Я хочу обозначить тему моей книги: современные практики, которые автор имеет наглость называть громким словом «мистерии». Я не историк, и не в этом сила этой книги. Я также не психоаналитик, и проанализировать мифы и ритуалы многие могли бы (и делали) гораздо лучше. Пафос нижеследующих текстов состоит в том, что я – живая часть описанных здесь практик.

Возможны два основных подхода к «мифологии» – как мне кажется – и если один из них мы назовем «историческим» (хотя точнее было бы «историко-этнологическим»), то второй надо бы назвать «психологическим». «Историческая» мифология – это все мифы древней Греции, обычаи древних славян, религии Тибета, Шумера, аборигенов Австралии и т.д. и т.п. Наша сегодняшняя культура их очень любит и уважает. Очень красивые книги издаются на эти темы и очень красиво обставляются некоторые места на планете, куда водят очень красивых туристов с видеокамерами.

Общей чертой всех этих мифологий является то, что они чрезвычайно ДАЛЕКИ от нас сегодняшних – во времени, как древние славяне, или в пространстве, как племена Амазонки, или в сознании, как современные нам культы и секты. Это «ОНИ» «ТАМ» и «ТОГДА» в своей мифологии, а мы здесь и сейчас – мифологию разоблачили и/или утратили, но можем восхититься красотой легенд или поразмышлять над символическими останками и атавизмами.

Понятие «психологической» мифологии предполагает комплексы верований и ценностей, которые определяют жизнь современного нам общества и отдельных людей. Так же, как древние греки верили в своих богов и героев, мы верим в… нечто. И так же, как жизнь ортодоксальных евреев определяется требованиями и законами их религии, наша жизнь определяется требованиями и законами… тоже чего-то. Вот это что-то и является современной мифологией. «Живой» мифологией в отличие от той, про которую мы читаем в книгах типа «Мифы древней Греции» и которую в большинстве случаев можно мягко назвать «бывшей».

Фрейд был литератором, и он создал популярный жанр литературы, сродни детективному (это не моя мысль, я читал ее у Джеймса Хиллмана). В этом жанре два героя – пациент и терапевт (сродни жертве преступления и полицейскому детективу) и один невроз (хвать тебя за нос!) на них двоих, который одного из них мучит и душит, а от усилий второго (героических и проницательных) распадается на составляющие (симптоматику, анамнез и так далее) и подвергается анализу, который добирается до ядра, до момента возникновения, до вытесненного воспоминания – и тут невроз ломается, извивается в агонии и умирает, оставляя выздоровевшего больного и усталого, но счастливого доктора.

Литература, которая перепевала и растолковывала сей миф, чрезвычайно размножилась в двадцатом веке. Большая часть ее была написана на очень тяжеловесном языке (один из мастеров психологической литературы Р.Д.Лэйнг сказал как-то, что научная книга почему-то считается хорошей и полноценной как раз тогда, когда написана плохим языком (обычно сложным и демагогическим). Нормальные люди в таких книгах читали часто только набранные мелким шрифтом описания реальных случаев («Больная Н, 28 лет, страдала навязчивой необходимостью мыть руки…»). Что менее важно в литературном смысле, но все же довольно значимо, бОльшая часть этих книг в основном и очень часто врала, не то чтобы напрямую, но косвенно и ненавязчиво, зато постоянно: утаивая факты, меняя детали, оставляя «за бортом» житейские коллизии и особенно неудачи.

Замечательным исключением (для меня, во всяком случае) явился Ирвинг Ялом, описавший свои занятия психотерапией в виде литературных рассказов – во-первых, хорошим (то есть живым) языком, а во-вторых, достаточно честно (то есть, конечно, порождая у читателя такое ощущение). Он сумел выбраться из чащи литературы «психологической» и донести свои рассказы до «общей» публики, до которой, собственно, в свое время достучался и Фрейд, и куда многие психологи метят книгами и рекламой, а попадают опять в «своих» (как у Хармса, где Гоголь все время спотыкался – «Тьфу, черт, опять об Пушкина!»

Так вот, я люблю читать Ялома, и начинил эту книгу историями в его «стиле» из жизни своей и своих «пациентов». Такие вот как бы «психотерапевтические новеллы». Только стоит учесть, что Ялом, со своим постоянным кабинетом и предварительной, через секретаря, записью, высокими гонорарами (Америка!), научными степенями, солидным возрастом и прочими «степенностями» так же похож на меня, как Багдадский купец с десятью местами на главных рядах рынка похож на «офеню» – разносчика-коробейника, торговца бытовой мелочью по деревням и пригородам. Товар у них может быть один и тот же; но «обстановочка» разная.