Эволюция-2

Смирнов Сергей

Сергей СМИРНОВ

"ЭВОЛЮЦИЯ-2"

Бурый неподвижный силуэт посреди ледника... Его нельзя было не заметить: день был ясен, солнце стояло в зените, ледник сиял матовой белизной - и бурое пятно на нем казалось каким-то болезненно-инородным предметом... Две недели я бродил кругами по горам, зная, что он должен появиться... Снежный человек... гоминоид... йети... Который раз я ухожу на поиски... и возвращаюсь ни с чем. Профессия эпидемиолога дала мне возможность побывать в Азии... в Африке... да и в Англии - на конгрессах. В наследство мне досталось завидное здоровье: я еще способен карабкаться по скалам, бродить по непролазным чащобам. Но кому нужен очевидец, который молчит, ибо доказательств того, о чем его долг поведать людям, у него до сих пор нет... Вот что гнетет меня. Пока я не раскрою секрета, пока мои коллеги не перестанут пожимать плечами, утверждая, что в привезенных мною образцах "нет ничего особенного",- до того самого дня нечего завидовать мне, единственному, быть может, из ныне живущих, посвященному в тайну.

...Маттео Гизе. Специалисту в области микробиологии это имя должно быть знакомо... Выходец с юга Италии. Низкорослый, коренастый. Густая черная шевелюра со спадавшей на лоб тонкой, чуть завивающейся прядкой. Карие, очень живые глаза. Таким я его запомнил. Он часто заразительно хохотал и жестикулировал как дирижер джаза. Ему бы побольше солидности, заносчивый холодный взгляд - и он, пожалуй, стал бы необыкновенно схож с Бонапартом... Я познакомился с ним летом двадцать девятого года, когда еще учился в Московском университете и только-только начинал постигать тайны микробиологии. Маттео Гизе был старше меня лет на пятнадцать, то есть сравнительно молод, но о нем уже во всеуслышание уважительно отзывались корифеи... В то лето он приехал в Москву с группой специалистов по приглашению Академии наук и посетил нашу лабораторию. Вновь я встретился с Гизе в конце тридцать четвертого года в Лондоне, на международном конгрессе. А до этого прочел полтора десятка его статей: он занимался влиянием радиоактивности на культуры бактерий. Он первым заметил меня и подлетел с такой быстротой, будто боялся, что я успею провалиться сквозь землю. - Здравствуйте, дорогой большевистский коллега! - выпалил он так громко, что все, кто оказался в тот момент в холле гостиницы, замерли и изумленно посмотрели в нашу сторону.- О! Костюм солидного человека, умеющего произвести впечатление. Галстук... туфли... Все с больщим вкусом.- Он подмигнул мне и громко расхохотался.- Ты еще совсем молод, но, вижу, рано пошел в гору... Это самое верное начало. В гору надо идти смолоду и сразу, пока хватает дыхания, отдавать все силы на подъем... надо сразу подняться повыше... Не оглядываясь, дорогой мой красный синьор, ни в коем случае не оглядываясь. Иначе собьется дыхание... или, того хуже, испугаешься высоты... Я читал, читал. Очень хорошо для начала! - добавил он и, увидев, что я не понял, назвал две статьи, написанные мною в соавторстве с научным руководителем. Я, конечно, был польщен и в ответ рискнул высказать свое мнение о работах профессора Гизе, которые довелось прочесть. Он слушал меня внимательно, кивал, но вдруг стал загадочно улыбать. ся... Наконец он поднял руку, вежливым жестом останавливая мой панегирик. - Вы нравитесь мне, синьор Булаев,- сказал он с неожиданной серьезностью, перейдя вдруг на "вы".- Я подозрителен, однако вы мне нравитесь. Многие люди честны, но мне не по душе самолюбивая, заносчивая честность. Я - за простую честность. Я вижу ее в вас... Простите меня за идиотский вопрос: вы случайно не из ЧК? - Он так и произнес эти две буквы, аккуратно, с расстановкой, с мягким итальянским "ч". Я опешил. Он улыбнулся и махнул рукой: - Дурацкая шутка... извините... Вы уедете домой в свою Россию... И никто не узнает о том, что я вам сказал. Я рос в бесхитростной семье, а теперь мне приходится слишком многое скрывать... Я порядком устал. Он подвинулся ко мне и зашептал, стараясь не жестикулировать: - Предупреждаю вас, коллега, не читайте моих статей... Тех, которые будут... Все они теперь... хм... как бы это вернее сказать?.. Камуфляж... маскарад... Я смотрел на рего с недоумением, и он грустно вздохнул: - Вы не бывали в Шотландии?.. Нет?.. Появится возможность, обязательно посетите эти прекрасные ландшафты. Особенно озеро Лох-Несс. Запомните: Лох-Несс. Он замолчал и долго смотрел мне в глаза, словно призывая догадаться о чем-то... Желая скорее отделаться от роли ничего не понимающего собеседника, я улыбнулся, вероятно, весьма принужденно: - Вы говорите загадками, синьор Гизе. Надеюсь, вы не хотите сказать, что вот-вот бросите микробиологию и уедете в Шотландию. Странно было бы встретить вас в клетчатой юбочке. Маттео Гизе взорвался хохотом, но тут же осекся. - Нет, этого не случится. Я люблю свою науку. Скажу вам по секрету, передо мной открываются колоссальные перспективы. Мне дают такие огромные средства и штат, как если бы я не с пробирками возился, а строил "Титаник". Меня пригласили в Берлин и предложили лабораторию, где все меня будут слушаться беспрекословно. Весть эта меня не обрадовала. Я хотел было тактично смолчать, но не сдержался: - Вы хорошо представляете себе, на кого вам придется работать? Он долго пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь найти в них осуждение... или презрение. - У вас, красных, с пеленок на уме одна политика,- сказал он беззлобно.Между прочим, законы наследственности, теория относительности, всемирное тяготение - все они и при нашем капитализме, и при вашем социализме остаются таковыми, какие они есть. Во мне вскипела обида, и я добавил, плохо скрывая сарказм: - И при фашизме тоже? Гизе снисходительно улыбнулся: - И при фашизме. Тоже... К тому же не забывайте, кто правит у меня дома... Я выбрал из двух зол то, на котором можно больше заработать. Я имею в виду знание, а отнюдь не деньги, коллега... - А я с трудом представляю себе, что нацистам нужна какая-нибудь другая микробиология, кроме военной. Как насчет выведения смертоносных бацилл, синьор Гизе?,. - Нет,- усмехнулся Гизе.- Повторяю, коллега, я не политик, и перспектива - наконец поработать в свое удовольствие - меня вполне устраивает... Судить же станем по плодам.

Третья и последняя наша встреча состоялась четыре с половиной года спустя, тоже в Европе. Париж, начало февраля тридцать девятого года. В тот вечер я возвращался автобусом из Пастеровского института в гостиницу. - Разрешите, я пройду, - вдруг услышал я голос у самого уха. Я сделал попытку посторониться, невольно насторожившись: голос был знаком, но память еще не подсказала, чей он... Я вздрогнул, увидев прямо перед собой глаза профессора Гизе. Он чуть пригнулся, прикрываясь широкими полями шляпы, отогнутыми вниз, но я успел заметить, что он очень осунулся и словно бы постарел лет на двадцать, - Извините, извините,- пробормотал он и сразу же, не давая мне и рта раскрыть, добавил очень тихо: - Не замечайте меня... Я почувствовал, как он сует что-то в карман моего плаща. - Держите крепче... Это вам. Не удивляйтесь.- И он, резко отвернувшись, исчез в гуще толпы, заполнявшей салон. Я был поражен и напуган. Тучи над Европой сгущались, все были насторожены, и я понял лишь одно: Гизе тянет меня в какую-то темную историю... Однако деваться было некуда, приняв возможно более невозмутимый вид, я добрался до гостиницы. В кармане плаща оказался свернутый трубкой номер развлекательного журнала, между страницами которого я нашел листки бумаги с убористым машинописным текстом, несколько фотографий и одну рождественскую открытку. Невольно первым делом я перебрал фотографии. Одна из них была групповой: посреди какого-то лабораторного помещения были сняты пятеро - трое в белых халатах, остальные в черной форме офицеров СС. Среди "белых халатов" был и Маттео Гизе. Все непринужденно, с оттенком делового довольства улыбались... Остальные фотографии были портретами незнакомых штатских личностей с нордической внешностью. Открытка содержала следующую надпись: "Синьор Булаев! Простите меня за то, что доставляю Вам беспокойство. Но Вы - тот самый человек, который волею случая избран моим душеприказчиком. Я долго думал, прежде чем решиться на это, понимая, что в наше мрачное время уже одним моим знакомством с Вами рискую роковым образом изменить свою судьбу". Потом я взял в руки письмо. Не могу пожаловаться на память: десятки лет прошли с того вечера, а я помню его текст, который прочел всего дважды, почти наизусть.