится на девятнадцатом этаже, а этот самый клерк в своей крошечной трехэтажной на третьем, но Карчин вынужден спуститься и кланяться этому маленькому начальнику, ибо без его подписи — никак. И вот предстоит хитрый и увильчатый разговор: этот маломерок очень любит изобразить на первом этапе принципиальность. И фамилия у гаденыша какая-то канительная: Нянченко.

Что ж, придется немного понянчиться с Нянченко. Очень уж хочется увидеть «Стар-трек» завершенным. Чудесное название. Стар-трек. Стар-трек. Трещит, как петарды. Женщины ахают, дети визжат от восторга.

— Они просто играть не хотят! — горячился Расим, тыча пальцем в телевизор, где наши позорно проигрывали испанцам. — Они стоя стоят, ты видишь?

— Может, им платят мало, — сказал Самир, брат Расима.

— Мало? Мне бы так платили! Совести нет, обнаглели, вот что! Короткий пас кто играет? Дети играют! У них три игрока справа — видишь? — свободные стоят, ничего не делают! А, не умеют играть, вот и все!

Расим плюнул и отвернулся, но тут же не выдержал и опять уставился в телевизор.

Геран пил чай и наблюдал за братьями. Они говорили на русском, что выглядело странно. Деликатная привычка так говорить при посторонних? Нет, Геран не посторонний, к тому же он хорошо знает азербайджанский, да и в чрезмерной деликатности ни Расима, ни Самира заподозрить нельзя. На самом деле Геран давно уже понял закономерность: они, то есть и братья, и остальные азербайджанцы, говорят меж собой на русском, когда дело касается большой политики, футбола, русских женщин — ну, и ругаются матом, естественно. Как только речь заходит о делах, деньгах и семье, они тут же переходят на сокровенный родной язык независимо от того, кто присутствует при разговоре. Если Геран, то для него это знак: не слышать и не понимать. Он так и делает: углубляется в книгу или просто отходит.

Они даже не посмотрели на него.

Килил сел в угол и уставился в телевизор. Дышал тяжело: играл, наверно, во что-то. Геран улыбнулся ему. Килил улыбнулся в ответ, и Геран удивился — это была не обычная улыбка вежливости, а какая-то слишком поспешная и даже будто бы заискивающая.

Открылась дверь. В ней стоял милиционер. Он не заходил, глядел куда-то в сторону и кого-то звал. Вскоре появился толстый мужчина в костюме, вскрикнул:

— Ага, попался! — и подскочил к Килилу, схватил его, тряхнул: — Отдавай быстро! Ну! Куда дел?

А милиционер осматривал Расима и Самира. Они близнецы, это сразу видно даже тем, для кого люди с Кавказа на одно лицо. А у милиционера глаз особо пристрелян, поэтому он тут же стал подозрительным: в таком сходстве если не преступный умысел, то возможность безнаказанного преступления.

Карчин не зря почувствовал к Володе Шацкому, помощнику Ясинского, доверие и симпатию: он угадал в нем родственного себе человека. Володя не просто любит, он обожает проблемные ситуации. Жизнь представляется ему чередой веселых головоломок, которые предстоит решить, и чем они трудней, тем лучше. Один из самых характерных поступков его школьного детства: заклеил последние страницы задачника по математике, чтобы не было искушения заглянуть в ответ и под него произвести необходимые действия.

А еще он ценит оптимальность и оригинальность решения. Сын мамы-корректора и папы — отоларинголога поликлиники, т. е. людей небогатых, он решил выучиться на юриста. Задача: не ущемить своих запросов и потребностей. Решение: бесплатные юридические консультации по телефону. Он расклеил объявления, посыпались звонки охочих на халяву и юридически безграмотных людей. Каждому обратившемуся Володя говорил, что его вопрос не так прост и требует детальной проработки с последующей личной встречей. При встрече клиенты были осчастливлены подробнейшей информацией и ценными практическими советами. И очень часто, даже почти всегда, забывали о своих халявных побуждениях и выражали свою благодарность юному юристу в денежной форме. Володя не отказывался.

Учеба кончилась. Задача: обзавестись солидной клиентурой. Решение: добиться известности, ибо узнаваемая физиономия, как понял Володя, гораздо важней, чем количество выигранных дел. Именно поэтому он, с детства эрудированный, проник в клуб «Что? Где? Когда?», а потом стал участником телевизионной игры, в ней его и видел Карчин. Видели и некоторые прочие и сразу прониклись доверием, потому что абы кого в игру не позовут, и уже готовы поручить свои дела, платя при этом высокие гонорары. Что и требовалось доказать.

Но важна еще и репутация в профессиональных кругах. Задача: заслужить ее. Решение: либо делами, либо близостью к авторитету. Поэтому Володя и стал помощником Ясинского, и светлая тень репутации этого могучего человека, хоть тоже еще молодого, теперь падает и на него.

Так что Карчину определенно повезло.

Ольга встретила его неприветливо.

— Вы там разберитесь сначала, в милиции, кто на самом деле украл, а потом оговаривайте моего сына! У нас презумпция невиновности, между прочим!

— Я не имею к милиции никакого отношения. Я независимый адвокат.

— Прямо уж независимый! Независимых адвокатов не бывает! — усомнилась Ольга, не подозревая, что самостоятельно пришла к тому же выводу, который сделал другой герой нашего повествования, М. М., по иному, но в чем-то сходному поводу.

— А я все-таки независимый, — холодно сказал Володя, не растрачивая свой шарм попусту перед этой домохозяйкой.

Полина была дома, когда Геран пришел с Володей, она собиралась лечь спать. Геран, извинившись, сказал, что должен ненадолго сходить к жене на работу: показаться ей, успокоить.

Володя представился Полине, объяснил, что, с одной стороны, будет защищать интересы ее отчима, а с другой, должен принять меры к тому, чтобы Кирилл вернул украденное, от этого всем будет хорошо, если же не вернет, всем будет плохо.

— Мне не будет, — сказала Полина. — И Геран мне не отчим. А что он сделал, зачем его защищать? А Килька что-то украл? Впервые слышу. И я спать хочу вообще-то.

— По ночам работаем?

— По ночам работаем.

Килил был готов к расспросам. Если уж мент его отпустил, поверив ему, то другие тем более не страшны и не опасны. Сумка в надежном месте, доказательств нет, свидетелей нет. Чистая работа! — ободрил себя мысленно Килил выражением из какого-то фильма.

Шацкий сначала говорил со всеми вместе, потом, видя, что Килил в присутствии взрослых и сестры только хихикает и хамничает, попросил разрешения побеседовать с ним наедине; для этого Геран и Ольга, переглянувшись, разрешили ему пройти в свою комнату. (Кухня им была нужнее: Ольге не терпелось накормить Герана, поохать над ним, немного поплакать, в кухне это как-то уютней и уместней.)

— Вот что, Килька, — весело сказал Володя Килилу, — деваться тебе некуда!

— Деваться человеку всегда есть куда! — тут же отбрил его Килил, чтобы тот понял, с кем имеет дело.

— Ошибаешься! — еще веселей воскликнул Володя. — Допустим, деться найдется куда, но только временно. Или навсегда на кладбище, тебе об этом рано думать. Я что хочу сказать. Вот ты сейчас спрятал сумку. И думаешь: пережду немного, а потом все успокоится, я деньги достану и начну жить, как король. Каждый день есть мороженое и шоколад, куплю себе ролики, хороший компьютер, буду на нем в самые лучшие игры играть. Так вот: ошибаешься. Там кроме денег очень важные документы и бумаги. Хозяин поручил мне сказать: если ты вернешь эти документы и бумаги, он подарит тебе тысячу долларов. Я ему скажу, что ты поставил условие: две. И он согласится, я тебя уверяю!

Володя, увидев лицо Карчина, торопливо сказал:

— Юрий Иванович, спокойно!

— Да иди ты! — ответил Карчин и начал кричать.

Он пообещал Ольге лишение родительских прав, Герану депортацию, остальным членам семьи неприятности в работе и учебе, Килилу тюрьму и колонию. И самое занятное (если это можно считать занятным), что хоть грозил Карчин наугад, но все понимали: это возможно. Об этом торопливо, но ясно думала Ольга, слушая бушующего господина. Если кто-то очень захочет, то найдет основания и для лишения родительских прав, и для всего остального. Запросто могут испортить жизнь Гоше: не дадут поступить в институт, а ему осенью восемнадцать, заберут в армию, пошлют куда-нибудь в горячую точку, он может там погибнуть... Обвинить в чем-либо молодую красивую девушку еще легче, особенно если она работает на такой специфической работе. Она-то, может, совершенно ни в чем не замешана, но в этих клубах, читала в какой-то газете Ольга, и наркомания процветает, и проституция, и чего только нет... И у них за квартиру, между прочим, задолженность за два месяца. И Килил, оказывается, попрошайничает на рынке, стыд какой...

И Ольга смотрела на Герана умоляюще, видя, как тот выпрямляется и явно готовится достойно ответить грозящему хаму. Геран понял ее взгляд и отвернулся.