Занесло к Кате Гурова совершенно случайно. Как–то днем вдруг возникла длинная пауза, которую толково заполнить не удавалось, — почему бы тогда, решил он, не заполнить ее приятно. А когда с девочками, к которым он ходил регулярно, не склеилось, на одном из досуговых сайтов Гуров выбрал первую попавшуюся симпатичную индивидуалочку лет двадцати пяти с квартирой неподалеку от офиса.

Катя оказалась вполне соответствующей фотографии, приятной девочкой. Все с ней поначалу получалось замечательно. А у нее вполне было похоже на натуральный, не симулируемый затяжной оргазм. Но вдруг под самый конец Гуров ощутил в голове какую–то странную, скорее приятную вибрацию, самые сильные пульсации которой совпадали с движениями тела Кати. Потом ее ноги и руки судорожно дернулись, она приняла странную позу, издала несколько негромких, каких–то квакающе–крякающих звуков — и потеряла сознание.

Гуров даже испугался, не отдала ли девушка концы. А убедившись, что Катя потихоньку оживает, собрался исчезнуть по–английски, плюнув на оплаченное время, поскольку непонятной и подозрительной экзотики не любил. Но тут, приоткрыв глаза и увидев его натягивающим брюки, Катя заплетающимся языком пролепетала:

— Умоляю вас, не уходите!

От неожиданного обращения в стиле девятнадцатого века Гуров нервно и глуповато рассмеялся.

Добравшись домой, Гуров, как говаривала в подобных случаях его покойная мама, распался на составные части. Наткнувшись на недавний Катин подарок, небольшое зеркало с рамкой в форме печального клоуна, он тяжело сел на кровать и беззвучно, судорожно сглатывая, заплакал.

Несколько очнувшись, он отменил все запланированные на ближайшие дни дела, выключил телефоны, дверной звонок, задернул шторы, прямо в одежде упал на кровать и в позе эмбриона впал в тягостную полусонную прострацию.

Утром Гуров очнулся. Прослушал на всякий случай автоответчики — от Иванова сообщений не было. И горе навалилось с такой страшной силой, что если бы не робкая надежда на восстановление Кати, которую Гуров старался сохранить, — возможно, он бы этим утром покончил с собой.

Старчески сутулясь, Гуров прошаркал на кухню, проглотил двойную дозу снотворного и провел в полунаркотическом отупении еще один день.

Вечером, очнувшись, он опять принял двойную дозу снотворного и, припомнив, что алкоголь, кажется, усиливает его действие, решил для верности чего–нибудь выпить. Водка в баре кончилась, и Гуров, давясь, запил таблетки полным стаканом виски. Подействовало не сразу, и в ужасе от надвигавшейся перспективы бодрствования Гуров добавил еще один стакан.

Очнулся Гуров посреди яркого сна, где он на верандочке своего любимого японского ресторанчика о чем–то неторопливо беседовал с хорошенькой девчушкой лет двадцати пяти. Жалко просыпаться, успел подумать Гуров в короткий миг осознания, что это всего лишь сон.

Окончательно проснувшись, он открыл глаза — и обомлел. Около кровати, на которой он лежал, в кресле сидела та самая девчушка, наклонившись к нему и смотря на него с напряженным ожиданием.

— Доброе утро, — поздоровался Гуров. — А вы мне только что снились.

— Доброе, — ответила девушка и, грустновато улыбнувшись, откинулась на спинку кресла. — Приятно слышать. И что же я делала?

— Мы с вами общались в одном японском ресторанчике.