В восьмидесятых годах минувшего века мне выпала радость дружить с молодыми строителями крупнейшего на свете сооружения в Саянах, которое нынче, может быть, пока вы читаете эту книгу, и перестанет существовать…

Потороплюсь рассказать.

Сам я тогда работал начинающим сотрудником в городском краеведческом музее, собирал экспозицию «Героическая современность». От нас до Саян часа три-четыре езды автобусом, при первой же возможности я наведывался в поселок строителей Вира, чтобы поглазеть на громоздящуюся до облаков, вогнутую, вроде стреляющего лука, стену и послушать рассказы бывалых людей, да и безусых хвастунов. Конечно же, привозил в музей фотографии знаменитых крановщиков, сварщиков, выклянчивал сувениры, подаренные стройке космонавтом Гагариным, генсеком КПСС Брежневым, заезжими иностранцами (у нас всё сохранится целее!), а также набирал пачками плакаты и листовки…

Но как-то незаметно строительство затянулось, да и когда пустили первый ток, особого шума не было, потому что ГЭС еще не была официально введена в эксплуатацию — так выгоднее для местных властей. А в более поздние годы я не имел уже возможности бывать в Саянах — переехал в другой город, куда меня переманил исторический музей Сибири, где я занялся экспозицией трагических времен гражданской войны и теперь все свое время проводил в архивах.

Конечно, я слышал, что гигантская стена в горах уже вовсю работает на энергосистему страны, что из-за нее судятся тамошние областные власти с Москвой, но в наши вольные и смутные дни везде судятся, везде кипят страсти… ничего особенного…

(

впрочем, ни на картонной папке, ни на какой-либо странице этого названия нет. Возможно, было на сгоревшей обложке? — Р.С.

).

(

верх страницы обгорел

)

…о прекрасной этой жизни, о великих наших испытаниях и героических свершениях (

зачеркнуто, надписано поверху:

глупостях

)… Мы — современники, всё про это знаем. Разве что потомкам будет интересно? А будет им интересно? Если экстраполировать нашу лень и отчуждение даже на 20 лет вперед… боюсь, что… (

далее обгорело

).

Прервав чтение рукописи именно на этом месте, среди ночи грянул телефонный звонок. Трели были быстрые — явно междугородняя или сотовый.

С похолодевшим сердце я снял трубку. Звонил Илья.

— Что? — в испуге спросил я. — Говори же!

— Нет, нет, ничего! — Илья меня понял. — Просто, отец спросил час назад: прилетите вы или нет.

— Конечно, да! — отвечал я. — Я билет купил!

Среди ночи вновь грянул длинными трелями междугородный звонок.

«Господи! Что-нибудь с Хрустовым случилось?!» Я схватил трубку.

— Родион Михайлович, привет! — услышал я густой бас Ильи. — НТВ смотрите?

— Нет, а что там?

— Папу показывают. Уже почти минуту!

Я дочитал летопись к половине пятого утра. Конечно не спал. В шесть тридцать уже собрался ехать в аэропорт. Что, что ныне происходит с Левой, с его бывшими друзьями, самыми замечательными на белом свете людьми?! Скоро я это узнаю.

Но вновь грянул междугородний телефонный звонок.

Звонил Илья Хрустов, голос был глухой, через силу:

— Папе не стало лучше. Врачи перевозят его в Сараканскую клинику. Ваша родственница настояла. Взяли слово, что недели три не будет ни с кем контактировать. Даже меня не будут пускать. Только маму. — И молодой Хрустов добавил извиняющимся тоном. — Так что можете пока не прилетать. О папке не вспомнил… но, если вдруг вспомнит, чтобы не беспокоился, вышлите, пожалуйста, ее… пусть будет под рукой…

И в трубке раздались короткие гудки.

Весь июль я созванился с Еленой. Лечение Хрустова шло тяжело.

Помимо разрыва в мышце левого желудочка, у Льва Николаевича было сильнейшее нервное истощение, старого романтика вымотала дурацкая голодовка. К тому же он вел себя бранчливо.

— Просит газет, мы не даем, а Библию не хочет, — своим крикливо-насмешливым тоном докладывала в трубку Елена, «жеребец в бантиках», — как с восхищением назвала ее еще в девичестве моя серьезная и тихая жена.

В самом деле, если Елена навалится на кого лечить, так это надолго. Помню, приехала в гости, а у меня от усталости кровь идет носом по утрам. И пока жила у нас, чего только не заставляла меня пить и жевать, кончилось тем, что накапала мне в ноздри перекиси водорода, обожгла слизистую… правда, ошиблась, не по своей вине — раствор попался недостаточно разведенный…

Прошло недели три. Я уже думал, что больше не увижу ни Льва Хрустова, ни его друзей по юности. Но однажды среди ночи затрезвонил телефон.

— Родион Михайлович?.. — запыхавшись, басил в трубку Илья Хрустов.

— Что случилось? — воскликнул я. — С папой?

— Нет, всё нормально. Он как раз и зовет… и я тоже… у нас с Инной завтра свадьба, в три часа дня, приезжайте. Тут и дядя Леша Бойцов прилетел.

Пошатываясь после скачки в небесах, опираясь о стенки, все поднялись.

И едва гуськом сошли на зеленую землю, под сладковатый холодный ветерок, как и вторая лопоухая, подлиннее корпусом машина опустилась на расстоянии полусотни метров, пошумела, подрулила поближе. Кто же там?

Открылась дверца, остановили свое кружение длинные лопасти, и из зева вертолета, улыбаясь, вышел хозяин области Маланин. За его спиной маячил рослый парень в пятнистой форме десантника — видимо, охранник.

За два с половиной десятка лет, прошедших со времени перекрытия Зинтата, Владимир Александрович крепко раздался в теле, румянец на щеках стал еще более ярок — словно приклеены два красных листочка. Разве что огромные сверкающие очки скрадывают это цветение. И точно так же, как в ХХ веке, перед тем как сказать слово, Владимир Александрович поднимает палец и смотрит на него, привлекая внимание, выжидая паузу.