Мне снился прекрасный сон. Я

дышала

! Не было противных хрипов в груди и перехватывания горла, когда при вдохе не можешь протолкнуть воздух, он комом встает, и начинаешь задыхаться.

В моем сне у меня было размеренное дыхание, я не прилагала усилий, чтобы дышать рывками, боясь вновь зайтись удушливым кашлем. Я сидела на берегу реки, вокруг клубился туман, небо было хмурым, но кое-где виделся проблеск солнца. И лилась музыка. Нежная и трепетная, она будто проникала под кожу и наполняла меня жизнью. Играла флейта, выводя свою мелодию, вроде простенькую, но обладающую какой-то магией. И во сне мне казалось, будто я слышу ее наяву.

Я просыпалась, а музыка все стояла у меня в ушах, и, если бы я владела каким-нибудь музыкальным инструментом, мне кажется, я смогла бы ее наиграть. А так я ее напевала. Про себя. Потому что вслух не могла — не всегда получалось вздохнуть нормально, не то, что говорить, или, тем более, петь.

А вообще я сейчас проходила интенсивную терапию в частной лечебнице. Правда, я была против этого, потому как подслушала разговор медсестер. Было до слез обидно услышать их: «Седьмая палата, не жилец, что ни делай, это неизлечимо». Мне даже жалко стало того, кто находится в седьмой палате. И только потом на меня снизошло озарение, что в седьмой-то палате нахожусь я! Это я безнадежна! Слезы хлынули из глаз, глухие рыдания спазмом сдавили горло, сразу перехватило дыхание, стало не хватать воздуха, и я начала задыхаться. Прибор, к которому я была подключена, пронзительно запищал и вбежали те самые две медсестры, которые так запросто обсуждали мою смерть только что, за дверью моей палаты. Потом, наверное, я отключилась, потому что, когда я открыла глаза, возле меня сидела заплаканная мама.

— Дочка моя, — она всхлипнула — как же ты нас напугала! Что случилось, расскажи?