Молодой человек галопом скакал к Шато де Мирандола, августовское солнце отражалось в его волосах и скользило по стройным ногам скакуна. В этот жаркий день казалось, что среди деревьев и пастбищ, дремавших вдоль серебристого притока Луары, нет других живых существ, кроме него и коня, пока тот стрелой несся к исполненному строгой элегантности шато семнадцатого века, возвышавшемуся среди английских садов, прудов и фонтанов.

Большие железные ворота были открыты, и всадник почти не сбавил скорость, когда копыта коня оказались на главном подъезде и стали размётывать гравий в растущие по обе стороны цветы. Он углублялся в классически упорядоченный пейзаж, ибо ни один создатель этого живописного вида не пытался уподобить Мирандолу природе. Среди царившего кругом покоя страсть к переменам жила лишь в громко стучавшем сердце всадника и в голове юной хозяйки шато, которая в это мгновение бодро шагала по паркетному полу своего салона на верхнем этаже.

Проскакав через мост над пустым рвом, всадник нетерпеливо огляделся, но не увидел никого во внутреннем дворе. Он резко остановил скакуна на мостовой, внимательно осмотрел ряды верхних окон и тут же заметил голубое платье и белые руки, которые уже открывали задвижки.

— Вивиан!

Его голос долетел до нее как раз в тот момент, когда она открыла створки и вышла на узкий балкон. Черные локоны обвили лицо, когда она наклонилась, чтобы посмотреть на него, а руки вцепились в ограду.

После разговора с Жюлем Онорина де Шерси поднялась наверх в спальню и уселась за письменный стол у окна, откуда открывался вид на английский сад, расположенный с одной стороны шато. Она любила эту комнату, которой пользовалась до замужества и после смерти Аристида де Шерси, своего второго мужа. Она сочувствовала своей племяннице, потерявшей отца, и была готова отложить возвращение в Париж до тех пор, пока в ней здесь перестанут нуждаться. Теперь, когда приехал Жюль, ей ничто не мешало вернуться домой, но Онорина лишь покачала головой, понимая, что мир и покой не скоро придут в Мирандолу. Она расстроилась, представив, как тяжело перенес Жюль свою болезнь и трудное путешествие через океан.

В свои тридцать шесть лет Жюль сильно отличался от того молодого человека, которого Онорина впервые увидела в Мирандоле. Когда она вышла замуж за Аристида де Шерси, брата тогдашнего графа де Мирандолы, Жюль и Роберт были студентами. Она познакомилась с обоими во время своих приездов сюда, а потом встречалась в Париже, где Роберт изучал право, а Жюль был курсантом в королевском военном коллеже.

Она часто думала, что мальчиками должны руководить противоположные интересы. Роберт был веселым, чистосердечным, общительным и не мог полностью отдать себя учебе. Он идеально подходил для роли всеми уважаемого сельского хозяина, каким он в конце концов и стал. Однако Жюль был умен. Оба все время шутили, что, если Роберт в чем-то сомневается, он всегда просит Жюля сделать за него уроки, а иногда и написать сочинение. Но оба брата жили в полном согласии, которое распространялось на все их дела, включая стычки в деревне и городе, зачинщиком большинства которых становился Жюль. В глазах Роберта часто искрились смешинки, а в глазах Жюля играло озорство.

Оглядываясь назад, Онорина подумала, что самые счастливые дни в Мирандоле действительно были веселыми. Вместе братьев она последний раз видела на Рождество, восемнадцать лет назад, когда в шато появилась женщина, которой было суждено стать мадам Роберт де Шерси. Она приехала в качестве гостьи, когда Роберт завершил изучение права, а Жюль оканчивал военное училище. Шерси всегда любили собирать компанию в Мирандоле, здесь вся округа могла отлично потанцевать, здесь устраивались лучшие обеды и ужины года. Дом был полон гостей, когда прибыла мадемуазель Виолетта д’Оланжье.

Одного дня хватило, чтобы за ней среди присутствующих утвердилась репутация самой красивой, благовоспитанной и очаровательной девушки. Шерси по существу были сельскими жителями, а мадемуазель д’Оланжье явилась прямо из Парижа, и у Онорины возникло впечатление, что этот визит имел целью выяснить, какая жизнь ждет девушку в случае ее брака с Робертом. То, что Виолетта увидела, явно обрадовало ее: эта семья была гораздо богаче ее собственной, со временем она обязательно станет графиней де Мирандолой, впереди ее ждала соблазнительная жизнь — двери дома Шерси были широко открыты для гостей, а в других семьях этого края было столько хорошо воспитанных сверстников, сколько могла желать любая парижская барышня.