Все, он прекращает волноваться. Пусть у Кроули и остальных голова болит за компанию до конца недели; он поедет в спортивный магазин и купит самый большой винчестер, какой только найдет там, позвонит в «Истерн» и закажет билет в горы. Потом он подстрелит самого крупного, самого наглого зверя, которого только сумеет выследить, и все время, пока будет целиться и нажимать спусковой крючок, будет думать о мерзкой физиономии Айверсона. Никакая работа не стоит тех обид, которые приходилось терпеть от Джоя Айверсона, этого негодяя, этого садиста, этой вонючки.

Он опять заводился. Сэм Виктор положил ладонь туда, где по его представлениям, находилось сердце, и мягко поглаживал его. Как будто говорил — тихо, тихо, старина, не допускай больше этого. Миллион Джоев Айверсонов не стоят того, миллион расчетов не стоят одного крохотного удара сердца.

Так сказал Доктор. Доктор с большой буквы. Сэм Виктор никогда не верил врачам, докторам с маленькой буквы, пока этого не случилось. Теперь это был Доктор, с большой «Д», и все, что бы ни сказал Доктор, Сэм Виктор принимал безоговорочно. А что он сказал? То, что Сэм сейчас говорит. Не волнуйся, старина, сказал он. Расслабься. Не делай больше того, что ты мне однажды устроил.

Он ушел из офиса в пять с пустым портфелем-дипломатом и прошел по холлу к лифту, при этом его каблуки громко цокали по мраморным плитам пола. Как обычно, в кабине лифта он был ниже всех ростом, но это его не смущало. Жизнь представляла собой ценность, жизнь, пульсирующая под его дорогим пиджаком, в его пухлых запястьях, в основании его массивной шеи, в висках его лысой головы. Жизнь — вот что имело значение, не Рост, не Молодость, только Жизнь.

К тому моменту, когда Сэм очутился на улице, он уже чувствовал себя так хорошо, что почти был готов обменяться рукопожатием с Айверсоном. В конце концов, дело было не только в хорошем расчете. Само существование его компании зависело от этого. И поэтому у него было основание быть благодарным, что заказ на расчет все еще у них. Если бы только Айверсон не распускал свой мерзкий язык, воздерживался от ругани и несправедливых требований к нему, если бы он мог себя вести как приличный человек — ох! — подумал Сэм с отвращением. Черт с ним, с Джоем Айверсоном. Сегодня такой прекрасный день, слишком хороший, чтобы думать об этом человеке.