Великие города хранят великие тайны. На городских свалках можно найти остовы древних машин и обломки великих изобретений. А в тайных галереях под землей можно найти совершенно невероятные вещи. Герой романа «Системный властелин» в самый тяжелый момент своей жизни находит в подземелье ни много, ни мало, а пульт управления миром. Пусть не все так просто в этом управлении, но кто же откажет себе в удовольствии прогнуть мир под себя? Вот и завертелась жизнь так, как захотел герой книги, простой, порядочный человек, с обостренным чувством справедливости. Куда приведут его попытки сделать мир лучше? В рай или в ад?
Вступление
Из слухового окна хорошо просматривался мавританский особняк на углу Левашовской и Чекистов. Рев грузовика, неповоротливого КРАЗа, вползающего на перекресток, казался далеким. Он не смог заглушить даже звон падающих капель из водопроводной трубы, проложенной вдоль мауэрлата. Грузовик выглядел зловеще, под его тентом легко мог уместиться взвод президентской гвардии. Госбезопасность и личная охрана работают неплохо. Они все-таки вычислили меня достаточно точно, хоть и потратили на это несколько часов. КРАЗу вторил рокот вертолета. Я видел в коммуникаторе и транспорт, и спецназ внутри него жирной красной точкой. Сейчас, я почти уверен, грузовик остановится, и гвардия начнет прочесывать этаж за этажом, квартиру за квартирой. Тогда я буду видеть каждого спецназовца отдельно. Мне важно – не рвануться раньше времени, выждать паузу. Пусть они все войдут в здание.
Обвязка готова, очки-дисплей закреплены на затылке веревочкой. Что же, дюльфер со стены шестиэтажного дома – это даже романтично. Сколько раз в уме, не веря в то, что это придется когда-нибудь проделать наяву, я прокручивал безумный прыжок с крыши во двор. Но, даже не веря, я готовил на чердаке тревожный запас, до деталей продумывая отход.
Боевые орбитальные лазеры мигнули на дисплее зеленым. Готовы. Ситуация полностью под контролем мейнфрейма, датчики-энтрудеры – активны. В уме считаю до десяти, чтобы собраться и не оставить себе шанса на отступление. Перед прыжком я краем глаза заметил в небе два дрона, собирающих данные. Боевая сфера тоже где-то рядом. Старая серая крыса, хозяйка чердака, осуждающе смотрит на меня из глубины. Все – три, два, пошел...
С воплем, потому что все равно страшно, выламываюсь из слухового окна, выходящего во двор, и в три прыжка пролетаю всю высоту дома. Звон стекла, крик толстой тетки во дворе. Началось! Теперь кубарем вдоль соседских машин, скрываясь за ними от заметавшихся гвардейцев. Первый, прицельный плевок лазера с орбиты. Боевая сфера отработала импульс точно – «Тойота-круи–зер» бывшего футболиста, припаркованная во дворе, лопнула с глухим звуком, отвлекая на себя внимание агентов гвардии. Извини, сосед. Хоть ты и тренер никакой, но ничего личного.
Рывок изо всех сил вглубь, под арку соседнего дома еще глубже во дворы. Только слышно, как запоздалые автоматные очереди веером ударили по забору, отделяющему усадьбу, построенную еще в царские времена. Шипящая молния размела давно заложенный кирпичами проход в следующий двор. Этого командиры гвардии не ожидали – они и не подозревали, что отсюда можно вырваться. Но я живу здесь дольше вас! Пробежав на одном дыхании Губернаторский скверик с вечно не работающим фонтаном, замечаю, как истерично влетает в центральные ворота БТР, разворачивая в мою сторону пулемет... Две вспышки – и у бронетранспортера загорелся двигатель, и оплавленный ствол повис переваренной макарониной. Правильно, программа не предусматривала ничьей смерти. Только активная защита и отсечение преследователей.
Глава первая
Несколько месяцев назад
Сегодня, на торжественном собрании ученого совета, директор представил нового куратора института от Министерства по Науке и Передовой Технологии. Профессор Сонг собственной персоной. Тощий китаец с неупорядоченными зубами. В часовом докладе он долго и косноязычно рассказывал, какие перспективы сулит сотрудничество института с Пекинской академией, как Великий Кормчий Кхао Дзун II заботится о благе ученых всех стран. О том, как мы должны тяжело работать (тут он явно употребил кальку с английского, чувствовался опыт работы в Штатах), чтобы оправдать те инвестиции в науку, которые делает китайская компания «Дэйву», и прочая, прочая, бла-бла-бла... Правда, в конце он мельком упомянул, что теперь ввиду важности сотрудничества все контакты с учеными других стран могут осуществляться только с ведения куратора. Ясно, приехали. Я прекрасно помню Первый отдел во времена советской власти и все, с ним связанное. История повторяется.
После заседания народ по привычке собрался на площадке между этажами, служившей заодно курилкой. Занудный болтун Забахо, тыча время от времени сигаретой в крашеную зеленую стену, рассуждал о том, как, может быть, будет хорошо:
– Я вот шо помню, так каать, вот как незалежнисть стала, так и компутер можно было новый купить и на конференцию поехать. Ведь, так каать, нихто ж не поможе, и не скажет – какой компутер куплять. А вот китайцы, так каать, народ умный, так не только денег дадуть, так и помогут, так каать...
Глава вторая
Вечная кутерьма Борисполя уже давно стала родной. Таможенники с прочувствованными взглядами, строгие пограничники, вежливая обслуга аэропорта. Без особых проблем пропустив мою семью за таможенный барьер, офицер очень оживился, увидев на тележке клетку с собакой. Надо сказать, что пес всегда путешествовал с нами и объездил полмира.
– С собакой проблем нет, только у вас документы не международного образца! – с радостью сообщил таможенник, проверив пачку собачьих бумаг.
– Так что делать?
– Значит, так! Вы должны поехать на центральную таможню во Львов и подать заявление на оформление международных документов. Для этого надо представить международный ветеринарный сертификат, родословную, сертификаты о победе на международных выставках, заключение министерства культуры об особой чистоте породы и еще декларацию от международной кинологической ассоциации о выбраковке собаки из национального реестра как некачественной. Вам потом за полчаса в таможне сделают документы. Ну и мыто заплатите.
– А сколько мыто?
Глава третья
Утром на институтской проходной охранник меня встретил словами:
– Вас ожидают в приемной прохвесор Свонг.
– Наверное, Сонг?
– А бис його знает, чи воно Свонг, чи Сонг... – Он был явно недоволен новым начальством. – Понапрыйизжалы тут... Вот собаки им заважалы...
Вахтер тяжко вздохнул и пошел разгонять от въезда собак. Охрана любила институтских собак. Много лет назад сучка Найда стала родоначальницей своры и новой традиции института. Сейчас их было полтора десятка добрых и верных псов. Они свободно и праздно болтались по корпусу, никогда не входя в лаборатории и кабинеты. Незлобивые сотрудники института всегда приносили псам поесть и строго следили, чтобы их никто не обижал. А теперь собакам запретили вход на территорию института.
Глава четвертая
В пять часов утра меня разбудил российский гимн. «Боже, царя храни» играли громко и пафосно. После вчерашнего спирта с газировкой музыка задевала потаенные струны души. Но струны были настроены не в лад. Вставать было лень, и я просто накрыл голову подушкой. Сон вернулся быстро, но не простой, а с живописной картиной.
Я, первый в мире космонавт, возвращаюсь из полета. Гордо иду по ковровой дорожке. У самых ступенек, когда уже можно разглядеть каждый волос в прическе Хрущева, я спотыкаюсь и падаю прямо на ступеньки. И, запутавшись в развязанных шнурках, не могу подняться. А оркестр уже играет позывные – «Широка страна моя родная». Левитан, почему-то стоящий на трибуне вместо Брежнева, начинает зачитывать текст:
– Внимание, внимание, работают радиостанции Постсоветского Пространства и Центральное телевидение!
– Какое, к черту, постсоветское? – Эта фраза начисто вышибает сон. Однако голос Левитана, синтезированный, давно используемый имперской пропагандой для официальных объявлений, продолжает вещать из компьютера:
– Через пять минут будет передано важное сообщение! Просим оставаться у ваших радиорепродукторов.
Ночь человека
Вступление
Показательный пролет звена тактических уничтожителей лучше всего наблюдать с моего балкона. Внизу на площади, в ожидании редкого представления, собралась толпа из нескольких тысяч горожан. Слева на свежесколоченной трибуне устроился городской голова. Он очень любил необычные развлечения и, кроме того, в эти минуты мог сам пересчитать лоточников и пивопродáвцев вокруг площади. Каждый из них платил мзду Голове, который контролировал процесс лично и, как ему казалось, негласно. На сцене, устроенной словно нарочно так, что происходящее на ней было почти недоступно зрителям на площади, непривлекательно подпрыгивала бездарная певичка. Судя по надписи на заднике сцены, артистка именовала себя гордым именем «Лусрана». Толпа стояла к эстраде спиной. Все ждали появления из-за реки главных участников праздника. Все ждали, согласно обещаниям программы, невиданого действа:
«Сегодня состоится показательный пролет звена уничтожителей над площадью».
«С рекордной скоростью».
«На рекордно низкой высоте».
Затем:
Часть первая
Глава первая
«Министерство по досугу и науке сообщает, что вам предписывается в двухдневный срок оформить договор по сотрудничеству с заграницей. Формы договора прилагаются. Формы заполнять на урду».
Так уж повелось. События наяву своей бессмысленностью сравнимы с моими снами. Я, наверное, притягиваю к себе бред. Вот теперь это письмо из министерства. Какой договор, какая заграница? Когда, наконец, наши власти успокоятся с определением официального языка. Никто, в том числе и я, незнаком сурду, а вот тебе – теперь на нем писать многочисленные бумаги. Самое неприятное – придется отложить так и не начавшийся отпуск и таскаться через городские пробки в министерство. А тут еще моя аллергия. Вот бы это министерство так чихало на цветущую амброзию.
По телефону слегка заикающаяся дама, указанная в письме как куратор моего направления, Перченко Татьяна Александровна, сбивчиво объясняла что-то. Уже полчаса. Так и не сумев объяснить, пригласила приехать.
Прекрасное дерево – липа. Что-то теплое и умиротворяющее есть в этих вековых стволах, обрамляющих мою улицу. Пусть даже она и называется именем другого дерева, здесь не растущего. Зато сам район неофициально называется Липки. Наш двор, давно превращенный в стоянку машин, тоже обсажен липами. Сейчас они цветут и их аромат восхитителен как никогда. Он просто кружит мне голову своими волшебными струями. Что не мешает мне проклинать эти драные липы, из за которых мне надо каждое утро отмывать клейкую, как в варенье, машину. Пытаюсь открыть заляпанную желтым соком дверцу. Интересно, а где можно купить хороший оружейный дефолиант?
Глава вторая
Опять этот ночной бред... Красиво, но непонятно. Какие, к гоблинам, принцессы? Какие короли и гвардейцы? Я когда-нибудь сойду с ума с этими снами. Хотя Хельгу жалко. Может, это кто-то кино мне в мозги по ночам транслирует? Самое ужасное, что просыпаться после этих снов тяжело. Как будто разрываешь связь с чем-то важным. Ладно, вставать все равно надо.
Ой, а сегодня к директору.
Я говорил про дефолиант. Так вот, узнал от одного бывшего прапорщика – нельзя его купить. Тот точно знает, он его раньше продавал. А липы просто озверели. Пока отмоешь машину, три раза станешь вегетарианцем. Не в том смысле, что животных будешь любить. Станешь растительность ненавидеть. Особенно когда тронувшись в дорогу, попадаешь под приступ аллергии. Вот и гаец участливо подошел к моей, остановившейся напротив суда машине, гадая по судорожным прыжкам кузова – что там средь бела дня? Не обломится тебе, служивый, чихаю, чихаю я тут в одиночестве... Опять набившая оскомину дорога мимо царского парка, мимо всяких подозрительных контор, на шоссе. Тут можно расслабиться. Даже попеть – «Я, хозяин дорог!». Что за козел мигает в спину? Я в среднем ряду. Ну и что, что у тебя номера президентской прислуги. А у меня аллергия, чихать я на них хотел. Демонстративно сокращаю дистанцию. И резкий, микроскопический толчок ногой в педаль тормоза. Служебная машина тормозит с визгом и истерикой, а я, выжав педаль газа в пол, улетаю на недоступной ему скорости вперед. Есть международный знак пальцами, левой рукой из окна машины. Это ему на прощание. Проходная, собаки, офис. А к директору все равно идти.
Глава третья
Авиетка фиксировалась бугелем прямо под брюхом салона, ближе к капитанской рубке. Громада межконтинентального лайнера «Грюнвальд», превосходящая размерами все известные аэропланы в несколько раз, превращала авиетку в смешного комарика под брюхом у бегемота. На нее вообще никто никогда не обращал внимания.
Это был первый полет «Грюнвальда». Несмотря на гигантские размеры двенадцатимоторного монстра, строительство которого сохранялось в полной секретности, выглядел самолет даже изящно. Сама процедура посадки и обустройства в комфортабельных креслах не запомнилась. В памяти остался белобрысый рослый пацан, сидевший в ста метрах от взлетной полосы, построенной специально для «Грюнвальда», громко распевавший йодли. Его тирольские шорты из светло-серых давно превратились в грязно-заношенные, но пел он самозабвенно, не обращая ни на кого внимания.
Все замерли, наблюдая в иллюминаторы разбег аэроплана. Публика изо всех сил старалась выглядеть привыкшей к подобным полетам. Однако как только пейзаж за окнами начал менять привычный масштаб, все, не выдержав, загалдели и прилипли к иллюминаторам.
После взлета стюард в белом кителе пригласил всех в хвост самолета – в изюминку лайнера – ресторан. Плевать мне на пассажиров, нормандские устрицы и старую Клико в меню. Я сидел в уголке ресторанного зала, рассеянно наблюдая за публикой. Угрюмый датчанин в попытках произвести впечатление на свою желтушную даму возвращал официанту уже третью бутылку фалангины. Он нюхал и кривился от вина. Правда, было очевидно, что про фалангину он узнал только что, из меню
.
Я себя поймал на мысли, что нормальному человеку мои наблюдения могут показаться снобизмом, жлобством и придурью.
Глава четвертая
На выходе из подъезда меня остановили два молодых человека с повязками «Дружинник». С этой конторой лучше не шутить. Они вежливо, вежливость переходила даже в хамство, пригласили меня посетить Министерство прикладной санитарии. И даже вызвались проводить.
В приемной, у двери, обитой кожей, с надписью «Прием граждан после 14.00», меня оставили наедине с легкомысленной секретаршей. Та уныло раскладывала на экране монитора «солитер» с простейшими опциями. Через час секретарша непонятно из каких побуждений сказала:
– Заходите, он освободился.
Ну, я и зашел.
Толстый, активно лысеющий коротышка, красные глаза, мутный взгляд. Мутный от природы, не после вчерашнего. Начальник сидел, держа в руках какую-то бумажку. Кивком предложил сесть на стул, стоящий у другого стола, припаркованного перпендикулярно.
Глава пятая
Танька, Танька... Кто она такая? Откуда Минск, откуда эта, такая знакомая, школа? Я ведь в Минске и не был никогда... Не хрен ему было мечом размахивать! Тем более в моем сне! Мой сон, что хочу, то и делаю! Только в дорожных пробках отвлекаться не надо! Зазеваешься и вот, пожалуйста! Ну, какого черта этот псих норовит меня подрезать? Куда лезешь на своем корыте!? Тебе за стоянку надо платить двойную плату. За длину машины. Ну что за жлобство – на лимузинах по таким улицам. Вот и номер себе повесил – «Директор». Наверное, директор бани. СТОП! Было уже такое! Ясно. Видно, этот козел уже хамил мне на улице, вот и приснился потом. Не надо быть таким впечатлительным. Ну, подрезал он меня, теперь на следующем перекрестке будет перед носом торчать, мешать. А нет, паркуется. Припарковался поперек бульвара, как его объехать?
– Эй, мужик, – кричу я вышедшему водителю, – ты чего, в бочину схлопотать решил? Как тебя объезжать?
Водила посмотрел мимо меня и скрылся за отделанной дубом дверью. Судя по нежилому виду окон первого этажа это был офис. Пришлось выкручивать, увеличивать клиренс, чтобы перелезть бордюр. Сколько уродов вокруг! Хотя, почему эта рожа так мне знакома? Надо потом вспомнить.
Аллергический центр на окраине города встретил меня очередью. Оказалось – не так все страшно. Я, видите ли, иду по направлению Печерской клиники, и мне стоять в очереди не нужно. Очередь – это для платников. А платники – это те, кто приехал из других городов и платит за прием деньгами. Правда, меня предупредили умные люди, платить надо уже врачу. И примерно в два раза больше, чем платники. Зато принят я буду врачом, а не медсестрой, как в случае платника.
Люди в белых халатахрисовали мне что-то острыми перьями на руке, потом пропустили через строй приборов, заявив, что мой биологический возраст в два раза выше физического, что, мол, это хорошо. Потом посовещались непонятными для меня словами и сказали, что аллергия у меня на бытовую пыль, и что это неправда, так как это просто обострение, и надо прийти зимой, а пока принимать легкие таблетки. Мол, помогут.
Часть вторая
Глава одиннадцатая
Наименование службы:
Закрытое – «Отдел бифуркаций», подлежащее огласке тривиальное – «Группа дальней разведки».
Время функционирования: информация закрыта.
Иерархическое положение: высшее по отношению к (информация закрыта).
Цели и задачи: коррекция ключевых моментов развития цивилизации для обеспечения минимизации потерь.
Глава двенадцатая
Утром Кондратьев встретил меня невнятным «...брру–тро...». Судя по мешкам под глазами, у него оно было не такое уж доброе. Ладно, день прекрасный, кондишен отрегулирован, жить можно. И главное – уже неделю я сплю нормально! И не менее восьми часов! Даже морда растолстела. Значицца так! Сегодня у меня по плану полна горница забот. Анализ акционерного общества «Российские железные дороги» и того, кто и как покупал их акции во Франции в начале двадцатого века. Что-то там не так, видать. Надо собрать все данные, определить основных вкладчиков, проанализировать их во времени и подготовить записку для аккумулирующих аналитиков. Но лень. Бывает.
Долго и тупо всматриваясь в экран монитора, я наконец понял, в чем причина. Надо его включить. Монитор. Не помогло. Хотя картинка стала повеселей. Все-таки, кто контролирует столицу конфедерации на Силурге? И зачем мне это надо?
– Слышь, Вов, а как можно доступ к архиву по старым делам получить? – вырвал я Кондратьева из легкого ступора.
– Пошел ты на, Фарбер! И без тебя тошно! А во-вторых, за такие вопросы и тому, кто задает, и тому, которому задают, оторвут все живое. А меня вышлют в слипинг-моду! Ты знаешь, где я сидел в слипинг-моде? – глядя на меня бычьими глазами, простонал Кондратьев.
– Не знаю, – честно признался я.
Глава тринадцатая
– Ну, как работается? – бодро поинтересовался Карански, войдя утром в мой кабинет. Вернее, мой и Кондратьева. – Что нащипал?
– Вы знаете, ничего внятного. Я ведь не шибко какой крупный бухгалтер. Так, собираю все в одну кучу и наверх – аналитикам.
– Да, там разберутся. А ты ковыряй! Это только начало. Тут нужен новый для тебя опыт. Но в работе мы должны быть точны. Вот, Брика потеряли. Ты же его знал? – как бы невзначай спросил Карански.
– Нет, не знал. Может и виделись в коридорах. – Это уже была явная проверка. Стамин Брика знал, конечно. Но не я, Фарбер.
– Да, конечно, он был совсем на других ролях здесь. Ну давай, заходи, если что. Кстати! Через месяц гонки. Ты как – еще не разучился?
Глава четырнадцатая
Звуки становились совсем угрожающими. Стонущий вой опять поднял нас среди ночи. Создавалось впечатление, что кто-то в очередной раз нарочно будит нас. Безумный призрак, дождавшись, когда мы уснем, с монтировкой в руках носился, тарабаня по стенам, скрежеща по трубам, тыча пальцами в коннекторы силовой линии, вызывая брызги искр. Аким ходил по станции, осматривая многочисленные трубопроводы. Но особого энтузиазма на его лице не было. За большими, разделенными упрочняющими фрамугами иллюминаторами стояла лунная ночь... Ночь на Луне.
Экипаж первой лунной станции под странным названием «Экспедиция» состоял из двух человек. Освещенная орбитальным зеркалом площадка вокруг нее только подчеркивала черноту неба. Постоянное освещение, задуманное изначально для того чтобы снизить вероятность клаустрофобии, усиливало чувство одиночества. Холодные звезды, четкие абрисы скал. Все такое чужое. Строгую и бесхитростную жизнь экспедиции сопровождало одно чувство – мы далеко. Мы одни. Можно быть одному в темном чулане. И когда станет страшно, с криками выбежать во двор к друзьям. Можно одному, совсем одному, ходить по завешенному моросящим дождем городу, провожая взглядом машины. И можно быть одиноким так. Под пристальным вниманием сотен следящих станций, с ежедневным описанием собственного здоровья в сводке новостей. Но быть далеко, так далеко, что даже свет сюда опаздывает. А теперь еще и эти стоны железа.
– Наверное, все это связано с перегревом дьюаров с кислородом, – предположил я.
Действительно, кислород, основа нашей жизни, хранился в жидком виде в дьюарах, расположенных под многослойным покрытием пола станции. Долго сопя над неподдающимися квадратными фальшпанелями, мы наконец добрались до сосудов. Один из них был совсем странного вида – сплющенный, как грелка. Другой хранил первозданные формы – круглый и жизнерадостный.
– Проверь, пожалуйста, предохранительный клапан, – попросил Аким.
Глава пятнадцатая
– Фарбер! Все в порядке?? – Испуганный голос Веры выдирал меня из сумрака.
– А? – Мой голос как будто вылетел на октаву выше. Сердце ухало напуганным филином...
– Ты кричал во сне, – Вера каждым звуком произносимых слов возвращала меня в действительность... Самое ужасное, с возвращением в действительность улетало что-то очень важное. То, что я уже почти понял.
– Мне приснился страшный сон. Я там видел. Что-то важное. Теперь не помню, что...
– Вспомни, Фарбер, вспомни! Только сам! – Неожиданно Вера заплакала. – Вспомни все, ведь это так просто!
Крик трясогузки
Я пролечу над этой землей, я увижу их города и деревни, их нечищеные свинарники и сверкающие дворцы, их гадкие поля и прекрасные болота, их поднебесные горы и лазурные моря. Я буду искать, где же таится их душа, та, что делает их самыми восхитительными и самыми ужасными созданиями вселенной, и я буду верить, что есть ответы на мои вопросы, ибо нет вопросов, которые мог бы задать человек, не получив ответа.
Я долго сидел и наблюдал за гомоном этой гавани, притаившейся под тенью древнего Везувия, за этим мирным собранием нищеты и богатства, где раб повелевает гражданином, а гражданин покорен рабу. Где стук моторки собирает толпу любопытных чернобыльских детей, забывших навсегда родной язык, да и не знавших никогда, что такое звезда Полынь.
Горечь-звезда гнала меня через поля и города, и не было мне остановки даже тогда, когда другие уже останавливались и говорили: «Вот оно, пристанище!» Но не было это пристанищем, как не бывает мираж оазисом, а только маревом над горячим песком, вселяющим ложную надежду. Не верил я в эту надежду, надежду, которую принесла миллионам людей, обманутых нищих, та перемена в жизни, когда вчерашние палачи стали кричать о том, что их назначение – дать свободу людям. Я ужасался тому, как делили власть удельные князьки, крича о приходе свободы, и как ликовал безумный народ, да и бывает ли народ не безумен, если не слышит слова разумных о том, что это все ложь. Мало осталось их, тех, кто мог мыслить, после стольких лет истребления тех, кого подозревали в мысли. И не было до сих пор в мире под солнцем более уродливого создания – страны, где правят воры и где народ считает за счастье стать вором, чтобы приблизится к власть имущим. Но все это оставалось бредом и мерзостью, и было жаль улетать вдаль от насиженных мест, где вырос и жил, от детских иллюзий, от переулков, в которых каждый камень был тобою взлелеян, и где только дуновения ветра достаточно для понимания происходящего, но дуновение становится порывом, и порыв становится сильным настолько, чтобы унести нас от обжитых мест. И сижу я теперь в этой гавани, видя перед собой лодки, а им уже более тысячи лет, и лица тысячелетних рыбаков и спокойствие, воцарившее над этой гаванью после восстания Спартака, передается мне, и я уже спокоен, и лишь жажда истины не дает мне покоя.
В чем же смысл всего, почему все дается одному, не приложившему к этому дару ни секунды труда, и почему, проведший всю жизнь в труде, остается всего лишь немым рабом, не важно, кого или чего он раб. Почему не смеет поднять голову? И уносит меня этот порыв опять в раннее детство, где идем мы с моим приятелем Лёнькой в дальнее далёко по полям, за город, где жили, благо город кончается в десяти метрах за нашим домом. Как мечтали мы, что найдем сокровища на электростанции, как надерем мы большой вкусной брюквы, как верил я в безумные Ленькины рассказы о том, что он бывал на авиасвалке, где есть даже целые истребители, и был наш путь божественен, как божественна любая дорога, сопровождаемая беседой друзей, и перебегала нам путь по покрытой пылью дороге глупая трясогузка. И странной болью встает писк котенка, упавшего в канализационный люк, не мы его услыхали и увидели первыми. Над люком стоял мужчина и, не имея возможности, в силу своей тучности, спуститься туда, пытался заманить котенка на спущенную веревку, и как Лёнька, дитя деревни, ловко шмыгнул в этот люк, как принял я от него котенка, как долго вытирали мы его своими рубашками, как весело и благодарно смотрел на нас мужчина, особенно после того, как увидел, что котенок, радостно попискивая, пошел вслед за нами, и мы были горды, что спасли его и что он идет за нами, как дрессированный зверь из книжек
Дом, который...
Из цикла «Эпизоды войны с Ливоргами»
Вечером, когда закончилась череда мелких дел, старик устроился в старом кресле у камина. Захотелось вот так, не думая ни о чем, сидеть и смотреть на пламя, струящееся вокруг черных поленьев. Казалось, что весь мир в покое, и старик тоже успокаивался, убаюканный вечерней тишиной. Правильно все-таки он сделал тогда, что не согласился на экологический видеокамин. Никакие имитации не заменят настоящего огня. Конечно, пришлось ставить дополнительные фильтры, а это не дешево, но в результате в доме всегда был живой огонь.
Много лет назад они с Даной приехали сюда, на берег озера. Они были тогда молоды, полны сил и готовы перевернуть весь мир. С каким азартом они принялись строить этот дом. Дом, о котором мечтали давно, который стал бы их пристанищем навсегда. Дана сперва возражала против всех этих новомодных штучек, но в конце концов согласилась. В то время муниципальные власти поддерживали расселение за городом, помогали с материалами и, когда старик заинтересовался новыми бытовыми гомеостатическими системами, предоставили ему кредит на покупку самых совершенных устройств. Как долго они выбирали поляну на берегу озера, как обрадовались, когда удалось расчистить почти погибший родник. Его журчание всегда приносило в дом уют. А как смешно было в первые дни, когда главный процессор дома еще не мог понять хозяев, и кухня три раза в день упорно готовила только яичницу. Когда уборочная система фанатично сметала листки с черновиками, которые старик постоянно бросал рядом со столом, чтобы потом вернуться к ним и перечитать еще раз. Но дом привыкал, привыкали и они с Даной. И в один прекрасный миг они вдруг поняли, что жизнь изменилась. Исчезли всякие несущественные мелочи, можно было полностью отдаться любимому делу, не заботясь ни о хлебе насущном, ни о пыли на книжных полках, ни о нестриженом газоне. Дана тогда ждала первенца, и все это было очень важно, важно было то спокойствие, которое приносил дом.
Старик вдруг почувствовал, как теплая волна ностальгии хлынула откуда-то из темных уголков дома. Коснувшись сенсора на подлокотнике кресла, он вызвал альбом с фотографиями. Старик не любил домашнее видео, он привык по старинке хранить события на архаичных фото. Их в памяти альбома было много... Коснувшись пальцем большого экрана, старик перелистал страницы. Сын, совсем еще пацан. В новенькой форме лейтенанта рядом со своим кораблем. Какой романтической казалась тогда профессия пилота космических штурмовиков. Сын бредил звездами. По его просьбе даже потолок в комнате сделали прозрачным, так, чтобы ночью можно было засыпать, глядя на звезды. А еще пришлось перестраивать дом, чтобы установить в комнате сына гигантский экран симулятора штурмовика. Конечно, это неразумно – мальчику в десять лет тренироваться водить боевую машину. Все это казалось ребячеством, но сын был так счастлив, летая в виртуальном небе. Потом военная академия, блестящий выпуск, служба в элитной части.
